Следующее воскресенье (2008)

Фильм Олега Морозова «Следующее воскресенье» получил главные отечественные награды в области документалистики — Гран-при «Артдокфеста» и «Лавровую ветвь» за лучший арт-фильм. Можно ещё вспомнить особое упоминание на престижном фестивале документального кино в Марселе. Тем не менее демонстрировалась эта картина считанное количество раз — в том числе на вечере памяти режиссёра, умершего 1 января 2009 года, через полторы недели после первого показа его главной работы. Морозов ушёл из жизни как и все его герои.

Морозов снял не так много картин, и его имя принято прежде всего связывать с творчеством великого театрального режиссёра Анатолия Васильева. Вместе они, в частности, сделали картину «Не идёт» (1986), о репетициях знаменитого спектакля «Серсо». Единственный художественный полнометражный фильм Морозова называется «Ленинград. Ноябрь», он был снят в 1990 году совместно с Андреасом Шмидтом. Морозов прославился в качестве первоклассного оператора; планировалось, что именно он снимет «Хрусталёв, машину!» Алексея Германа. Судьба распорядилась иначе: его поразила тяжёлая болезнь, перечеркнувшая все планы. Болезнь и смерть режиссёра образуют своеобразный фон, от которого очень сложно абстрагироваться: состояние Морозова особенно сильно приближает его к героям фильма. Самое удивительное и самое важное заключается в том, что его взгляд — это взгляд равного. И как о равных рассказывает автор о своих героях. Например, один из самых запоминающихся героев, «пастух и рецидивист» Емеля, в одной из сцен плывет на лодке, словно переплывая реку смерти (Стикс). Морозов рассказывает, что умер он от болезни русских интеллигентов — чахотки, сгубившей Чехова.

Алкоголики, наркозависимые и цитаты из Шекспира, преступники и Чехов (любимый, к слову, писатель режиссёра) чередуются у Морозова так легко, потому что ему удалось почти невозможное — возлюбить этих людей. Они давно все уже умерли, но в морозовской книге мертвых они живут, улыбаются, ссорятся, отчаиваются и мечтают. Их следующее воскресение уже случилось в этом фильме.

Это очень жесткая и страшная история вымирания людей. И воскресенье — это, конечно, не день недели, а воскрешение для грешников. «Следующее воскресенье» — документация исчезающей жизни, история вымирания целой местности в Калининградской области, где Морозов прожил почти два десятилетия. Он начал снимать ещё в середине 90-х и охватил большой временной промежуток. В кадре сменяются люди; они представлены титрами, которые сообщают об уже случившейся смерти: «Женя, который умер от тоски и одиночества», «Витя, который погиб от тюрьмы и чахотки», «Жанна, которая сделала «золотой укол»» и Юлия Истомина, «которая умерла от простуды». Из нескольких параллельных сюжетов складывается масштабный коллективный портрет. Некролог, выверенный Морозовым убивает наповал.

Первая большая история — про деревню и сельских мужиков, которые приходят к Морозову в его дом, ставший своего рода декорацией фильма. Режиссёр за годы общения с этими людьми добился такой степени доверия, что они совершенно не замечают камеру и ведут перед ней обыденную жизнь, разговаривают и пьют. Их периодически перебивает закадровый голос, сообщающий отрывистую информацию; например, этот кудрявый и румяный молодой мужчина выпил на спор полтора литра азербайджанского самогона и оставил четверых своих детей сиротами. Следующий большой сюжет повествует о компании юных наркоманок — красивых девочек, покидающих кадр, а значит, и жизнь ещё более стремительно. В момент похорон Юлии невозможно усидеть без слёз, Морозов бьёт мастерски в «десятку». И самые благополучные, если так можно выразиться, герои — это архитектор Саша, потерявший своего сына (палёная водка) и девушка, живущая с ним в его доме.

Картина открывается двумя эпиграфами. Из Шекспира: «Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…» — и Лермонтова: «Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!» Два классика… Сновидческий мотив, заданный двумя цитатами, проходит сквозной нитью через весь фильм, объединяя всех героев. Пространство, запечатленное Морозовым, выглядит призрачным и нереальным. Не так важно и не очень понятно, какое на дворе десятилетие, поскольку место — принципиально вневременное. Партия власти может проповедовать суверенную демократию и провозглашать курс на модернизацию, но всё это происходит где-то в другом мире. Морозов закольцовывает этот мотив в финальной сцене: здесь уже барышня говорит о том, что она живёт только яркими снами, которые видит по ночам и с которыми никогда не сможет сравниться ее реальная жизнь. Впрочем, в этом фильме и умирают все во сне.

И всё же нужно вспомнить, что это пространство — не только сновидческая сумеречная зона, но реальное место, обладающее своей историей, встроенное в определённый контекст. Калининградская область — наиболее приближённая к Европе часть России.

Что же касается проката зрительского, вы знаете друзья (меня поймут близкие), что происходит с настоящим вообще в нашей жизни. Не только с настоящим документальным кино, но и настоящим художественным кино, с настоящим театром, с настоящей литературой, с настоящей музыкой. Мы знаем, что сегодня собирает полные кинозалы и стадионы, а что играется в маленьких помещениях, даже в Концертном зале Чайковского, сколько там мест… Сколько там зрителей, а сколько зрителей идёт на какой-то блокбастер. Но это, прежде всего, это пройдет… блокбастеры соберут свои стадионы один раз в жизни, а такие фильмы, как сделал Олег Морозов, они обречены в вечность. Поэтому свои маленькие аудитории по 100—200 человек они будут собирать 10, 20, 50, 100 лет. Сегодня почти 100 лет фильмам Чаплина, Флаэрти, Вертова, но раз в месяц в какой-то точке мира эти картины показываются. Под эти картины сочиняется новая музыка. Настоящее обречено на вечность, а мнимое обречено на сиюминутность. — Это речь Манского и я с ним полностью согласен.