Магнус (2007)

Мальчик был не жилец. Так говорили. С тем жил он сам, гадая на последний день, ускользавший в следующее утро, где он был также не нужен, но и он не желал никого. Годы в забвении, случайный ребёнок, ненужный сын, лишний человек, которого не любили, и который не знал, как любить.

Симпатичный слоган диссонирует с дурманящей пустотой наркотного ежедневья, убивающего смысл существования и его цель — бесхребетный мальчик не знает, что делать с продлённой жизнью, проклиная отступившую боль болезни, за то, что не дала ему умереть.

Пропитанное дурманным дымом, кино погружено в сомнамбулические блуждания главного героя, с которым пытается делиться своей жизнью распутный отец, в бедности сердца, предлагая сыну легких женщин и тяжёлый угар, утреннюю пустоту и ночное опустошение.

Беспомощность одного и бесцельность другого, безнадёжность апатии, напоминающей про отложенный срок — смирение семьи в смиренном ожидании выхода, которым может быть только уход. Вызывающий уход со свидетелем, реальность которого подтвердил своим участием в фильме настоящий отец, сыгравший самого себя в роли провожающего сына, из-за чего, собственно, и разгорелся скандал.

Возмущение нравственной неоднозначностью моральных аспектов работы Марта Лаиска не могли сгладить никакие авторские оговорки об отсутствии сходства с реальностью, от которой при таком раскладе никак не уйти. Как не избежать спорности этической стороны дела, которое, игрою, решил повторить настоящий отец, нашедший не только силы, но и оправдание своему поступку, бомбой разрывающему распаренный мозг.

Увидеть в себе другого, по другому взглянуть на безвозвратный уход? Нашёл ли себя отец, навсегда проводивший сына, или, не заметив потери, актёрствуя, развлекался, как это было всегда? Обнажённое тело и душевная пустота. Голые факты шокирующего покоя, как изъян бессознательного отчуждения, когда безучастный свидетель становится соучастником смерти и неизвестно, нужен ли его совести, предписанный фильму строгий судебный запрет.