1922 (1978)

Пронзительный, безжалостный, яростный фильм Никоса Кундуроса, основывающийся на материале произведения «Номер 31328» поэта новой Эллады Илиаса Венезиса, с документальной беспощадностью через частные трагедии, искалеченные судьбы нескольких человек повествует о грандиозной катастрофе греческого населения Малой Азии в ходе и после греко-турецкой войны 1919 — 1922 гг.

Впервые, если не принимать во внимание излишне тактичную, застенчивую постановку Элиа Казана «Америка, Америка», большой кинематограф в лице «1922» отваживается нарушить молчание в том, что касается узлового преступления XX века — геноцида христианского населения в кемалистской Турции, одновременно ниспровергая ложного кумира европейской публики, зачарованной бывшим османским офицером, что построил новую, «западную» Турцию, разбивая в клочья миф об умеренной демократии в традиционно нацистской по сути своей политической, властной системе, оформившейся задолго до появления нацизма как такового и усердно ему следующей по сию пору, и перебрасывая мост памяти к предшествовавшему греческой трагедии истреблению османских армян, совокупно вынося античеловеческой системе исторический приговор.

Актуализируя кровоточащую проблематику, Кундурос наносит удар по турецкой трактовке исторического процесса, как огня опасающейся напоминания о миллионах христиан, принявших мученическую смерть на несостоявшемся расцвете попранной, изнасилованной, униженной эры гуманизма, следом — инерционно, но в самое сердце разит скотскую, лицемерную большевистскую мифологему, само условие выживания которой в числе прочего покоилось на истеричном отрицании соучастия советского государства в малоазиатских преступлений своего тогдашнего псевдоидеологического союзника, после чего — разит бесстыжую, не менее лицемерную трансатлантическую демократию, прикинувшуюся оглохшей и ослепшей к страданиям невинных, в довершение ко всему предпочевшей потерять память (как чудно: культура, породившая современное общество, спустя океаны тысячелетий предстаёт пред своим зарвавшимся ублюдком, уверовавшим в собственную непогрешимость, и призывает его к ответу за все грехи прошлого и настоящего, совершённые её, первоосновой, именем, но ею обличаемые, громогласно провозглашая вместившую в себе все века рукотворных ужасов, мучений, преступлений анатолийскую резню той красной линией, за пресечением которой уже нет никакой культуры, нет никакого прощения, нет никакого будущего), и наконец — не слишком навязчиво, но непреклонно отправляет на забой всех священных коров просвещения, гуманизма, развития, оказавшихся ложью и галлюцинацией бестолкового двуногого зверя, оставляя разоблачённое в непреходящей своей никчёмности человечество, осмелившееся уверовать в исключительность, в пресловутый «венец», наедине с его страхами, жалкими комплексами, неискоренимой веками мнимого прогресса звериной жестокостью и, в конечном счёте, полнейшей бессмысленностью.

Достаточно закономерно, что смелое произведение Никоса Кундуроса оказалось «по дипломатическим и политическим причинам» на несколько лет под запретом в своей стране, не говоря уже о зарубежье, а в дальнейшем — просто замалчивалось. Так, финальный удар греческого художника пришёлся по собственной родине, отрёкшейся от героического прошлого и обрёкшей себя на бесславное настоящее. Ключевая героиня откровения Кундуроса — Антигона в проникновенном исполнении самой недооценённой актрисы греческого кинематографа Элеоноры Статопулу — в обречённом порыве протеста против падения во всеобщий хаос, против сползания во всеобщее зверство, — падает под ударами турецких прикладов, вполне прозрачно символизируя обречённость последнего восстания прародительницы цивилизации против наступления обряженной в культурный, нравственный и социальный постмодернизм современной эры. В итоге Греция Кундуроса также умерла в героическом порыве изменить неизменное, предоставив глобальному европейству бесславное угасание в его же собственной блевотине.

Никос Кундурос после данного киноманифеста, глас которого, хотя и заглушался изо всех сил, сумел снести табуированные темы с их тщательно охраняемых постаментов прямо под ноги опешившему человечеству, снести — и расколоть запретные печати (показательно скорое появление пусть кинематографически бессильного, но знакового фильма Анри Вернёя «Майриг», обращающегося к армянской трагедии, но визуально и сюжетно вдохновляемого работой Кундуроса), практически ушёл на покой, оставив выжженную арену недалёким и заносчивым игрокам в тщеславие, но специфический интерес к миру после конца сохранил, время от времени подбрасывая чумному обществу обглоданную кость в виде фривольных и прочих развлекательных сюжетов, словно передавая исторический привет ромеровской киновселенной, в одном из эпизодов которой бойцы «мертвецкого патруля» запускают из научных, практических и сумасбродных целей фейерверки для пущей, доведённой до абсурда радости ходячих мертвецов, этих бездушных и непритязательных обывателей наших дней.

(26. VIII. 2013)