Всё будет хорошо (2015)

30-летний немецкий режиссер Патрик Вольрат, ученик Михаэля Ханеке, дебютировал в программе «Неделя критики» на Каннском кинофестивале со своим короткометражным шедевром «Все будет хорошо». У картины была насыщенная фестивальная жизнь и максимально широкая «представленность» на основных площадках авторского кино. Как следствие- номинация на премию «Оскар» и проигрыш короткому метру Бенджамина Клири «Заика». «Заика» гораздо лучше укладывается в золотые стандарты и представления Киноакадемии о том, что есть жизнеутверждающая малая форма в кино. И, конечно, филигранно нагнетаемый из кадра в кадр саспенс, то, поначалу едва уловимое, но поэтапно нарастающее напряжение, которое требует выдержки вплоть до финальной сцены- все это не располагает к растроганности и умилению, на которые провоцирует нас Бенджамин Клири. Однако, Патрик Вольрат достоин самого пристального внимания, ибо есть уверенность, что в будущем он заявит о себе полновесной работой соответствующего масштаба.

За маленькой девочкой приходит ее «воскресный» папа и забирает на день. Отец с ярко выраженным комплексом вины становится жертвой самой непосредственной детской манипуляции, и ребенок выходит из магазина с двумя большими игрушками. Фраза «мама мне такого никогда не купит» действует на мужчину воистину опьяняюще. Действительно, нездоровую конкуренцию между разведенными родителями еще никто не отменял. Однако, по мере развития сюжета становится очевидно, что амбиции отца не столь безобидны и одним «Детским миром» не ограничиваются. Оформление временного паспорта и спешная транспортировка девочки в аэропорт красноречиво говорят сами за себя. От манипулятивного «не задавай вопросов, и тогда мы сможем поскорее отправиться на ярмарку» до ультимативного «молчи!» не один шаг, а полтора обертона в голосе. Чем больше пространства в жизни дочери отвоевывает себе отец, чем больше утверждает свою родительскую власть, тем агрессивнее звучат его безапелляционные требования.

Ребенок в этом фильме не сопровождается родителями, а скорее, перемещается под конвоем. Отец, желающий насильно вывезти девочку за рубеж, игнорирует естественное утверждение ребенком своей воли; отказ от объективации, трансформации в некое подобие чемодана, который методично катишь за собой и который, по формуле Леона, «всегда в хорошем настроении и всегда молчит». Однако, ребенок молчать категорически отказывается, и происходит классическое, образующее конфликт столкновение характеров. Естественное, если наблюдать со стороны, и совершенно искусственное, если быть его участником, ибо производное от моего генома постулируется мною как продолжение меня в пространстве, а значит, бастовать не может по определению. Проблему «Отцов и детей» едва ли можно назвать свежей, однако, финальные кадры, где девочка опять конвоируется, но уже матерью и отчимом, в темпе, абсолютно нехарактерном для ребенка, добавляют в картину нескончаемой баталии новые краски. Ускорение ритма со стороны родителей, резко контрастирующего с замедленным темпом движения ребенка — тоже своеобразная форма насилия и утверждения своей упоительной родительской власти. С этой темпоральной жестокостью мы сталкиваемся повсеместно, но едва ли акцентируем на этом свое внимание- ребенка, с любопытством озирающегося по сторонам и естественно замедляющегося в своем движении, родители настойчиво тянут вперед, навязывая ему свою скорость и, как следствие, свое «динамичное» мироощущение, все больше игнорирующее процессы, происходящие вокруг, ибо на таких скоростях вся реальность за исключением четко намеченной цели движения выпадает из контекста.

Еще одна заявленная в рамках фильма проблема- мужская виктимность, о которой сейчас, вроде бы, и говорят, но с неизменной примесью сочувствия в голосе, что низводит «жертву» до объекта пустой жалости. Мужчина, конкурирующий с бывшей женой за свою дочь, цепляется за нее, как за спасательный круг, и отказывается выпускать ее из своих удушливых объятий в прямом смысле слова. Финальная сцена есть большая метафора тех процессов, которые, возможно, протекают сейчас в мужском сознании, вынуждая признать не только свою ярко выраженную маскулинность, но и естественную зависимость, слабость, которая отчасти вынуждает девочку взять на себя роль разумного взрослого и четкой директивой наставить отца на путь истинный: «Ты должен быть сильным и попросить прощения». Ибо в признании своей слабости есть великая сила. И отцовские слезы в данном контексте — не самая высокая цена, которую приходится заплатить за новоприобретенное знание.