Паяцы (1982)

Имя итальянского композитора Руджеро Леонкавалло, конечно, не на слуху и не может стоять в одном ряду по известности с Верди, Россини или Чайковским. Между тем, следует заметить, что представленная зрительскому вниманию в (недалеком по музыкальным меркам) 1892 году его опера Паяцы смело может быть записана в анналы величайших произведений певческого искусства. В отличие от большинства оперных композиций эта не обладает широтой и размахом Пиковой дамы, Макбета или Аиды. Нет. Как и утверждает в самом начале разукрашенный веселый клоун — это история о простых людях с их «обычными» страстями. Более того, все действие разворачивается буквально в течение нескольких часов, для некоторых из персонажей, являющихся последними в жизни.

Не раскрывая всю интригу, заметим в общих чертах сюжет и подчеркнем главную, самую проникновенную и захватывающую сцену представления, которая и поныне считается одной из наиболее исполняемых и любимых. Сюжет донельзя прост и незатейлив. В среде гастролирующих клоунов (паяцев как говорили в XVIIIв.) раскрывается измена. Классическая схема любовного треугольника (муж-жена-любовник), дополняется персонажем, как водится крайне непривлекательным и отталкивающим, который, конечно, тоже влюблен в героиню (Недда). Получая от нее свою порцию насмешек и издевок (ничуть при этом не смущаясь), с его подачи и разворачивается дальнейшее действие. Словно всеведущий дирижер он умело управляет персонажами на пути к предначертанному трагическому концу. Ведь, как только раскрывается обман и муж (Канио) в ярости хватает Недду… раздается звонок! Паяцы должны выходить на сцену и разыгрывать перед публикой ту же самую ситуацию!

Конечно, ария Канио, накладывающего на свое изможденное опечаленное лицо грим, вся его речь: «Смейся паяц над разбитой любовью! Смейся паяц ты над горем своим!» — это и есть центральная сцена всего фильма, в которой содержится не только основная идея, но и смысл, поднимающий все произведение до совершенно недостижимых высот. Что может быть ужаснее, чем не быть собой в такую минуту, переводить трагедию в комическую плоскость, чтобы весь свет смеялся над глупым, недалеким рогоносцем, восхищаясь при этом ловкостью и актерским талантом его вертихвостки-жены?.. И в то же время, что может быть отважнее, мужественнее и труднее, чем решиться на подобный шаг. Ведь, как вопрошает Канио у своего отражения: «Разве ты не паяц? Разве ты не мужчина?» Играть до конца, вставая над действительностью, неутомимо и твердо отрекаться от своего Я ради нас, зрителей — вот истинный удел всех настоящих актеров.

Все, что происходит после начал представления — настоящая фантасмагория актерского мастерства. Бесконечное испытание для любого артиста, чье лицо должно выражать и скрытую агонию, и гнев, и отчаяние, и веселье одновременно! Но, дабы сохранить интригу оставим дальнейшие описания, ведь для кого-то концовка может показаться неожиданной, хотя в действительности она, конечно, является единственно возможной для жанра трагической оперы.

Что же до того факта, что к постановке приложил руку маэстро Франко Дзифирелли, то нельзя сказать, чтобы это было очень заметно. Съемки проходили в театре Ла Скала (где и состоялась первая премьера), что позволяет режиссеру несколько поиграть с пространством и ролью публики в представлении. Конечно, игра актеров под его руководством на высшем уровне, а само действие «заточено» под телекамеру. Это прекрасно, но все-таки теряется важный момент сопричастности и со-присутсвия. Только, находясь в одной точке пространства-времени с актером (реальным человеком, а не персонажем), который прямо сейчас жертвует своим Я ради Вас (а не ради денег как многие думают), понимаешь истинный масштаб великой трагикомедии, называемой жизнь.