Фаталити (2023)

Даниил Колотов и его команда совершили киновторжение в граффити-тусовку –параллельную реальность со своим кодексом чести, иерархией и языком. И эта реальность предстала перед зрителем –злая, сексуальная и упоительно свободная.

Режиссер взламывает закрытое сообщество уличных художников с помощью «нововолновой» отмычки – погружения актеров в документальную среду с использованием ручной съемки. Срежиссированные события зачастую неотличимы от случайных: Даниил Колотов выталкивает своих актеров на московские и питерские улицы. Герои: Паша и его друг-кинолюбитель, через субъективную камеру которого мы видим все происходящее, приезжают из провинции в Москву и, вместо поступления в институт вливаются в столичную субкультуру граффити. Они «примазываются» к ведущему райтеру Москвы Хасу и участвуют в его многочисленных авантюрах.

С одной стороны, «Фаталити» – подробное культурологическое исследование феномена граффити. В русском кинематографе не существует игровых картин о граффитистах, за исключением дилетанских, неспособных дать внятное представление об уличных художниках. Документальные фильмы же скорее интересны райтерам, так как они фиксируют непосредственно сам процесс нанесения надписи без расшифровки значений рисунка.

В граффити-тусовку кроме как через проводника попасть сложно. Им становится «старший брат» главного героя Ваня. Он граффити-хантер: фотограф, бережливо фиксирующий новые «куски» (рисунок граффити на сленге). Уличное искусство, радикальное и агрессивное, одновременно крайне уязвимо. Само нанесение надписи на городские стены происходит под постоянной опасностью ареста, а её существование подвергается угрозе исчезновения от руки работника ЖКХ. Персонаж Вани, как резонер, на протяжении первой половины фильма декодирует 'зашифрованный' и скрытый процесс создания надписей. Также он объявляет ключевой закон уличного мира: «граффити – это про то, что здесь и сейчас». Это высказывание напрямую отсылает нас к «Уходу в лес» Эрнста Юнгера: «Вердикт партизана звучит так: «Здесь и сейчас» — он мужчина свободного и независимого действия». Законы сохранения внутренней свободы, манифистируемые в книге Э. Юнгера, воплощаются в феномене граффити.

Фотография и, в данном случае, кино– единственное, что позволяет сохранить след от «куска» в настоящем. Камера, наделенная пытливым темпераментом юного провинциала, всматривается в окружающий мир. Она, подобно райтерам, атакует реальность, экстремально близко подбираясь к героям, провоцируя их.

Жадная и подробная фиксация создания граффити улавливает перформативную и категоричную суть уличного искусства. В этой среде не существует другого счета кроме «гамбургского». Трудности работы райтера: полиция, агрессия прохожих, неокупаемость затраченных материалов, тяжелый и монотонный физический труд, уязвимость рисунка – требуют самурайской решимости и упорства. Даже для мельчайшего действия вроде прикрепления наклейки необходимо решительное и выверенное движение, потому что «переклеить» невозможно.

С другой стороны, «Фаталити» открывает политический потенциал граффити как протеста. Документальные сцены сняты во время ночных прогулок по ночной Москве с реальными райтерами. Монтаж сцен строится на вечном ускользании от полицейских машин, прогулка сама собой превращается в погоню. Атака на городскую среду является политическим жестом, потому что, как замечает один из героев: «чистые стены – иллюзия порядка». Эрнст Юнгер в своей работе «Уход в лес», исследующей сопротивление, пишет об уличном протесте, как единственно действенном выражении позиции: «Одного словечка «нет» было бы достаточно, и каждый, взгляд которого падал бы на это, точно знал бы, что это должно значить. Это знак того, что подавление удалось не полностью. Как раз на однообразном фоне символы вспыхивают особенно ярко. Серым площадям соответствует сгущение в самом тесном пространстве…Это был бы первый шаг из статистически контролируемого и управляемого мира».

В уличном мире независимость, в том числе политическая, достигается через риск и постоянно нуждается в подтверждении. Нарушение табу: языковых, телесных и государственных – устойчивый мотив фильма. Герои высвобождаются из языковых норм, социальных условностей и одежды одинаково стремительно. Своеобразным процессом инициации для главных героев становится воровство в магазине. Это проверка на способность испытывать кайф непойманного вора, урвавшего вместе с шоколадным батончиком мгновение свободы. В этом неуловимом освобождении состоит концепция радикального искусства, за которое нужно платить регулярным риском, готовностью к побегу и драке.

В фильме заданы два полюса уличного искусства: стрит-арт, направленный на каждого прохожего, и граффити, ценность которого очевидна только закрытому сообществу, – они представлены в двух столичных художниках. Хас, в исполнении Димы Хасанова, – авантюрист с бешеной энергетикой. Он относится к граффити как к спорту и оставляет свои метки по всей Москве, присваивая себе строптивый город. Другой художник Чеша, в исполнении Дмитрия Чеши, обладает своей культурной стратегией, которая должна разомкнуть субкультуру до культуры. Он задумывает граффити, которое, отвечая строгим жанровым законам, является одновременно зашифрованным посланием «своим», и открытым широким вызовом каждому прохожему. Их грандиозный совместный замысел, объединивший всех главных героев, требует от персонажей и подавления собственных слабостей и преступления законов: государственных и субкультурных. В столкновении с другими райтерами, полицией и межличностных конфликтах достигается новый уровень внутренней свободы и новое завоевание реальности. Итог, огромный мурал в центре города – это манифестация своего присутствия, принадлежности к миру.

В своем методе Даниил Колотов и его команда заново актуализируют заповеди неореалистов и французской Новой волны. Драматургия и персонажи «Фаталити» вырастают напрямую из пульсирующей полнокровной реальности андерграунда, чья независимая творческая сила провоцирует любые, самые непредставимые события. Сюжет, игра актеров, монтаж нарушают множество табу официальной российской кинокультуры, в чем соответствуют проблематике фильма. В то же время режиссер трансформирует мотив нововолнового фланерства героев. Персонажи фильма вовсе не отстраненные наблюдатели в отчужденном от них городе – они сражаются за свое место в злой и прекрасной реальности. Их стремительное перемещение по городу – это погоня за ускользающим миром, присвоение его себе. Пестрота граффити на тусклой стерильности московских стен ясно декламирует существование героев и их позицию. Маргинальная кипучая энергия окраин выплескивается в монотонное пространство центра города, и неуловимое мгновение свободы застывает надписью прямо здесь и сейчас.