Девушка с Болотного хутора (1917)

Этот фильм Виктора Шёстрема, в котором сочетаются элементы социальной драмы, судебной и психологического «саспенса» детективной истории, странно перекликается со снятой позже великолепной комедией Дрейера «Вдова пастора». Актриса Грета Алмрот сыграла в фильме шведского режиссера несчастную отверженную Хельгу, которая попыталась добиться от женатого мужчины признанья, что он отец ее ребенка, но вместо этого выиграла симпатии влиятельного семейства, на выручку которого потом пришла сама. У датчанина Дрейера совсем другая история, где Грета Алмрот — персонаж забавного любовного треугольника. Но оба фильма связаны этической проблематикой. Парадоксально, однако немое кино задает вопрос — что значит слово?

У Дрейера это слово — обязательство жениться на старухе. И другое слово — признание невольного мужа своей убеленной сединами жене, что он обманывал ее. В обоих случаях это поворотные пункты интриги. У Шёстрёма тема лжи и правды пронизывает сюжет, где лишь второстепенную роль играет сельская свадьба, показ обрядов которой нравился и Дрейеру — в «Невесте из Гломдаля», например. Именно моменты признаний, отказа от лжи движут действие «Девушки с Болотного хутора». Это и страх Хельги перед лжесвидетельством, и саморазоблачение вдохновленного ее примером Гудмунда, молодого мужчины из семьи, покровительствующей Хельге, и даже неспособность невесты Гудмунда разыграть роль великодушной возлюбленной.

Впрочем, это отнюдь не означает, что действие подталкивают интертитры. То, что мы читаем в них, уже предугадывается по игре актеров, по выразительному жесту или детали крупным планом. Многофигурная композиция, с массовыми сценами, не создает путаницы благодаря тому, как, пользуясь монтажом, Шёстрём сосредотачивает внимание на ключевых персонажах.

Прославленный немым кинематографом Дрейер снимет в 1955 году религиозную драму «Слово», где слово убивает и слово воскрешает. С одной стороны, тут можно увидеть особенность скандинавского протестантства, его строгость к внешним проявлениям внутренней жизни, к истине и лжи. С другой стороны, в немом фильме Шёстрёма, где религиозная тематика, свойственная Дрейеру, имеет лишь фоновое значение, жизнь и смерть тоже зависят от сказанного или несказанного, а точнее — показанного и скрытого. Трудно не обратить внимания на такие сугубо визуальные трюки, как разбивающаяся чашка, выпавшая из рук Гудмунда, и повторяющая ее расколотая ненароком посуда во время приготовлений к свадьбе, предвещающая поворот сюжета. Или поразительный, мимоходом данный мотив, казалось бы, бытового действия — люди, садящиеся или не садящиеся в коляску, который завершается пустыми повозками перед домом невесты. За этими неактерскими, режиссерскими решеньями стоит проследить, чтобы понять язык немого кино, говорившего о языке звучащем.

9 из 10