Янковский (2014)

Я человек, я посредине мира,

за мною — мириады инфузорий,

передо мною мириады звёзд.

Я между ними лёг во весь свой рост -

два берега, связующие море,

два космоса соединивший мост.

Арсений Тарковский

Фирменный взгляд через плечо, вполоборота — притягательный, как сама жизнь, и таинственный, как сама смерть. «Таким уж я на свет уродился». «Я же Волшебник». И будто специально документальный «Янковский» начинается со знаменитой сцены из «Ностальгии» Андрея Тарковского — прохода со свечой, символизирующего «жизнь и смерть в одном кадре». «Я, на свою беду, бессмертен».

Мне моего бессмертия довольно,

чтоб кровь моя из века в век текла.

За верный угол ровного тепла

я жизнью заплатил бы своевольно,

когда б её летучая игла

меня, как нить, по свету не вела.

(Арсений Тарковский)

После многочисленных попыток нарисовать в бутафорских интерьерах портрет Олега Ивановича Янковского, актёра и человека, от юбилейной киноленты 2014-ого года, где одним из четырёх продюсеров выступил его сын Филипп, ожидалось чего-то неизмеримо большего. Это большее команда во главе с Аркадием Коганом, казалось бы, обещала: знакомством с раритетными фото из архива семьи и всеми её представителями, хронологическим вояжем по вехам будущего славного пути…

Детство в ссылке как расплата за дворянские корни и пересечение отца с Тухачевским. Место в театральном училище, подаренное то ли братом Николаем, то ли кем-то куда как более прозорливым свыше. Служба в театре провинциального Саратова — в тени, на фоне света, выставленного на известной жене-актрисе Людмиле Зориной. Судьбоносный князь Мышкин в «Идиоте»… Олегу Янковскому не единожды повезло, и прежде всего — занять на экране вакантное амплуа героя своего времени, мятущегося интеллигента. Его внешность аристократа по происхождению и по духу странным образом не сработала против него, не перекрыла шлагбаумом дорогу к образам пролетариев или негативным персонажам, как в случае с Вячеславом Тихоновым. Опустившийся спортсмен, а ныне заточник Брагин, двуликий член комиссии Геннадий Михайлович Семёнов, Джек Стэплтон и Хьюго Баскервиль, Дракон, а напротив них — кинооператор Андрей Некрасов, судебный следователь Камышев, писатель Андрей Горчаков и журналист Алексей Дмитриев… Лицедей-хамелеон, с чьего божественного лика, отмеченного пульсирующей попрёк высокого лба жилкой и надменно-залихвацки приподнятой правой бровью, сверкали ироничные, абсолютно бесовские глаза и улыбалась плотоядная, почти по-николсоновски волчья улыбка, Янковский мог сыграть и играл кого угодно.

Невозможно отрицать влияние на него двух исполинов, двух сгустков энергии отечественного кинематографа: Андрея Тарковского и Ролана Быкова, — как и беспощадности по отношению к себе, педантичной работы над каждой ролью. И всё-таки великими в любой сфере искусства не становятся — ими рождаются. У Олега Ивановича был особый дар. Из его глаз исходило свечение, в них угадывались ум, глубина. Его тело одинаково достоверно носило фраки и мундиры, джинсы и спортивные костюмы. Его молчание звучало громогласно. Находимые им интонации всегда попадали прямо в цель. И даже его минусы (отсутствие выдающихся вокальных или хореографических данных) не перечёркивали его актёрскую харизму. В какие бы словесные конструкции ни облекали этот дар («гипноз», «владение магией кино», «принудительное обаяние», «момент недосказанности» и т. п.), разгадка его природы — непосильная задача. А с лица младшего из династии Янковских, Ивана, смотрят совсем иные глаза совсем иного Янковского…

Мне бы только теперь до конца не раскрытья,

не раздать бы всего, что напела мне птица,

белый день наболтал, наморгала звезда,

намигала вода, накислила кислица,

на прожиток оставить себе навсегда

крепкий шарик в крови, полный света и чуда,

а уж если дороги не будет назад,

так втянуться в него и не выйти оттуда,

и — в аорту, неведомо чью, наугад.

(Арсений Тарковский)

Многообещающе поманив за собой, картина Когана не скажет ничего нового. Те же люди, те же отрывки из интервью, что в «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Олег Янковский», «Олег Янковский. Полёты наяву», «Здравствуйте, Олег Иванович!» и прочих работах. Монтаж, наложением друг на друга силуэтов Олега и Филиппа Янковских в начале фильма вроде бы претендующий на оригинальность, позже разочарует хаотичностью, бесцеремонностью склеек. Заметно и крайне грубо пресекутся монолог вспоминающего о фестивале «Черешневый лес» Ивана, комплименты Абдрашитова в адрес Людмилы Зориной, сыгравшей в «Полётах…» вместе с мужем. Зато останутся в кадре ненужно-нарочитое: «Работаем?» — Филиппа или мелочная суета, пространные рассуждения, которые уводят в сторону от основной темы. Ухватившись за краешек полога над сфинксом по имени Олег Янковский, его коллеги, друзья, знакомые в итоге не сумеют скрыть от камеры осознание полной тщеты и ничтожной малости собственных стараний и слов. Не потому ли растерянно умолкнут к финальным титрам? Упорно хранит безмолвие и та, которая была к нему всех ближе, ему всех роднее — в силу родства не крови, а супружеского единения; которая, надо полагать, и ведает, да с покоем «причастницы перед причастьем» отправится на встречу со своим «нежным призраком, рыцарем без укоризны», унеся разгадку тайны «в край целований молчаливых»…

Двадцатого числа нынешнего мая минет семь лет со дня ухода талантливейшего российского актёра. Именно так — «ухода», а не «смерти», оттого что он всегда умел уходить с экрана — Мюнхгаузеном ли, Свифтом ли, Сергеем Макаровым ли. Так же ушёл и из жизни. («Начинается новая жизнь для меня, и прощаюсь я с кожей вчерашнего дня…») Ушёл парадоксально, как жил, «смертию смерть поправ». («Мало взял я у земли для неба, больше взял у неба для земли…») Оставив после себя роли, фразы, смыслы, молекулы себя самого для тех, кому дано умение не только слушать, но и слышать. «И даже когда я уйду, вслушивайтесь, я буду диктовать!» Возможно, у кого-нибудь в будущем ещё получится записать услышанное.