Дикие мальчишки (2017)

В фильме отчётливо прослеживается связь между смирением в вопросе подчинения человеку рангом выше и желанием духовной близости с этим человеком. Стокгольмский синдром имеет здесь место, демонстрируются его последствия при максимальной стадии.

Желание духовной близости и необходимость быть объектом любви этого человека хорошо показаны в сцене смерти собаки Капитана, когда все мальчики признаются себе, что предпочли бы оказаться на месте собаки, над которой плачет их Капитан.

Как это обычно и бывает у людей, желание духовной близости не ограничивается её идеологической составляющей, оно также включает в себя позывы к физическим сексуальным отношениям.

Ощущая необходимость и в сексуальном подчинении, тело мальчиков перестраивается для того, чтобы иметь такую возможность. В фильме объясняется, что это происходит по причине поедания определённых фруктов. Но по моему мнению, это не стоит считать основной причиной, а лишь вспомогательной.

Таким образом, иерархия в социуме способна чётко делить людей на доминанта и сабмиссива.

Стоит отменить, что зачастую могут встречаться примеры, когда человек высокого ранга в социуме имеет желание быть сабмиссивом в сексуальных отношениях. Причина этих желаний обусловлена природной гармонией и функцией поддержания баланса во всех процессах жизнедеятельности. Но всё же, изначально существует именно такой порядок вещей: у кого член, тот и доминирует.

В конце фильма мальчик, внутри которого происходила борьба между подчинением и сопротивлением подчинению, не теряет свою способность быть доминантом, что позволяет ему сохранить его половой орган для осуществления этой роли в сексуальных отношениях и обладания высокого ранга в социальной группе, что ещё более первично.

Неукротимые молодцы, перевозбудившись, кончают убийством, на допросе изворотливо представляя случившееся итогом добровольно разыгранной жертвой пьесы, лицемерно покрывая свою вину безумством покойницы, проявляя недопустимую для благородных особ низость, бороться с которой их родители решают с помощью услуг отталкивающего вида капитана, практикующего исправление подлецов, не раскрывая существа своей эффективной методики, принимающего юнцов на утлое судёнышко, уплывающее по взбеленившимся крепким волнам.

Вступительный театральный акт определяет методический подход Бертрана Мандико к придуманной им истории, опирающейся на инверсивность психологии, допускающей трансформации личностей, в дополнение драматургических хитростей, проистекающих из буйной фантазии авторов художественных постановок, обращаясь к традициям искусств, известных исполнением актёрами ролей противоположного пола, чтобы дать ход идее двойственности внешнего облика, прикрывающего иную суть.

Нет секрета в том, что роли мальчишек с упоением исполняют складные молодые актрисы, создающие абсолютную иллюзию гендерной идентичности персонажей, заведомо обречённых на её разрушение, в чём и состоит план деспотичного капитана, направляющего дряхлый корабль к таинственному острову с сокровищницей диких растений, воплощающих мечты и фантазии своевольных подростков, а с ними и фантазии самого Мандико, в меру распущенности его воображения, наделяющего растения удивительными формами и биологическими свойствами в совсем необычной истории оборотней, где с каждым шагом становится всё опасней и немного страшней.

Не прибегая к сложным визуальным эффектам, режиссёр довольствуется простой ворожбой, так что стирается грань между тайной и таинством, жестокая игра превращается в ритуал, а ритуал становится посвящением — картина пропитывается пылом юности и жаром тел, подвергнутых тайному эксперименту бывшего врачевателя, весь ужас которого сводится к способности адаптироваться к своей новой ипостаси, по-разному протекающей у каждого из парней, утрачивающих одни и приобретающих иные гендерные особенности.

Вдохновлялся ли Мандико художествами Лотреамона, но его фильм отмечен поэтикой сюрреализма, а с ней вместе — экстатичной безудержностью и безобразным эротизмом формирующим символьную канву этого представления, художественность которого помещается в параллель с черно-белыми опытами Гая Маддина, ломая системный взгляд на объективную реальность, перенесённую в невероятно эффектный субъективный контекст.