Звук насекомых: Дневник мумии (2009)

Смерть — это всегда трагедия, с которой невозможно примириться, и всегда неизбежность, от которой нельзя никому и никогда скрыться. Смерть — главный судья и главный палач, меритель всего сущего над всем бренным; безжалостная, коварная и свирепая сука. Смерть не щадит никого: ни невинных младенцев, ни седовласых стариков, ни безвинных агнцев, ни кровожадных преступников, и все перед ней равны. И как и каждая жизнь человека, каждая смерть по-своему неповторима и уникальна. Кому-то суждено найти её бездыханным на грязном полу наркопритона, и из перерезанного алым галстуком горла будет биться ручьями багровая сладость; кто-то умрёт на войне, на очередной бессмысленной бойне во имя эфемерных целей, и умрёт или как герой, до последнего патрона не жалеющий противника и спасающий ценой своей жизни попавших в засаду в густой зеленке новобранцев, или же погибнет жалкой смертью предателя, от выстрела в спину. Кому-то Смерть явится в виде сердечного приступа, и человек уйдёт тихо и безболезненно, но кто-то предпочитает сам приблизить миг своей кончины просто потому, что жизнь утратила свой истинный смысл.

Самоубийство — очевидное преступление против Творения самим Божьим творением; это преступление не столько против тела, этой временной неприхотливой оболочки, сколь против души, которой суждено будет вовек скитаться, неупокоенной и толком не отмоленной. Однако главный герой фильма «Звук насекомых: Дневник мумии» 2009 года известного швейцарского режиссёра Питера Личи, обладателя премий Берлинале и Европейской киноакадемии, считает по-иному, отправляясь в свой последний путь вглубь бездонного зелёного леса, которому суждено стать главным свидетелем и соучастником этой, очищенной от шелухи обыденности, смерти, которая будет запечатлена самим самоубийцей в заранее приготовленный для этого дневник, обшитый пахнущей духами свиной кожей. Когда-то он вел иные записки, с иным содержанием; то была Книга Жизни, Книга Памяти, его персональный Катехизис до сорока лет, с тщательным перечислением его достижений, успехов, его счастливых моментов и мгновений разочарований. В той, сожженной в очищающем костре, книжонке была суммирована и сформулирована вся жизнь этого безыменного, доведенного Питером Личи до состояния тотальной метафоры героя, реального и литературного в одночасье.

Следуя с очевидной кинематографической дотошностью за буквой романа знаменитого японского писателя и сценариста Масахико Шимады «Как я превратился в мумию», Питер Личи стремится перенести и своеобразное японское отношение к смерти, какой бы она не была. Едва ли героя фильма Питера Личи можно назвать камикадзе или самураем, в порыве отчаяния или неиспитой до дна чести совершающего сеппуку. Нет, в поступке нашего героя не виден полёт увядающей Жизни, нет дерзкой смелости. Есть лишь осознанное и осязаемое желание завершить свою жизнь, растворившись в природе, постигнув в финале её высшую цель. Когда его тело будет постепенно обезвоживаться, кожа начнёт стягивать кости, блеск померкнет в глазах, а страницы дневника, этой Книги Смерти, будут все больше заполняться фразами, монологами, исповедями, вокруг живого мертвеца расцветет природа. Набухнут почки на деревьях, а потом листва напьется до пьяну золотистым солнечным светом, окрасится в изумруды. Щебетанье птиц станет все сильнее, и даже насекомые подле умирающего продолжат жить. Плоть трупа сгниет, черты некогда привлекательного лица исказятся в жуткой безмолвной гримасе, а кожа клочьями начнёт отпадать от костей. Смрад мёртвого человеческого тела смешается с миллионами запахов леса, с ароматом трав, что цветут неподалёку и с запашком трухщихся и копошащих животных. Пир червей. Плоть, некогда бывшая человеком, личностью, станет землёй, на которой, вполне возможно, скоро что-то вырастет. И лишь дневник останется единственным напоминанием об этом человеке, который к сорока годам понял, что жил зря, ничего не достигнув и не обретя. Была любовь, дом, надежда, было все, но оно утекло сквозь пальцы, растворились в тумане рухнувших ожиданий. Одиночество, ненужность, крах. Грех самоубийства уже и не кажется таким уж страшным, когда ты остался один, и твоя смерть не поколебает привычный миропорядок. Космос не рухнет, звезды не погаснут, а луна не взорвётся. Ничтожная жизнь.

Очевидно наследуя традициям некрореализма, гиперреализма и натурализма, Питер Личи умело соединяет европейский гуманизм и нетривиальные вывихи азиатского менталитета, с одной стороны показывая красоту даже страшных, невыносимых и непостижимых вещей, с другой же в сущности оправдывая содеянное героем. Принципиальное значение имеет то, что фильм «Звук насекомых: Дневник мумии» находится на стыке между игровым и документальным кино. Личи снимает неторопливо, с некоей непритаенной интимностью, придавая этому кошмару самовольной смерти ощущение успокоенности. И итожащей все неистовой авторской созерцательности даже тогда, когда на экране мнимый сюжет взрывается сценами борьбы Плоти, Тела, мозга, жаждущего жизни, воды, кислорода, и Духа, идущего из плотной всеобъемлющей тьмы к свету по ту сторону бытия. Его дневник — это крик отчаяния, боли, и тихий разговор с неизвестными, для которых его смерть станет шагом к собственному бессмертию. Личи, бесспорно, ищет опору для понимания этого рокового деяния и у Шопенгауэра, и у Хайдеггера, и у Платона. Ангст для него несущественен, и через красоту смерти режиссёр, а вместе с ним и зритель находят истинную красоту жизни.

Смерть — это всегда трагедия, с которой невозможно примириться, и всегда неизбежность, от которой нельзя никому и никогда скрыться. Смерть — главный судья и главный палач, меритель всего сущего над всем бренным; безжалостная, коварная и свирепая сука. Смерть не щадит никого: ни невинных младенцев, ни седовласых стариков, ни безвинных агнцев, ни кровожадных преступников, и все перед ней равны. И как и каждая жизнь человека, каждая смерть по-своему неповторима и уникальна. Кому-то суждено найти её бездыханным на грязном полу наркопритона, и из перерезанного алым галстуком горла будет биться ручьями багровая сладость; кто-то умрёт на войне, на очередной бессмысленной бойне во имя эфемерных целей, и умрёт или как герой, до последнего патрона не жалеющий противника и спасающий ценой своей жизни попавших в засаду в густой зеленке новобранцев, или же погибнет жалкой смертью предателя, от выстрела в спину. Кому-то Смерть явится в виде сердечного приступа, и человек уйдёт тихо и безболезненно, но кто-то предпочитает сам приблизить миг своей кончины просто потому, что жизнь утратила свой истинный смысл.

Самоубийство — очевидное преступление против Творения самим Божьим творением; это преступление не столько против тела, этой временной неприхотливой оболочки, сколь против души, которой суждено будет вовек скитаться, неупокоенной и толком не отмоленной. Однако главный герой фильма «Звук насекомых: Дневник мумии» 2009 года известного швейцарского режиссёра Питера Личи, обладателя премий Берлинале и Европейской киноакадемии, считает по-иному, отправляясь в свой последний путь вглубь бездонного зелёного леса, которому суждено стать главным свидетелем и соучастником этой, очищенной от шелухи обыденности, смерти, которая будет запечатлена самим самоубийцей в заранее приготовленный для этого дневник, обшитый пахнущей духами свиной кожей. Когда-то он вел иные записки, с иным содержанием; то была Книга Жизни, Книга Памяти, его персональный Катехизис до сорока лет, с тщательным перечислением его достижений, успехов, его счастливых моментов и мгновений разочарований. В той, сожженной в очищающем костре, книжонке была суммирована и сформулирована вся жизнь этого безыменного, доведенного Питером Личи до состояния тотальной метафоры героя, реального и литературного в одночасье.

Следуя с очевидной кинематографической дотошностью за буквой романа знаменитого японского писателя и сценариста Масахико Шимады «Как я превратился в мумию», Питер Личи стремится перенести и своеобразное японское отношение к смерти, какой бы она не была. Едва ли героя фильма Питера Личи можно назвать камикадзе или самураем, в порыве отчаяния или неиспитой до дна чести совершающего сеппуку. Нет, в поступке нашего героя не виден полёт увядающей Жизни, нет дерзкой смелости. Есть лишь осознанное и осязаемое желание завершить свою жизнь, растворившись в природе, постигнув в финале её высшую цель. Когда его тело будет постепенно обезвоживаться, кожа начнёт стягивать кости, блеск померкнет в глазах, а страницы дневника, этой Книги Смерти, будут все больше заполняться фразами, монологами, исповедями, вокруг живого мертвеца расцветет природа. Набухнут почки на деревьях, а потом листва напьется до пьяну золотистым солнечным светом, окрасится в изумруды. Щебетанье птиц станет все сильнее, и даже насекомые подле умирающего продолжат жить. Плоть трупа сгниет, черты некогда привлекательного лица исказятся в жуткой безмолвной гримасе, а кожа клочьями начнёт отпадать от костей. Смрад мёртвого человеческого тела смешается с миллионами запахов леса, с ароматом трав, что цветут неподалёку и с запашком трухщихся и копошащих животных. Пир червей. Плоть, некогда бывшая человеком, личностью, станет землёй, на которой, вполне возможно, скоро что-то вырастет. И лишь дневник останется единственным напоминанием об этом человеке, который к сорока годам понял, что жил зря, ничего не достигнув и не обретя. Была любовь, дом, надежда, было все, но оно утекло сквозь пальцы, растворились в тумане рухнувших ожиданий. Одиночество, ненужность, крах. Грех самоубийства уже и не кажется таким уж страшным, когда ты остался один, и твоя смерть не поколебает привычный миропорядок. Космос не рухнет, звезды не погаснут, а луна не взорвётся. Ничтожная жизнь.

Очевидно наследуя традициям некрореализма, гиперреализма и натурализма, Питер Личи умело соединяет европейский гуманизм и нетривиальные вывихи азиатского менталитета, с одной стороны показывая красоту даже страшных, невыносимых и непостижимых вещей, с другой же в сущности оправдывая содеянное героем. Принципиальное значение имеет то, что фильм «Звук насекомых: Дневник мумии» находится на стыке между игровым и документальным кино. Личи снимает неторопливо, с некоей непритаенной интимностью, придавая этому кошмару самовольной смерти ощущение успокоенности. И итожащей все неистовой авторской созерцательности даже тогда, когда на экране мнимый сюжет взрывается сценами борьбы Плоти, Тела, мозга, жаждущего жизни, воды, кислорода, и Духа, идущего из плотной всеобъемлющей тьмы к свету по ту сторону бытия. Его дневник — это крик отчаяния, боли, и тихий разговор с неизвестными, для которых его смерть станет шагом к собственному бессмертию. Личи, бесспорно, ищет опору для понимания этого рокового деяния и у Шопенгауэра, и у Хайдеггера, и у Платона. Ангст для него несущественен, и через красоту смерти режиссёр, а вместе с ним и зритель находят истинную красоту жизни.

Самоубийство — итог мысли. Какая не была бы эта мысль, но крайняя её мера — признак болезни. Фанатизм, с коим отстаивал свою мысль неизвестный, просто поражает. Лишить себя благ, а вместе с ним и удовольствий — сложнейшее человеческое решение, которое многое может сказать о человеческом духе. Не сложно представить, откуда взялась мысль, сложнее понять, как можно было её отстаивать на протяжении столь долгого времени. Мало кто справился бы с нарастающим напряжением тягучей безысходности.

Настоящий герой нашего времени отнюдь не человек, спасающий потенциальных воров и насильников в Африке, и не тот, кто ежедневно борется с человеческой глупостью и несправедливость. А настоящий герой — вот этот неизвестный тип, отрёкшийся от собственной жизни путём борьбы с самим собой. Признав, что он умер ещё до голодовки, неизвестный, таким образом, преподнёс всего себя как мученика, посмевшего бороться с самым главным человеческим страхом — смертью.

Дневник — автобиография человека, рождённого в тот самый момент, как только мысль обрела форму действия, а действие, в свою очередь, повлекло за собой смысл. И уже он, вцепившись в шею неизвестному, не оставил ему ни единого шанса на альтернативу. В итоге — пойти на компромисс оказалось действием более страшным, нежели последний этап жизни. Воссоединение души и смысла ожидаемо произошло, хотя не ожидаемо долго всё это действо длилось. Физическая боль была лишь этапом, физическое тело вообще не могло принять смысл, но шанс, всё же, ему дали.

Этот фильм — триумф смерти, симфония умирания, сладостный как парфюм гризайльный макбр. Тихий ужас от шороха медленно прогуливающийся рядом смерти. Фильм вызывает почти сексуальные чувства от этой апологии мучительно-медленного суицида.

Технически выполнен крайне аскетично. Угадываются параллели со Строшеком Херцога и Антихристом Триера. Но параллели эти не сюжетные, а мировоззренческие, на уровне передачи состояния. Состояния отчуждения от мира людей и перехода, растворения в загробном мире, который для главного героя, атеиста, представляет собой аннигиляцию, вхождение в мир природы на уровне молекул.

Финал предсказуем. О нем объявляет сухой дикторский голос в самом начале фильма. Для обреченного на смерть человека нет шанса. Ведь он умер задолго до того, как принял решение покончить с собой. Но он сводит счеты не с жизнью, а с тем обществом в котором он пытался жить и не смог. Это протест. Но протест не против самой жизни, а против уничтожающей социальной обусловленности. Спасая душу нужно отказаться от тела. И единственной погребальной песнью для этого постороннего, одинокого, отчужденного человека будет только хор из голосов лесных насекомых.

10 из 10