Заворот (2003)

Синеватую морозную мглу бесконечного межсезонья рассек пронзительный свист падающего снаряда. Мальчишка рассмеялся удачной шутке, оглядывая людей в долю секунды превратившихся в свои беспомощные силуэты на грязном снегу. Только вот поднимающимся с колен беженцам в этот момент было совсем не до смеха. Войну рисуют красивой только на агитационных плакатах, которыми увешаны стены призывных пунктов, в патриотических бравурных маршах, да монументальных лентах, воспевающих подвиги своих именитых и безымянных героев. Здесь же, в осажденном уже который год Сараево, в туннеле, отделяющем город от остального мира, война выглядит как угодно, но уж точно не красивой. И веселого в ней мало, как бы ни пытались выдавить из себя улыбку артисты любительского хора, по воле судьбы, застрявшие под обстрелом. Впрочем, война всегда приберегает на сладкое деликатесы поизысканнее человеческих душ. Каким бы жалким и нелепым не выглядел маленький человек в безбожной мясорубке, всегда найдутся существа беспомощнее.

Вслед за Анри Вернеем Стефан Арсеньевич помещает в центр своей истории корову. Согласитесь, сложно представить что-нибудь более абсурдное, чем Буренка, разгуливающая под звуки канонады (разве что постановка детской сказки на бойне пылающего Дрездена, но в фантасмагоричности Воннегута переплюнуть достаточно трудно). Существо, всем своим видом олицетворяющее мир и размеренную жизнь, является чудовищной карикатурой потерянного рая. Но если в «Корове и солдате», подбадриваемая неподражаемой улыбкой Фернанделя, она становится источником комических ситуаций, в короткометражке Арсеньевича животное становится предпосылкой к возможной человеческой трагедии. Заворот (вот он, заветный «Тарсион» из русского варианта названия) матки и невозможность разрешиться от бремени плода, создают все предпосылки к драматическому исходу. И дело даже не в том, что эта корова была источником еды для переживающей не самые легкие времена семьи. Она давно уже стала другом, и эту потерю будет нечем восполнить.

Невыносимая тяжесть тишины ложится на плечи неловкому доктору. Он не герой, но здесь и сейчас он пытается совершить чудо. Перепонки сдавлены тишиной. Слышно, как пульсирует кровь по венам, вторя в унисон беспомощному хрипу. И вдруг робкая еще неуверенная мелодия странной песни высекает слезу на окаменевших лицах. Происходящее противоречит номинальным законам логики, но о какой, к черту, логике может идти речь, когда за периметрами хлева идет который год война. Мелодия в этом оглушенном месте яростно бьет по уже оголенным нервам, заставляя зрителя прикусывать губу. Возможно в тысяче миров, эта история может закончиться хорошо, но где гарантия, что ты сейчас именно в таком мире. Неопределенность убивает надежду, но вера в своей основе — штука иррациональная, а потому ты стараешься не думать о страшном. Потому что сила кроется в этой незатейливой песне под бомбами.

Критики с восторгом встретили работу Арсеньевича. Результат — золотой медведь, номинация на «Оскар» и еще парочка призов рангом поменьше. В пронзительных пятнадцати минутах «Торсиона» ты вновь рождаешься и умираешь несколько раз подряд, с изумлением обнаруживая в себе способность к состраданию. Человек несет ответственность за прирученное создание, но война вносит свои безжалостные коррективы. А животное на войне выглядит очень нелепо, иррационально и абсурдно. И не важно кто это — сбежавшие из багдадского зоопарка львы из известного графического романа, умирающая на краю дороги лошадь из документалки Фольмана или страдающая корова «»Торсиона». Животным нет места в этой страшной скотобойне. Впрочем, и человеку здесь особо делать нечего.