Паломничество (2001)

Похрустывающий лёд озера Неро, по которому ползают двое. Ежеминутно крестясь, они припадают всем телом к холодной тверди и упоённо всматриваются, вслушиваются в угрюмую толщу воды, надеясь уловить звон давно затонувших колоколов.

Потрескавшиеся от жары и старости ступеньки базилики Марии Гваделупской, по которым ковыляют десятки человек. Пав ниц, они метр за метром преодолевают подъём, стремясь оказаться внутри святилища. Взявшись за руки, до крови стирая кожу на коленях, с мокрым от пота и слёз лицом, они из последних сил минуют ворота храма, чтобы получить хоть толику святой благости Богородицы.

Выщербленные скалы где-то на краю света, о которые бьются волны. Без устали, без цели, без результата. Ничто здесь не изменилось за последние две тысячи лет — не изменится и ещё через две. Потому что таков ход вещей. Потому что такова суть бытия. Неважно, какую религию несёт в себе очередная волна, — море Веры всегда будет омывать скалы, пока те не разрушатся до основания. Когда же последняя в мире скала будет разрушена морем, настанет конец всего сущего.

И пусть «богомольцы», якобы слушающие подводный перезвон, — это всего лишь местные пьяницы, которым съёмочная группа заплатила за импровизированное «Леушинское стояние». Пусть цитата из сочинений Фомы Кемпийского, служащая эпиграфом к картине, на самом деле придумана режиссёром. Пусть все кадры «Паломничества», относящиеся к России, уже были им использованы восемью годами ранее в ленте «Колокола с глубины». Главное — те мысли и эмоции, которые будит в нас этот двадцатиминутный сеанс визуальной антропологии. Какими бы они ни были.

Вернер Херцог, по собственному признанию, никогда особенно не задумывался над тем, что ему диктует его режиссёрское чутьё. Он просто снимал и снимает свои фильмы так, как будет угодно творческой стихии, бушующей внутри него. Искать в них смысл — это уже задача зрителя. Почему был использован подобный ракурс? Зачем автор показывает людские мучения, а следом — тихое зимнее озеро, запорошенное снегом? Что это значит? Херцог не даёт ответа ни нам, ни самому себе. Как истинный художник, он изливает на плёнку картины, нарисованные его воображением, смешивает их интуитивно и представляет этот поток сознания на суд публики. Недоумевающей, возмущённой, но в конечном итоге — благодарной публики.

Гений редко поддаётся полному осмыслению и анализу, потому что истоки его лежат в иной реальности, где разум человеческий бессилен. «Почему? Откуда? Как?» — неизвестно. Ответ знает лишь безмолвное море, чьи волны вечно бьются о выщербленные скалы.