Нашла коса на камень (2017)

На прошедшем в Иванове кинофестивале «Зеркало» режиссер Аня Крайс презентовала свой дебютный фильм «Нашла коса на камень». Особый интерес вызвало то, что местом действия фильма является наш областной центр. Но похож ли город, показанный в фильме, на тот, что знаком его жителям?..

Фильм «Нашла коса на камень» снят в 2017 году. Он был отмечен Гран-при на национальном фестивале кинодебютов «Движение», призом за лучший сценарий и лучший дебют на киносмотре в Онфлере (Франция), а также специальным призом жюри на главном румынском кинофестивале Transilvania.

На «Зеркале» в Иванове, если судить по заполненному кинозалу, он также вызвал немалый интерес. Любопытно же увидеть родной город в художественном фильме! Однако эти надежды, на мой взгляд, не оправдались. Присутствие Иванова здесь чисто номинальное. Остались лишь названия: «дискотека Авария», «Суховка», «Станционная», «фабрика БИМ»… Совсем нет узнаваемого облика и колорита города — площадей или знаковых зданий. Архитектура размыта и неузнаваема. В кадре лишь крупные планы лиц персонажей. То же можно сказать о внутренней обстановке квартир, хотя она действительно похожа на ту, что была характерна для российских семей со средним достатком.

Впрочем, с точки создателя ленты, для этого есть причины. Вот как ответила на наш вопрос по поводу образа города в фильме Аня Крайс: «Можно сказать, что это город N, а не Иваново. Я впервые писала сценарий, и мне проще было отталкиваться от известной мне географии. Например, я размышляла: куда может пойти девушка от ивановского вокзала? Может пойти в общежитие или на дискотеку. А дальше я думала: что там может с ней произойти? В зависимости от этого развивался сюжет. Брать же абстрактный город мне не хотелось, ведь я использовала реальный российский исторический контекст».

Так, может, взять условный город N было бы честнее? Если кино претендует на изображение истории, точное изображение деталей очень важно. Тем более что Иваново в контексте сюжета выбрано не случайно. Именно «Русский Манчестер» в полной мере принял на себя все последствия развала советской промышленной системы. Но в фильме эти последствия показаны слишком общими мазками. Совсем нет деталей, которые бы привязали картину к городу на уровне вещей и конкретных людей. Всё же от автора, имеющего к нашему краю непосредственное отношение, ждешь именно этого.

Но здесь есть один важный нюанс: съемки картины пришлось вести не в самом Иванове, а… в Республике Беларусь, в Борисове. «В родном городе снимать не получилось, — рассказывает Аня Крайс. — Официально мне не запретили, но так сложилось, что в Беларуси было проще снимать — и с административной точки зрения, и с человеческой».

Как бы то ни было, фильм получился интересным, энергичным и хлестким высказыванием об общих проблемах российской провинции. Не стоит лишь забывать, что это сатира, где всё гиперболизировано. Произведения в этом жанре осмысляют негативные стороны жизни и задаются вопросом: а что мы сделали, чтобы измениться к лучшему?

Я давно ждал появления фильма, местом действия которого был бы город Иваново. Дождался.

Стоит начать издалека. Есть ивановская мифология, связанная скорее с тем, какое место занял город в культурном пространстве, чем с тем, что из себя город представляет на самом деле: «чертово болото». Уточнять и приводить имена писателей, поэтов, литературоведов и историков было бы длинно. Кратко: «Красный Манчестер», трубы фабрик («Молюсь на фабричную трубу» (с)), революционные события, едва ли не начисто стершие все «духовное/культурное» (до-советское то бишь), лишив молодой город его коротенькой истории. Еще городок подарил миру террориста Нечаева, о чем есть роман, написанный очень плохо.

Все угрюмо, словом. Дымно и темно.

Но все это — было. Это — ветхое.

И вот в 21 веке молодой (это важно) ивановский (кинешемский, если точнее, но это несущественно, на мой взгляд) режиссер снимает фильм о родном городе, и — не верится! — показывает все то же «чертово болото». Не знаю, по каким причинам, по художественным ли, по причинам ли бюджета, но город не раскрыт, не представлен в фильме визуально. Да я бы банальному открыточному виду был бы рад. Но от Иванова нет ничего, что могло бы как-то маркировать локус, где развиваются события. Ну, прозвучало, кажется, слово «Сташка» («Станционная» то есть), но этого мало до слез.

Продолжая тему «чертова болота», которое мне чрезвычайно неприятно, я должен сказать, что был бы рад и мрачному, и сумеречному, и болотному, но зримому. Например, советской готике ТЭЦ-2; лишь бы был пейзаж и город. Лишь бы было его величество Пространство — узнаваемое, но преображенное авторской индивидуальностью.

К сожалению, автор — поклонник крупного плана, в кадре в основном лица. Еще он фанат квартир, с характерными бытовыми штуками (серванты, ковры). Простой вывод: это мог бы быть какой угодно российский город описываемых лет. Кино — не про Иваново.

Дальше. Режиссер находится, по-моему, под балабановским влиянием. Я смотрел кино на фестивале им. А. Тарковского, но мир Тарковского — другой совсем, и мне не хотелось балабановской «чернухи», которую поклонники Балабанова снимают куда хуже его самого, т. к. он был хоть и «черен», но был при этом талантлив. Их, поклонников, много, легион. В новейшее время — тоже (фильм «Дурак», фильмы Снегирева и мн. др.). Это нужно преодолевать, делать шаг из девяностых и даже из нулевых. Все эти лица политиков в телевизорах, все эти подвергающиеся смакуемому камерой насилию девушки — это балабановское во многом. Балабановских кровей и персонаж по имени Антон. Богатырь очередной, только характера еще меньше, чем у Данилы. «В чем сила, брат?» — рефреном шло через фильмы про «Брата». Схожий слоган здесь — «Кто правит миром?» (или что-то вроде, не запомнил точно).

Еще больше (и откровеннее) цитируется из Германики. Это очень видно, это очень плохо, так как вот уж точно не ей следует подражать, не у нее следует заимствовать и учиться, так как она скорее яркое, чем высокое явление. Все эти попытки передать нашу неприглядную действительность, передать жизнь тинэйджеров. А именно: дискотеки с характерной музыкой (у Германики были «Звери», тут — «Руки Вверх!», а в начале, пока идут титры, — звучал, ни к селу ни к городу, «Король и Шут»).

Германикой отдает первая «любовная» сцена, это такой же ракурс, такое же смакование грязцы. И совсем вопиюще — одна из финальных сцен, когда героиня по имени Вика, пережив свои неприятные приключения с матрешкой, возвращается домой, пьет водку в халате. «Мы пойдем на рынок, мы тебе купим что-нибудь». Цитата из «Все умрут, а я останусь» — почти прямая. Вплоть до завешивания зеркал, потому что и у Германики события происходили после похорон, и тут — мертвец в доме. О чем думал, чем руководствовался этот режиссер с претенциозным своим псевдонимом, я не знаю. Неужели Аня Крайс допускала, что смотревший фильм Германики не считает цитату сразу же, а, считав, не задумается о функциональной, скажем так, оправданности? Ее нет. В лучшем случае, это просто дань уважения. Но оно того не стоит. Вообще не стоит, ни к чему. Фильму не прибавляет, мировиденья не уточняет; Германике кивать — не за что, она даже не талантлива, просто нова (была в свое время) и смышлена.

Смущают и выдают возраст автора (юный) попытки вкрапления всяких религиозных штук. Их в фильме множество, они совсем там ни к чему. В квартире, где происходит часть действия, по-моему, висит картина с Христом, но я не уверен, у меня зрение скверное. В любом случае: это выглядит как позерство и неофитство, как выражение индивидуальной режиссерской гордости и радости от того, что «я ого сколько всего об этом знаю». Отсюда (а не от художественного целеполагания) — использование библейских образов, цитат, словечки: «фарисей», «Вавилон». Автор молод. Он ошеломлен вместимостью своего разума и поразительной способностью все так классно понимать, как никто другой, кроме него, понимать не может. Автор — ошибается и жутко, много пошлит поэтому. Возможно, это пройдет, мои претензии — не крест на режиссере, так как что-то в ее почерке все же есть.

Но самое печальное в фильме, в его поэтике, в гаражах этих и вечной ночи, в кавказцах и взбалмошных бабах, это то, что он представляет собой в лучшем случае топтание на месте, в худшем — шаг назад. Шаг в кинематографическое прошлое. Шаг — сначала к Германике. Потом — к Балабанову (тут уже чревато завороженностью «чернухой» на всю жизнь), следующий будет — шагом к ранним девяностым, к «Меня зовут Арлекино».

Сомнительное обаяние задворков, мнимая привлекательность «гиперреализма» — надо преодолевать это. Режиссер умеет шутить, и зрение ее остренькое, но глаза недобрые, юмор утрированный, злой. Посмотрите внимательно сцену кормления дядечки в балахоне с логотипом Rammstein. Гротескно; специально, и не без внутренних на то причин, затянуто. Затянуто — потому что автор фильма кайфует непомерно; это вызывает у него зуд удовольствия. Но так не едят даже самые свиноподобные люди. Но это говорит о глазах, о мирочувствовании режиссера, о том, что его смешит, а это чрезвычайно важно. Если сцена длится, значит она доставляет наслаждение снимающему, иначе бы не длил. Утрированность этого ужина непомерна, и говорит не о мире данной картины, она о глазах Ани Крайс говорит.

Не в силах оставить в покое ужасную пошлость нашей действительности, наших «Королей и Шутов», все эти балахоны, торбы, автор пошлости не преодолевает, он здорово пошлит сам, т. к. позволил своим глазам пошлостью заворожиться. А мог бы их отвести.