Воробей в камине (2024)

Швейцарский режиссер Рамон Цюрхер, дебютировавший в полнометражном кино с семейной драмой «Странный маленький кот» (2013), прекрасно понимал смысл бессмертной строчки из «Анны Карениной» Толстого, той самой, где «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». В самом деле, какими бы тривиальными ни казались нам окружающие люди с их бытовыми проблемами, стоит лишь чуть приглядеться — и сразу поймешь, что горе и понятие несчастья для каждого строго индивидуальны и уникальны. В своем дебюте Цюрхер постарался рассмотреть мир самой обычной семьи путем воссоздания на экране повседневных ситуаций и демонстрации самых простых рутин типа уборки дома и готовки обедов, во время чего зритель наблюдал множество незаметных на первых взгляд поведенческих оттенков.

«Воробей в дымоходе» входит в так называемую «трилогию семейной жизни» Цюрхера, начатую «Странным маленьким котом» и продолженную «Девушкой и пауком». Сюжет с самого начала выглядит типичной для режиссера бытовой зарисовкой о жизни самой обычной семьи. Отец семейства, проживающий с женой и детьми в загородном доме в живописной сельской местности, готовится праздновать день рождения и потому коттедж постепенно наполняется родственниками. На первый взгляд, самой странной кажется мать семейства, Карен, которая постоянно находится в напряженном эмоциональном состоянии, но со временем выяснится, что практически каждый из героев драмы попадает под категорию человека с девиантным поведением.

Язык Цюрхера очень напоминает стиль Михаэля Ханеке, Франсуа Озона и представителей берлинской школы одновременно — перед нами вырисовывается обманчиво беспечная жизнь на лоне природы, яркого солнечного света, летнего тепла и птичьего пения. Но чем глубже мы вглядываемся в героев и их взаимоотношения, тем сильнее ощущаем неосознанную тревогу, словно здесь вот-вот случится нечто страшное. Триггером для такого восприятия выступает случайно залетевший в дом воробей, поскольку птица, залетевшая в жилое помещение через трубу, считается плохой приметой, сулящей хозяевам череду неудач и несчастий. Так и происходит: очень быстро мы понимаем, что благостно-идиллический фасад лишь ширма, а каждый из присутствующих носит маски, скрывая свое истинное «я» и страдая от груза давней травмы, отчего эти люди напрочь разучились проявлять светлые эмоции и нуждаться друг в друге.

Цюрхер, судя по всему, обожает недосказанность и обилие психологических патологий, отчего атмосфера в доме постепенно начинает напоминать сюрреалистическую. Правда, под конец с подобным приемом он слегка заигрывается, отчего определенные ходы и сюжетные повороты кажутся невнятными или даже лишними. Но все равно кино цепляет — есть что-то особо завораживающее в наблюдении за тем, как легко люди готовы разрушить свою и чужую жизнь, предпочитая скрывать неудовлетворенность в спасительным скафандре равнодушия, которое однажды неумолимо прорвется, обратившись в жестокость и злобу.