Алые паруса (2022)

Пьетро Марчелло удалось то, для чего, если верить песне, были рождены советские авиаторы: он сказку сделал былью. Он не просто опустил возвышенно-романтическую историю Ассоль и Грэя на землю. Он со всего размаха шмякнул ее в болотистую местность вокруг Богом забытой деревушки. Никакого приморского полусказочного городка Лисса, никакой рыбацкой деревушки Каперна. Море вообще появится в кадре один раз. И то случайно. Абстрактно – чувственно – экзальтированный мир на пределе чувств Александра Грина на экране оборачивается тусклой и безнадежной реальностью. Лисс и Каперна в повести существовали в полусказочном пространстве с яркостью красок, определенностью добра и зла, в категориях Любви, Надежды, Мечты, но и Мести с большой буквы. Все восклицательные знаки режиссер убирает. Перед нами конкретная нищая деревня где-то у черта на рогах, на задворках Франции. Время из метафизического Всегда превращается в абсолютно определенное: после первой мировой войны. Вернулись домой покалеченные ветераны. А дома – бедность, безработица, дремучесть нравов, слухи, сплетни и полная безнадежность. Ход крутой! Показать, как мечта и любовь рождаются из тоски невыразимо-серых буден – это смело и свежо.

Чтобы отрезать себе пути к отступлению, режиссер начинает эту историю с хроникальных кадров. Постановочное не должно конфликтовать с реальным. Даже если хроника оказывается лишь стилизацией. Хроника или ее стилизация вирированы в песочно-желтый тон. Из этого цвета бренности всего земного постепенно начинают прорастать иные краски. Царствуют синий, зеленый и цвет начавших подгнивать опавших листьев. Синий и зеленый взяты в том тоновом регистре, которые рифмуются с трупным разложением. Денег нет, работы нет, жена умерла. Лонгрен в фильме обратился Рафаэлем, а его дочь вместо Ассоль получила имя Джульетта. Какие руки были у Лонгрена в книжке – да кто же его знает. Герои баллад имеют идеально-абстрактный облик. Руки Рафаэля – лучшее, что есть в фильме. Кем был Рафаэль Тьери до прихода в актерскую профессию, не знаю, но руки у него настоящего труженика. Таких гримом не создашь. Равно, как и лица с травмированным по-настоящему глазом. Сказки не будет – жестокая реальность вместо нее. Абсолютно постмодернистский парадокс: для того, чтобы добиться эффекта квазиреалистического отображения жизни, режиссеру с оператором приходится прибегать к такой жесткой компьютерной цветокоррекции изображения, что не в каждом фантастическом фильме встретишь. При демонстрации картины по телевидению (а оно неизбежно – среди производителей «Канал плюс» и РАИ) не один зритель будет отчаянно крутить ручки настройки, а потом с ужасом подумает: кажется, плазма подыхает. Рассчитывал ли режиссер, что его исторический « реализм » будет издавать машинный аромат бездушной цифры, а руки и глаз актера будут точно проводить демаркационную линию между « настоящим » и «искусственным » – не знаю. Но на экране оно именно так.

Больше того, сюжет П.Марчелло строит таким образом, что романтические мечтания юной Джульетты (Ассоль) тоже получают материалистическое объяснение. В кино – это не то, что Бог в макушку девочку поцеловал. Деревенские слухи и сплетни превратили Джульетту в изгоя. От одиночества и мечтания, и романтизм. Джульетта пишет песни. Слава Богу, ни разу не шлягеры. Какой-то девичий речитатив с элементами легкого джаза. И здесь картина выходит на свою вершину. Девичий музыкальный щебет над речушкой слышит летчик Жан (в него превратился гриновский герой моряк Грэй), случайно приземлившийся в этой глухомани. Обычный день, смирный пейзаж, речка, каких тысячи. Солнце ласково светит. И девичий голос над рекой. Все это производит действительно сильное впечатление присутствия Бога. Ничего экзальтированного – рабочий полдень. А красота – вот она, в простоте и гармонии. Просто режиссер с оператором наконец-то убрали проклятую цветокоррекцию. И мир наполнился оттенками жизни: персикового, золотого, сливового, нежно-голубого, золотого. Вот оно – чудо. И ты ждешь, что сейчас начнется и чудо кино. Вот сейчас Пьетро Марчелло скинет весь этот морок вырождения и споет гимн Жизни и Любви. Не тут-то было !

Режиссер не зря столько сил потратил во славу торжества суровой реальность, чтобы она сдалась без боя. Любовь Джульетты и Жана по художественным законам этого фильма тоже должна получить материалистическое объяснение. Режиссер старается. Не случайно моряк в кино заменен на летчика. А пилоту этому даны характеристики Экзюпери с намеком на опасные полеты в Африку и риска пилотирования в принципе. Беда в том, что прочитать про «Маленького принца» и «Ночной полет» Джульетта в принципе не могла – время не совпадает. А в том, что материалистическое объяснение лежит в основе всех поступков нас полтора часа режиссер убеждал. На свою голову убедил. Психологически понятно, что Жана привлекло в Джульетте. Что она в нем нашла – неясно, хоть убей. Формально, летчик мало чем отличается от местных упырей - ровесников. Разве что роль его исполняет звезда французского кино – Луи Гаррель. Ну и профессия романтическая, конечно. Но романтика к этому моменту экранного повествования настолько дисквалифицирована, что в качестве аргумента восприниматься в принципе не может.

Пьетро Марчелло потратил столько сил и умений на создание атмосферы затхлости, дремучести и предрассудков, что воспарить ему уже не хватило ни времени, ни сил, ни таланта. Так и останется в памяти эта картина, как фильм с удивительно интересным замыслом, тщательно выстроенным художественным миром, но так и не взлетевшим. Хотя и называется в оригинале «Взлет».