Украина. Рождение народа (2007)

Национализм — детская болезнь, корь человечества. — Альберт Эйнштейн

Мы все хоть немного да националисты, но никто ещё внятно не объяснил, что есть нация. Академическое определение нации как «социально-экономической, культурно-политической и духовной общности» туманно не меньше, чем теория относительности, и способно удовлетворить разве только преподавателей истмата, обожающих веские термины. Бердяевское понимание нации как коллективной личности ближе к истине, но и оно не объясняет того факта, почему нации начали стремительно формироваться лишь в эпоху индустриального общества — преимущественно в веке девятнадцатом. Однако уже с конца упомянутого века национальный вопрос становится важнейшей частью политики, а национальная карта — сильным козырем в политических игрищах. Непреложным фактом является то, что с какого-то момента истории ощущение принадлежности к некоей коллективной общности, называемой нацией, становится потребностью большинства людей на планете. Спорным остаётся то, что появление и оформление национального самосознания следует считать историческим прогрессом.

Отношения России и Украины были непростыми задолго до того, как возникло противостояние соответствующих национальных идентичностей. Связи между центральными, южными и западными русскими землями значительно ослабели ещё в период упадка Киевской Руси. Долгое время для населения Украины отношения с литовцами и поляками были актуальнее, чем с русичами-московитами. Брестская уния православной и католической церквей до крайности обострила противоречия между жителями украинских земель и их западными соседями. Но искать здесь истоки национального самосознания и коллективной идентичности украинцев — примерно то же самое, что видеть в «оранжевой революции» спонтанное волеизъявление народных масс. То есть создавать миф и поклоняться мифу. Ибо не было тогда ни самосознания, ни национальных коллективов, а были лишь народы и политические интересы. Такие, например, какие послужили причиной Переяславской рады Богдана Хмельницкого. Хотя, справедливости ради, следует сказать, что состоявшееся в результате этой рады «воссоединение Украины с Россией» также не более чем миф.

Но это не самое интересное. Интереснее, например, то, зачем польскому еврею Ежи Гоффману понадобилось ставить целый фильм об истории — нет, не Украины, а именно — украинской нации. У пана Гоффмана подлинно интернациональная судьба: родился в Польше, жил в Сибири, учился в Москве, женился на украинке… Как он сам признавался, его многое связывает с Украиной, у него там родственники и друзья, там он снимал свои фильмы. Но всего этого, конечно, мало, корень в другом. Цитирую: «История тесно переплела судьбы украинского и польского народов. И в хороших, и в плохих, и в трагических событиях. Потому существование большого независимого государства рядом с моей родиной — великое дело. Но «Украина. Становление нации» — не учебник истории. Для этого есть специалисты. Мой фильм — неравнодушный взгляд человека со стороны на великую европейскую державу». Вот оно, оказывается, в чём дело: польского кинорежиссёра наполняет гордостью сознание соседства с великой европейской державой — разумеется, не менее великой, чем Польша или Россия. Может быть, именно такое признание всех держав равновеликими вплотную приближает нас к вожделенному миру во всём мире?

Надобно заметить, что пан Гоффман наделён чувством меры, и это чувство не изменяет ему: не случайно он отказался снимать фильм по откровенно ксенофобской книге Василя Шкляра «Залишенець. Чорний ворон». Четырёхсерийный документальный фильм на протяжении трёх часов выдерживает нейтральный тон повествования, опираясь исключительно на исторические факты. Но, как известно, не бывает фактов в чистом виде, а всякий факт — это истолкование факта. Поэтому даже такой тщательный и, казалось бы, беспристрастный подбор исторических реалий, какой демонстрирует польский режиссёр, ещё в молодости набивший руку на документалистике, имеет некую неочевидную тенденцию, которую удаётся выявить лишь в последней серии фильма. И тенденция эта заключается в наделении особой ценностью стремления украинского народа к независимости — сперва от литовцев, потом от поляков, затем от русских, от большевиков, немцев и т. д. Всё время кто-то мешал жить самобытному и трудолюбивому украинскому народу, кто-то диктовал свои условия и отбирал нажитое непосильным трудом…

Но ведь то же самое можно сказать о любом народе, не нашедшем в себе силы создать или сохранить собственную империю: такой народ всегда оказывается в сфере чьих-либо политических интересов. И интересы эти меняются, трансформируются, но не прекращаются. Представление о том, что теперь-то украинский народ (а равно любой иной) наконец освободился от всех посторонних влияний и зажил самостоятельной и независимой жизнью — это ещё один миф, прикрывающий слепоту одних и корысть других. Просто потому, что отсутствие прямого политического подчинения не означает независимости — подобно тому как отсутствие господ само по себе ещё не делает рабов свободными. Ибо рабство, как и свобода — это не социальный статус, а состояние сознания. Однако кому-то выгодно поддерживать в людях ложное убеждение в том, что они свободны и ничем не связаны, что их личное и национальное развитие не имеет никаких ограничений. Особенно жаль, что в многочисленные ряды мифотворцев и апологетов ложных мифов встают талантливые писатели и режиссёры — такие, как Ежи Гоффман…