Поцелуй (1896)

На самой заре появления кинематографа, когда еще никто не думал, что он станет видом искусства, главная интрига развития технологии «движущихся картинок» заключалась в природе и антагонизме индивидуального и коллективного, затрагивая в том и другом случае бессознательное — но совершенно разными способами и, главное, имея разные последствия.

Родоначальниками технологии кинематографа считаются братья Люмьер, что не есть правда: на рубеже веков десятки инженеров и техников предлагали механизмы и усовершенствования аппаратов по фиксированию и воспроизведению «запечатленного времени» фотографии. В США и Европе патенты выдавали сотнями, что позволяет современным историкам кино ломать копи и марать бумаги о том, кто из них внес наибольшую лепту в зарождение нового массового аттракциона.

Параллельно братьям Люмьер новой технологией заинтересовался бизнесмен от науки Томас Алва Эдисон, предложивший свой собственный аппарат под названием «кинетоскоп». В этом факте содержится главная интрига. Отличие изобретения Эдисона от синематографа Люмьеров состояло в том, что если у последних просмотр киноленты предполагало массовое собрание зрителей перед белым экраном, то у американца сеанс просмотра был рассчитан только на одного зрителя.

Эдисон был уверен в успешности собственного подхода: за несколько лет молодыми операторами, которым он предоставил технику, сняли тысячи короткометражек продолжительностью от нескольких секунд до нескольких минут. Но в его подходе закрался главный просчет: массовый просмотр Люмьеров помимо того, что порождал магнетическую энергию коллективного переживания и действия, чем впоследствии воспользовались советские мастера кинорежиссуры, давал по определению больший объем финансовой прибыли, чем индивидуальное подсматривание за «дьявольскими картинками».

Без сомнения, самым любопытным фильмом из тысяч снятого американскими неофитами изобретения Алвы Томаса стал фильм Уильяма Хейза «Поцелуй», в котором запечатлена сценка поцелуя Джона Райса и Мэй Ирвин из бродвейского шлягера «Вдова Джонс». Он примечателен не только тем, что зрители увидели первый поцелуй в истории кино.

Этот поцелуй выглядит очень невинно. Мэй Ирвин, глядя в камеру, даже умудряется что-то прокомментировать с неловким смешком, а Райс пытается пригладить ее губы щеточкой своих усов. Но в то же самое время, сколько порока и магмы индивидуальных эротико-сексуальных переживаний заключено в этих кадрах, длящихся от силы треть минуты!

Этот фильм обладает огромной плотностью вещества: в нем можно разглядеть будущую многомиллиардную порноиндустрию, систему малых кинотеатриков для любителей низменных жанров и просмотра будоражащих гениталии и другие центры эротических фантазий кинолент, и многое, многое другое, в том числе и выверты авторского стиля, без чего решительно нельзя представить современный кинематограф. «Поцелуй» стал предтечей пип-шоу и снафф-порно во всей их разнузданной похабности и предельной удаленности от искусства как такового.

Ключевая интрига в восприятии данного шедевра состоит в том, что на зрителя, прежде довольствовавшегося театральным биноклем, этот поцелуй, увеличенный в десятки и сотни раз, производил сногсшибательное впечатление. Настолько сногсшибательное, что театральный критик Герберт Стоун не удержался от комментария в вечерней газете, назвав зрелище совершенно отвратительным, — и… тем самым превратился в первого кинокритика в истории кино! То есть, фильму «Поцелуй» мы обязаны также появлением такого замечательного явления как кинокритика, что, в свою очередь, указывает на переход кино из категории технических новинок и забав в категорию искусства.

Люмьеровский тип кинематографа типично архаичный: он лишь фиксирует реальность во всей её прагматичной заданности: выход рабочих с фабрики, плавающие рыбки в аквариуме, даже легендарный поезд, мчащийся на всех парах в направлении зрителей, не затрагивают внутренние механизмы порождения энергийного выброса тайных фантазмов человеческого мозга и мышечных сокращений.

Фильм Хейза впервые продемонстрировал мощь внутренней природы кинематографического вуйаеризма: желание и возможность подглядывания за чужим опытом. А это в свою очередь порождает желание «вскрыть» то чего не было никогда ни до тебя, ни до других: чистую энергию материального, за личиной: образной или фактурной образностью которой кроется «немыслимое» и «невидимое», на чем и держится настоящее искусство кино, будь то в варианте Тарковского, Миике, братьев Коэнов или Триера.

У одних за «перекрестьем невидимого» спрятано божественное, у других дьявольское, но в том и другом случае — скрытое становится явным. Хейз открыл этот «ящик Пандоры», за что ему и спасибо.

Пока в Европе носились с только что придуманной камерой и старались запечатлеть на неё всё, на что ляжет взгляд, Томас Алва Эдисон, человек без сомнения гениальный, прекрасно умеющий изобретать и зарабатывать на этом, снимал (не сам, конечно, но руками своих режиссеров) фильмы точечные, бьющие именно туда, куда надо — в низменные потребности аудитории и их кошельки. Что, всегда и везде, больше всего интересовало простого среднестатистического человека-зрителя-читателя? Правильно! Секс и Смерть — Эрос и Танатос. Взгляните на многомиллионные сборы сегодняшних блокбастеров и вспомните о многомиллиардной порноиндустрии, и станет понятно, куда устремлено внимание масс.

Ясное дело, в конце XIX века ни блокбастеров, ни порнухи быть не могло. Не те времена и не те нравы, но тяга людей к насилию (пускай безопасному и не настоящему) и всяким пикантностям имела место быть. Засняв сцену казни Марии Стюарт, на студии Эдисона поняли, что могут показать на экране и нечто другое — что раньше можно было увидеть лишь в театре, да и то на большом расстоянии, а именно поцелуй. Казалось бы, ну и что такого? Мэй Ирвин и Джон Раис — два театральных актера воспроизвели на камеру дежурный поцелуй, который десятки раз проигрывали на сцене во время мюзикла «Вдова Джонс». Однако, интерес к данному действу и реакция на него были такими же, как на первый секс, заснятый на камеру и на первый порнофильм, а именно дикий интерес и осуждение. Зрители тех лет еще никогда не видели поцелуй столь близко и так неприкрыто, и это казалось многим верхом пошлости, а кому-то, естественно, безумно приглянулось.

Прошло время, и поцелуи на экране стали привычным делом, появилось новое табу — на секс, но и оно вскорости пало. На примере «Поцелуя» можно с интересом наблюдать, как менялось восприятие интима в кино: от неловкого поглаживания губ усами, вызывающего крики порицания и одобрения, до дня сегодняшнего, где рамок уже, по сути, нет, а зрителя не способна шокировать ни одна часть мужского или женского тела, вылезающая на него из кадра.

Ранние фильмы интересны, прежде всего, не сами по себе, они просты и незамысловаты, а как порталы в прошлое, и как некоторые трамплины для собственных рассуждений о развитии творческих идей, культуры и условностях человеческого восприятия и морали.

Один маленький…

Поцелуй (я люблю этот фильм)

Этот фильм я уже посмотрел пять раз, я это сделал за две минуты. Ну, просто этот фильм идет всего лишь двадцать секунд. Кто-то скажет, что это очень мало, чтобы сказать этим фильмом что-нибудь. Но в те далекие времена, а именно в 1896 году, все было совсем по-другому. Режиссеры просто могли снимать все что угодно. Они могли снимать картины, которые длились несколько секунд. Кто-то снимал, как подъезжает поезд на станцию, а кто-то снимал обыкновенных людей, которые просто целовались.

Как-то классифицировать и группировать этот фильм абсолютно бесполезно. Также бесполезно подгонять этот фильм под какой-нибудь жанр. В те далекие времена еще не было четких жанров. В этом фильме два человека, которые сидят близко друг к другу. Они шепчутся, а потом просто целуются. Вот вам и весь фильм. Все гениальное просто.

Этот фильм вызвал у меня большую улыбку на лице. Очень здорово, что даже в старые времена люди хотели показывать любовь на экране. А наблюдать за влюбленными было всегда приятно. Потому что кроме любви на этой земле ничего больше нет. Я ставлю максимальную оценку этому раннему шедевры. Рекомендую.

Спасибо.

10 из 10