Надежда (2007)

До сих пор не совсем понятно, существует ли вообще финальная часть последней трилогии Кшиштофа Кесьлевского. Ходят упорные слухи о существовании сценария «Чистилище» — истории гибели фотографа на боснийской войне — но документальные тому свидетельства пока не представлены. Поэтому большая часть заинтересованных людей финалом трилогии считает «Надежду» Станислава Мухи; тем более что она так удачно завершает идейно-тематический ряд, начатый «Раем» и «Адом». Проблема только в том, что сам фильм это не спасает.

Как сценарий Кесьлевского и Песевича оказался в руках их соотечественника-документалиста с достаточно скромным послужным списком, остается загадкой, однако факт остается фактом: «Надежда» производит впечатление работы попросту незрелой, недостаточно проработанной и достойной, право слово, лучших, более талантливых и натруженных рук. Если даже материал изначально и назывался «Чистилище», решение отказаться от столь громкого названия было логичным; дебютант, работающий по сценарию признанных мастеров над фильмом о нравственном переломе — вот уже где претенциозность!

Нет, назвать «Надежду» плохим фильмом было бы преувеличением. Основы у Мухи выполнены довольно профессионально: он знает, как создавать и поддерживать напряжение в кадре, аккуратно следит за его насыщенностью, проводит свой минимальный и не особо бросающийся в глаза символический образный ряд и по крайней мере на трех главных ролях использует верно подобранных актеров. Выйди «Надежда» как независимый малобюджетный телевизионный фильм, она наверняка бы стала широко известна в определенных кругах и, возможно, дала бы старт нескольким карьерам.

Но — и это приговор окончательный, обжалованию не подлежит — данная картина не является тем произведением, рядом с которым уместно смотрятся имена Кшиштофа Кесьлевского и Кшиштофа Песевича. В их фильмах не бывает ненужных постельных сцен. В их фильмах развитию персонажей уделяется больше внимания, чем развитию интриги. В их фильмах конец не кажется надуманным, растянутым и (подумать только!) просто лишенным смысла. Их фильмы работают как отдельные произведения — «Надежде» же нужно постоянно существовать в контексте не только остальных частей трилогии, но и нескольких новелл «Декалога». Тогда она работает, тогда она прочитывается, тогда с нее слетает тяжелая телевизионная пыль и даже начинает проявляться режиссерский стиль.

Как чистилище в традиционном понимании находится между раем и адом, так и Муха пытается балансировать между высокой моралью Тыквера и загадочной естественностью Тановича. В центре повествования «Надежды» находится молодой человек Франтишек, невозмутимый и белокурый — первые же догадки про ангела подтверждаются, когда выясняется, что он подрабатывает в церкви, а уж последующие прыжки с парашютом и реплика про «поддерживающие меня крылья» окончательно определяют происхождение главного героя. Впрочем, как и положено у Кесьлевского, он остается вполне реальным человеком из плоти и крови; ему можно угрожать физической расправой, его можно сбить машиной и он окажется в больнице, пусть даже и отделается легкими синяками. Единственное, что в нем выходит за рамки традиционных человеческих качеств — настойчивость. Впрочем, для его целей именно это и нужно: молодой человек взялся разубедить проворовавшегося депутата продавать картину, похищенную из церкви, где Франтишек работает. Поначалу действие развивается как необычный, закрученный детектив с противоборством гангстеров, полиции и сил справедливости в лице белокурого юноши…

…И детективом остается до финала — неуместного и вымученного. Как уже было сказано, нравственная эволюция согрешившего чиновника отходит на второй план перед чисто событийной стороной фильма. Режиссер явно осознает, с каким сценарием работает, но он не способен ни увлечься, ни увлечь «Надеждой». Самое важное — собственно, процесс очищения — отодвигается на задний план и не разрабатывается. Уже потом, путем догадок и ассоциаций с вышеназванными работами Кесьлевского, а также благодаря отличной актерской игре Войцеха Пшоняка формируется определенный психологический динамичный портрет ключевого персонажа картины.

И это, безусловно, разочаровывает. Уже после просмотра, на трезвую голову, приходит осознание того, что последняя трилогия Кесьлевского могла (и должна была!) выйти куда более удачной. Но, как это бывает со многими фильмами, стоит благодарить судьбу уже хотя бы за то, что эта трилогия вообще добралась до экранов. И добралась пусть и не в великолепном, но в весьма крепком состоянии: три режиссера сняли три по-своему любопытных фильма, выразивших три различных взгляда на материале одного мастера. И дух его так или иначе пребывает с каждой из вышеописанных картин. Не худший способ продолжать жить в творчестве.