Возникновение (2018)

Терминологические свойства понятия «генезис», вложенные Филиппом Лесажем в название своей картины, приподнимают ожидания монументального исследования, объектом которого выдвигаются близкие отношения нескольких человек, избранных режиссёром для разбора многообразных форм связей, сложившихся и складывающихся между людьми, склонными так или иначе удовлетворять свои интересы, но, вопреки задаткам, действие расходится в разные стороны, образуя несколько камерных историй об известных свойствах одного влечения, где каждый ищет и находит своё.

Соединяя смысловые эпизоды танцевально-музыкальными перебивками, Лесаж следит за тем, как романтические отношения погружаются в кризис и выходят из него, сопровождаемые компромиссами или бескомпромиссностью, когда дружба не выдерживает испытания любви, а любовь отдаётся в жертву свободе, представляя искомое сочетание желаемого и возможного под неусыпным присмотром власти и общества, имеющих, как тот школьный надзиратель, привычку заглядывать в чужую постель.

Так, влюблённому Максиму приходится смириться с непостоянством своей подруги, ощутившей интерес к сексуальным приключениям, а интеллектуально одарённому Гийому ничего на остаётся, как проститься с лучшим товарищем, не выдержавшим его громогласного признания в любви: у Лесажа не получается сделать ровный фильм, неловкие объяснения у него следуют в ряду ярких декламаций, которыми сыпет умный школьник, которого младший сосед лечит мудрыми находками Сэллинджера, делясь с ним книжкой «Фрэнни и Зуи», чтобы тот пережил с ней нахлынувший ад.

Бессвязный сюжет — случайная имитация того же Сэлленджера с неслучайным выбором на роль уничтоженного подростка чудовищного переростка Теодора Пеллерена, извлечённого на свет Божий Ксавье Доланом, и доминирующего здесь главным образом за счёт провокационного сценария и фактурной внешности, успешно нивелирующей всех вокруг, бросая тень на отнюдь не тщетные усилия своих партнёров, отчего его персонаж кажется ярче остальных, но совсем в никуда отваливается от картины её эпилог, в котором режиссёр опускается до продвижения крайних банальностей о бесполезности регулирования желаний, данных каждому на его грех и беду.