Клуб (2015)

Грустноватая и тяжеловатая фестивальная драма с не совсем очевидным посылом. Кино цепляет темой, но общая идея от меня ускользает. Это же явно не ради обличения пороков церкви, а что-то более глобальное. Но основа это именно пороки церкви, которые явственно показывают на пороки человечества.

Сюжет. Небольшой чилийский городок. В нём сообща живёт несколько священников в отставке. Их, как домохозяйка, обслуживает бывшая монахиня. Священники не слишком соблюдают все обеты. Побухивают и играют на собачьих бегах, которые в городке очень популярны. Насколько я понял, всех этих мужиков сослали за какие-то серьёзные прегрешения перед церковью. Типа педофилия, мошенничество, гомосексуализм и т.д. В дом к ним присылают нового отступника. И тут же появляется какой-то полоумный бродяга, который начинает ошиваться вокруг дома и орать о том, что он жертва сексуального насилия. А тут ещё и происходит некое трагичное происшествие. Спокойной жизни бывших святош в умеренном грехе приходит конец. События начинают накаляться и ухудшаться. Вопрос, справятся ли падшие с ещё большими греховными искушениями.

Кино неплохое. Для любителей по созерцать и подумать.

Неспешный темп картины. Картинка, как через марлю, лишена ярких красок, усилена серо-голубая цветность. Такая созерцательная туманность сродни физически осязаемой болотной трясине, в которой увязли герои картины – священнослужители – пенсионеры и одна монахиня…

Жизнь размеренна: молитвы, «светские» беседы, песнопения, собачьи бега… Всё рушится с приездом нового священника и скорым его самоубийством… Приезд «внутреннего аудита», церковного «следователя», окончательно нарушил устоявшийся режим осиного гнезда этих святош… Из каждого шкафа начали вываливаться скелеты, заржавелые и шокирующие…

Финал оказался непредсказуемым. Удивил и «внутренний аудит», с которого также быстро слетела маска честного праведника с первым заявлением и страхом огласки «жизнеутверждающих» учений священнослужителей…

Это не первый фильм на церковную тему, образа жизни и деяний тех, кто считает себя посредником между человеком и Богом, увиденный мною. И в очередной раз моё убеждение - о наличии двойных стандартов, круговой поруки, насилии и жестокости в отношении слабейшего, надуманной чистоты и святости в целом института церкви и в частности её «персонала», намеренного затуманивания мозгов и, как следствие, подчинения воли человека – осталось непоколебимым. Сейчас я не про Бога и Веру в целом, но про церковь и религию в частности…

Что касается самого фильма: скроен фильм великолепно! Полутона в картинке, диалогах имеют обратное действие… полутона не усыпляют, а, напротив, нагнетают тревогу… И вроде бы уже услышал, увидел много шокирующего, но понимаешь, что это еще не всё и «вишенка на торте» еще впереди… Режиссер Пабло Ларраин не показывает личное отношение к происходящему на экране, при этом говоря: смотрите и решайте сами – осуждать, найти причины к оправданию или дать героям надежду на исправление и «выздоровление»?

Фильм, располагающий к размышлениям, понравился… и режиссеру, безусловно, браво!

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. (Евангелие от Матфея, глава 7)

За грехи наши и зло человеческий облик приняло. («Андрей Рублёв», 1967г.)

Как люди не хитри, пора приходит — И всё на воду свежую выводит. (У. Шекспир)

Глубокий след размышления оставил фильм чилийского режиссёра. Вновь и вновь сознание выхватывает сюжеты увиденного действа. Слова, эмоции, поступки — паутина, сотканная каждым из людей-пауков в оправдание-защиту своего жизненного пути. Когда и где они потеряли себя? Когда и где перешли ту черту, за которой уже нет возврата к совести и истине? Моральные ли уроды предстают перед нами или выжитые обществом телеса? И ведь это не измотанные тяжёлым трудом люди, чья жизнь сплошные инстинкты и ничего более, а светочи-проповедники, учителя-пастыри, цвет если не мысли, то слова. Что есть власть? И власть человека над человеком? Что есть религия? И что за религией без монашеской сутаны? А пост, аскеза, умеренность, не стяжание? Гипнотические гимны для масс и реальность для себя. Пищи для размышления в фильме предостаточно. Фильм-боль, фильм-стыд, фильм откровение. Философская притча.

А сюжет прост. Религиозный инспектор прибывает в один из «домов престарелых» для священников, вышедших в отставку. Повод — чрезвычайное происшествие. Скрываемые «скелеты», бережно хранимые (оберегаемые) каждым, начинают «разговаривать… Вот здесь для зрителя наступают самые интересные мгновения, если не очерствели душой, не заматерели в совести, узрите картины стилистики Питера Брейгеля в воплощении. В противном случае эффект будет нулевым.

И ещё.

Чего в наименовании фильма «Клуб» больше? Боли? Иронии? Сарказма?

Будет ли воздаяние за компромисс отцу Гарсии?

В заключении

Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на неё камень. Евангелии от Иоанна (гл. 8)

Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Евангелия (Матф., 7)

Приятного просмотра всем ценителям умного кино

8 из 10

Этот фильм настолько многогранен, что каждый может увидеть в нем что угодно: кто-то жесткую антиклерикальную драму, кто-то линейное повествование о группе мерзавцев, чей тепленький мирок внезапно пошатнулся, кто-то пособие по психоанализу. И все это правомерно, как и символическое прочтение этой картины, благо дело, режиссер не только не против, но и побуждает зрителя к сотворчеству и самостоятельному осмыслению увиденного. В одном из интервью он говорит: «Я предпочитаю не быть тем, кто раскрывает смыслы фильма, пусть зритель сам обнаруживает их».

Кое-какие намеки Пабло Лоррайн все-таки дает. Например, он говорит о том, что обитатели дома символизируют чилийское общество (я бы сказала, человечество в целом в его худших проявлениях), а иезуит Гарсия, приехавший закрыть эту шарашкину контору, представляет идею современного католического духовенства, особенно актуализированную папой Франциском: быть ближе к страдающим и обездоленным. Правда, Гарсия, как и старая когорта, боится огласки, и в этом, пожалуй, главная угроза обновлению.

Что интересно, обитатели дома, все как один, отрицали свои грехи, находили оправдание своим поступкам и считали, что несправедливо оказались здесь. А Гарсия хотел от них одного: открытого признания и покаяния. Таким образом, одна из смысловых нагрузок, которую несет изломанный образ Сандокана, — он как бы становится голосом совести, взывающим к этим закостеневшим в своем грехе святошам. Не зря Гарсия в конце концов условием сохранения дома ставит пребывание в нем Сандокана. И когда один из обитателей спрашивает, зачем это, другой ему отвечает: «Теперь он счастлив, а вы, ребята, пылаете в аду». То есть, теперь не смогут уже они почивать в своем теплом мирке, как раньше, а всегда будут иметь у себя перед глазами напоминание о собственных грехах. Что касается собак, то мне сразу вспомнилась образ из Библии «как пес возвращается на свою блевотину». Так что избавление от собак я восприняла как символ того, что пути назад отрезаны. Очень неоднозначен и интересен также образ монахини. Она, при всех ее садистских наклонностях, остается женщиной-хранительницей, готовой до последнего, самыми крайними мерами защищать свою «семью». Но, пожалуй, одного просмотра недостаточно, чтобы прочитать все послания, зашифрованные в этой картине. К ней надо возвращаться.

Восхищает та деликатность, с которой подходит режиссер к созданию образов людей, казалось бы, достойных только негодования и презрения. Когда его спросили в одном из интервью, как ему удалось очеловечить их, одновременно не оправдывая, Пабло сказал: «Я старался смотреть на них с состраданием, любить их, иначе превратил бы кино в морализаторское, говоря что правильно, а что нет. А я предпочитаю, чтобы публика судила их, если она вообще посчитает нужным их судить».

В общем и целом фильм оставил у меня надежду, что не все кончено, что может что-то измениться к лучшему в этом мирке\мире, если не давать ему заснуть. «Как не воспользоваться таким шансом, который дает нам новая Церковь? — говорит в конце один из обитателей дома. — Спасти наши души». И я верю, что это возможно, что можно подняться из любой грязи. Ничего не кончено, пока человек жив, даже если он в шаге от ада.

Мощная, глубокая, бесстрашная экзистенциальная драма.

9 из 10

Маленький прибрежный городок, вдали от всех в обычном двухэтажном доме живет группа священников. Их несложный быт заполняют молитвы, песни, простая пища и немного вина за обедом, уход за борзой по имени Райо, собачьи бега, сон и снова по кругу. Наши герои уже в возрасте, 4 мужчины и одна женщина-монахиня. Все это выглядит как какая-то коммуна, но, как нам потом говорят, это дом смирения для священников, вышедших на пенсию.

Все прекрасное и стабильное рушится, когда в дом приезжает новый священник, жильцы не то чтобы ему рады, он не то чтобы хочет подчинятся царящим в доме порядкам, но мы не успеваем особо даже вникнуть в противостояние, потому что вслед за новым священником приходит обросший, пьяный мужчина и начинает кричать… а дальше, как написано чуть выше, раздается выстрел.

Первое, что бросается в глаза в фильме- это цветовая гамма. Приглушенные цвета, вечно и символично присутствующий фиолетовый, белый, серый, красивые планы и работа со светом. Все это создает очень атмосферную, но достаточно отстраненную картинку, это работает в плюс картине. Музыка в основном использована инструментальная, за исключением песни-молитвы, и она тоже делает свое дело.

Фильм построен на противопоставлении внешней чистоты, красоты кадра тому, что мы слышим и чувствуем. Диалоги наполнены натуралистичными подробностями, сцены жестокости сняты без особой жалости к зрителю, красиво, но в точку. Режиссер, в принципе мало кого жалеет в этом чилийском Клубе.

Персонажи характерные, не зря же были взяты именно священнослужители, их грехи бьют по глазам гораздо сильнее. Люди, обрекшие себя на существование в условиях вечного давления, сопротивления плоти, греху, желаниям, отдавшие себя богу, по общему представлению несут свет. Но у создателей фильма немного другое мнение, священники тоже люди, говорят нам, со всеми вытекающими последствиями. А священники-грешники, это наверное только в нашей российской действительности не удивительно.

А если честно, фильм наполнен напряжением, и меня очень задел. Тема людей не имеющих возможность быть собой, существование под гнетом бесконечных запретов, груз вины, который люди легко сбрасывают и отрицают, какими бы святыми они не были — все это настолько ярко отражается в фильме, что приходится смотреть его, стараясь не обращать внимание на покалывание где-то в области сердца. Вопрос о божественной справедливости тоже актуален здесь, потому что фильм заполнен неоднозначностью, ты не можешь как зритель определить ни правых ни виноватых, ты просто миришься, с тем, что есть, прямо как в жизни.

Так что от души поставлю

8 из 10

и пойду поищу еще что-нибудь от этого режиссера.

Однажды была ночь. А потом день, а потом… Уже не было ничего. Казалось, само время застыло в своей смолистой вязкости и медовой тягучести в этом монастыре-доме, где жизнь течет неумолимо неторопливо, сонно и уныло. Здесь, среди густой пронзительной тишины и тотального умиротворения, граничащего с умиранием, обитают четверо священников, подле которых ядовитым плющем вьется девушка Моника — главный источник их искушения и избавления. Уединенная пустота чилийской пустыни, которую до определенного момента можно назвать нерушимой. Но лишь до определенного момента, ибо, когда в мирное уединение дома вторгается новый обитатель, станет ясно, что даже в этом земном раю бывают проявления неземного (подземного) ада.

В среде известных широкой общественности чилийских постановщиков Пабло Ларраин, конечно же, не одинок в своем яростном обличении католичества. Навскидку можно вспомнить хотя бы Великого и Ужасного Мастера Ходо, Алехандро Ходоровского, практически через все фильмы которого, но в особенности «Священную гору», красной нитью проходит тема деканонизации святых, идея нового, подчас слишком спорного взгляда на первоосновы христианства как такового, даже некоторого отрицания привычных для большинства догм. Впрочем, Пабло Ларраин очень далек от изощренной природы авангарда и сюрреализма; он — дитя кинематографического реализма и концентрированной жанровости, хотя это нисколько не отменяет того факта, что его последняя по счету полнометражная работа, фильм «Клуб» 2015 года, представленный в рамках конкурсной программы Берлинале и отмеченный впоследствии гран-при жюри, при всей злободневности и актуальности затронутых проблем внутрицерковной жизни, по своей визуальной стилистике предельно далек от весьма узких стандартов реалистического кино. Пятый фильм Ларраина визуально напоминает погружение в тягостный кинокошмар, тяжелую для зрительного восприятия деменцию, которая овладевает мгновенно не только героями, но и зрителями, оказывающимися вовлеченными в жуткую историю совращения, преступления и покаяния, рассказанную режиссером без явных очевидностей или наносного морализаторства. Собственно, по своей повествовательной тональности «Клуб» оказывается ближе всего к первородной порочности Педро Альмодовара, синонимизируя, но полностью не рифмуясь, а лишь пересекаясь по касательной с настроением его приснопамятного «Дурного воспитания», без утяжеления и абсурдизма последнего, хотя сквозная тема в принципе одна — роковые последствия католического воспитания, приводящие в итоге к невыносимой боли и тяжкой расплате за причиненный чаянно грех. Ларраина гораздо больше занимает не столько то, как бы посильнее закрутить петлю Мебиуса сюжета(хотя финал предугадать крайне сложно, воистину само царство Хичкока в «Клубе» играет первую скрипку), но то, как бы поскорее прийти к единым моральным знаменателям с последующим низвержением в Мальстрем мнимой чистоты и святости, на поверку оборачивающейся истинным притворством и коварным лукавством, игрой в соблюдение божественных истин в то время, как неистовое желание постепенно становится агонией, а плотная всеобъемлющая тишина — зловещим молчанием, затишьем перед бурей, которая сметет все условности. Форма и содержание в «Клубе» в свою очередь сосуществуют друг с другом, и выбранный режиссером сложный киноязык призван лишь передать всю сложность показанных в картине жизненных перипетий героев, лишая их любой субъектности. Они — отражения кривого зеркала, в которое смотреть лучше украдкой или вовсе не смотреть.

Изображение в этой ленте намерено искажено, искривлено, извращено — возникает явственное ощущение проникновения в иную, жуткую и безобразную реальность, в которой замкнуто, вне большого мира, живут все немногочисленные герои фильма, относящиеся к благообразным слугам Божьим. Буквально каждый кадр ленты плывет, тает, истончается, пространство искажается чуть ли не до гротескового, а лица героев обрастают чертами зловещих ликов, инфернальных потусторонних масок, которые невозможно сорвать без мяса, приглушенные цвета обретают приторные и муторные оттенки — взгляд Ларраина на мир католичества лишен всякого священного трепета. И оператор, мастерски искажающий всех и вся, следует за главенствующей авторской мыслью о том, что церковь — это эдакий закрытый клуб для избранных и выбранных, элитное общество со своими крайне порочными устоями, которое требует ныне лишь одного действенного решения — своего разрушения, уничтожения, переустройства. Ощущение грядущего насилия и деструктива витает с самого первого кадра ленты, ибо, рисуя умиротворенное бытие, Ларраин уже изначально склонен к сомнениям в его истинности. Для режиссера служители церкви равны в той же степени служителям тоталитарного культа Пиночета, но если вторые предельно честны и террор не прикрывают практически ничем, то для первых важна всего лишь поза, игра в образы, игра в бисер и четки во имя достижения своих личных целей, лежащих в пространстве телесного удовлетворения. Меланхолия становится апокалипсисом, а искренняя вера в Бога — фанатизмом или маской, которую вскоре успешно сбросят в бездну. Катарсис в «Клубе», увы, не несет очищения, ибо, отталкиваясь от конкретной истории со сложным детективным лабиринтом внутри и паутиной невыразимых страстей снаружи, Ларраин дерзко обесценивает до зеро в финале все, то на чем благолепствует нынешний католикос, просто паразитирующий и лицемерящий. И выход для него, судя по всему, один.

Однажды была ночь. А потом день, а потом. Уже не было ничего. Казалось, само время застыло в своей смолистой вязкости и медовой тягучести в этом монастыре-доме, где жизнь течет неумолимо неторопливо, сонно и уныло. Здесь, среди густой пронзительной тишины и тотального умиротворения, граничащего с умиранием, обитают четверо священников, подле которых ядовитым плющем вьется девушка Моника — главный источник их искушения и избавления. Уединенная пустота чилийской пустыни, которую до определенного момента можно назвать нерушимой. Но лишь до определенного момента, ибо, когда в мирное уединение дома вторгается новый обитатель, станет ясно, что даже в этом земном раю бывают проявления неземного (подземного) ада.

В среде известных широкой общественности чилийских постановщиков Пабло Ларраин, конечно же, не одинок в своем яростном обличении католичества. Навскидку можно вспомнить хотя бы Великого и Ужасного Мастера Ходо, Алехандро Ходоровского, практически через все фильмы которого, но в особенности «Священную гору», красной нитью проходит тема деканонизации святых, идея нового, подчас слишком спорного взгляда на первоосновы христианства как такового, даже некоторого отрицания привычных для большинства догм. Впрочем, Пабло Ларраин очень далек от изощренной природы авангарда и сюрреализма; он — дитя кинематографического реализма и концентрированной жанровости, хотя это нисколько не отменяет того факта, что его последняя по счету полнометражная работа, фильм «Клуб» 2015 года, представленный в рамках конкурсной программы Берлинале и отмеченный впоследствии гран-при жюри, при всей злободневности и актуальности затронутых проблем внутрицерковной жизни, по своей визуальной стилистике предельно далек от весьма узких стандартов реалистического кино. Пятый фильм Ларраина визуально напоминает погружение в тягостный кинокошмар, тяжелую для зрительного восприятия деменцию, которая овладевает мгновенно не только героями, но и зрителями, оказывающимися вовлеченными в жуткую историю совращения, преступления и покаяния, рассказанную режиссером без явных очевидностей или наносного морализаторства. Собственно, по своей повествовательной тональности «Клуб» оказывается ближе всего к первородной порочности Педро Альмодовара, синонимизируя, но полностью не рифмуясь, а лишь пересекаясь по касательной с настроением его приснопамятного «Дурного воспитания», без утяжеления и абсурдизма последнего, хотя сквозная тема в принципе одна — роковые последствия католического воспитания, приводящие в итоге к невыносимой боли и тяжкой расплате за причиненный чаянно грех. Ларраина гораздо больше занимает не столько то, как бы посильнее закрутить петлю Мебиуса сюжета(хотя финал предугадать крайне сложно, воистину само царство Хичкока в «Клубе» играет первую скрипку), но то, как бы поскорее прийти к единым моральным знаменателям с последующим низвержением в Мальстрем мнимой чистоты и святости, на поверку оборачивающейся истинным притворством и коварным лукавством, игрой в соблюдение божественных истин в то время, как неистовое желание постепенно становится агонией, а плотная всеобъемлющая тишина — зловещим молчанием, затишьем перед бурей, которая сметет все условности. Форма и содержание в «Клубе» в свою очередь сосуществуют друг с другом, и выбранный режиссером сложный киноязык призван лишь передать всю сложность показанных в картине жизненных перипетий героев, лишая их любой субъектности. Они — отражения кривого зеркала, в которое смотреть лучше украдкой или вовсе не смотреть.

Изображение в этой ленте намерено искажено, искривлено, извращено — возникает явственное ощущение проникновения в иную, жуткую и безобразную реальность, в которой замкнуто, вне большого мира, живут все немногочисленные герои фильма, относящиеся к благообразным слугам Божьим. Буквально каждый кадр ленты плывет, тает, истончается, пространство искажается чуть ли не до гротескового, а лица героев обрастают чертами зловещих ликов, инфернальных потусторонних масок, которые невозможно сорвать без мяса, приглушенные цвета обретают приторные и муторные оттенки — взгляд Ларраина на мир католичества лишен всякого священного трепета. И оператор, мастерски искажающий всех и вся, следует за главенствующей авторской мыслью о том, что церковь — это эдакий закрытый клуб для избранных и выбранных, элитное общество со своими крайне порочными устоями, которое требует ныне лишь одного действенного решения — своего разрушения, уничтожения, переустройства. Ощущение грядущего насилия и деструктива витает с самого первого кадра ленты, ибо, рисуя умиротворенное бытие, Ларраин уже изначально склонен к сомнениям в его истинности. Для режиссера служители церкви равны в той же степени служителям тоталитарного культа Пиночета, но если вторые предельно честны и террор не прикрывают практически ничем, то для первых важна всего лишь поза, игра в образы, игра в бисер и четки во имя достижения своих личных целей, лежащих в пространстве телесного удовлетворения. Меланхолия становится апокалипсисом, а искренняя вера в Бога — фанатизмом или маской, которую вскоре успешно сбросят в бездну. Катарсис в «Клубе», увы, не несет очищения, ибо, отталкиваясь от конкретной истории со сложным детективным лабиринтом внутри и паутиной невыразимых страстей снаружи, Ларраин дерзко обесценивает до зеро в финале все, то на чем благолепствует нынешний католикос, просто паразитирующий и лицемерящий. И выход для него, судя по всему, один.

10 из 10