Чужая жена и муж под кроватью (1984)

Виталий Мельников, чья фильмография уже насчитывала ряд хрестоматийно известных и замечательных фильмов снял весьма неожиданно ленту по Достоевскому. Неожиданно не то, что это экранизация (как будто он не экранизировал литературные произведения до этого). Неожиданно и не то, что это комедия. Мельников как раз любит комедийную эстетику, которая, правда, у него часто встречается со своей противоположностью, из-за чего в ряде фильмов доминирует смешанный по своей природе трагикомизм.

Однако есть еще один путь соотношения юмористической стихии с элементом ему дружественным, но имеющим специфическое происхождение. Это абсурдизм. Очень важно, что Мельников экранизирует текст раннего Достоевского, даже в раннем творчестве не очень заметный, обычно упоминаемый как пробу пера перед «Дядюшкиным сном». Это характерное для писателя обращение к тогдашней массовой эстетике, атмосфера водевиля с его недоразумениями, передеодеваниями, подменами и нелепой фабулой как таковой. Однако у писателя и режиссера это совсем не шутка.

Во-первых, обнаруживая в фильмографии Мельникова экранизацию «Женитьбы» Гоголя (пьесы странной, в чем-то опередившей свое время), понимаешь, что тяготение к абсурдизму не эпизодично для режиссера. Мы видим в фильме с первых же его кадров выпадение героя из привычного для него существования, ибо в день юбилея отношений, он не находит свою возлюбленную и ищет ее по столице. Однако подобное выпадение из привычности претерпевают в итоге все ключевые герои фильма, поэтому некий принцип «реальности» начинает заметно отклоняться от ее объективного понимания. Это больше похоже на дурное сновидение, когда социальная метанаррация больше не в силах быть настолько авторитетной, чтобы убаюкивать личность объяснением того, что есть реальность. Для понимания механизма абсурда в духе 20 века это необычайно важно, и прозрачная зарисовка о всеобщей пошлости и подлости (Достоевского как автора это в своем тексте занимает по преимуществу) усугубляется проблематикой потери веры в то, что общество вообще имеет некие серьезные интенции. Так, в более позднем фильме режиссера «Первая встреча, последняя встреча» схожая идея будет выражена через все тот же трагикомизм, но травестийного толка, когда молодой любитель сыска в стиле шерлокианы столкнется с развращенностью власти совсем не на шутку. Конечно, значение фильма Мельникова в фиксации того состояния советского общества (а «Чужая жена…» параболична по отношению к нему), когда уже совершенно ясно, что оно точно не является тем, что задекларировано официальным дискурсом, и более того, не имеет в себе ничего, что позволило бы ему существовать дальше. И эта корреляция делает, кажется, проходную экранизацию (правда, с участием замечательных актеров), по-своему значимой и любопытной.