Дибук (1937)

Эта красивая сказка, обернувшаяся сущим кошмаром, признается критиками вершиной еврейского кино в Польше. Снял ее в 1937 году один из главных трикстеров польского кинематографа Михал Вашиньский. До нападения гитлеровской Германии остается около двух лет, поэтому картина наполнена тревогой, страхом за будущее и даже неким пророчеством конца света. Вашиньский рассказывал, что работал ассистентом на съемках картины великого Фридриха Вильгельма Мурнау «Носферату, симфония ужаса» (критики так и не пришли к единому выводу, вымысел это или правда), но влияние этого шедевра немецкого экспрессионизма на «Дибука» очевидно. Герои временами подчеркнуто экзальтированы, а мгла в кадре вот-вот грозит поглотить их, отчего люди постоянно для спасения ищут источник внутреннего или внешнего света (этот эффект, кстати, в нулевые начали активно использовать в играх, например, в Silent Hill).

Фильм снят по очень известной в еврейском мире пьесе «Гадибук» («Меж двух миров») писателя и этнографа Семена Ан-ского, поставившего один из вечных вопросов о природе грехе и святости ребром. В этом мире, где возлюбленные, приговоренные друг к другу клятвой отцов и связанные в обоих мирах, грех и святость уравновешиваются. Ведь кто есть Люцифер, как не сотворенный Богом ангел? И почему он не может помочь возлюбленным быть вместе? Но зло коварно, а помощь оборачивается проклятьем и в мир приходит дибук – блуждающая душа мертвого человека, вселившаяся в тело живого.

«Дибук» очень интересен как уникальный этнографический памятник. Автор пьесы сам провел немало времени в экспедициях и бережно собрал еврейские легенды и предания Волыни и Подолии. Вашиньский тоже трепетен к антуражу. По воспоминаниям коллег, «обычно режиссер снимал стремительно и не слишком заботился о качестве, но на этот раз следил на съемочной площадке едва ли не за каждой деталью. Благодаря бережно переданным на экране хасидским ритуалам в «Дибуке» оживает мир еврейских верований». Особенно примечателен эпизод с танцем смерти, где к Лее впервые приходит ее названный супруг. И, конечно, после Холокоста, фильм остается одним из немногих культурных памятников эпохи, его долго восстанавливали буквально по кусочкам.

Интересна и трактовка «Дибука», как еврейской версии «Ромео и Джульетты». Нежелание отказаться от возлюбленного, защита своего права любить и нарушение устоев общины ведет к трагическому финалу. Но, возможно, такая романтичность концовки навеяна Вашиньскому своим опытом (по словам исследователей, эта «история предоставила режиссеру возможность встретиться с собственным прошлым»), ведь несмотря на многие годы изгнания и угрозы рассеяния, евреи сохранили свой народ именно благодаря жестким правилам и своей закрытости. Величественные цадики (в хасидизме — духовные лидеры хасидской общины) судят дибука и изгоняют его, взяв на измор обрядами – договор между живыми, вершащими судьбу своих детей, должен быть нерушим. Но Вашиньский вводит в повествование мистического странника, который напоминает общине о нерушимости первого договора, даже если не все заключившие его живы и настаивает на его исполнении. Искушение очень близко, человек готов очень легко поддаться ему и спасти грешника от последствий не смогут даже самые мудрые религиозные учителя.

Декоратор Джон Дрейк Мур, сотрудничавший с режиссером много лет спустя, так писал об этом фильме: «Миша говорил об этом фильме шепотом, чтобы никто нас не услышал. Он по-прежнему боялся этого фильма, ибо ему казалось, что у него перед глазами проносится вся его жизнь». Проживший крайне интересную жизнь, которую хватит на несколько разножанровых фильмов, Вашиньский сумел показать, насколько тонка ниточка между двумя могущественными силами и как легко она может оборваться, да так, что человек и не заметит.