Три — это толпа (2009)

Очень темные парни, у них нет и не было ничего хорошего в жизни, они с трудом считают числа и читают иероглифы, не знают, что за пределами Японии, и что такое «мечта» (в прямом смысле удивляются слову). Невежественные и запутавшиеся, потому что никому не нужны. Из-за постоянных издевательств на работе они громят контору и сбегают, бежать им некуда и они направляются навестить брата одного из героев, который сидит в тюрьме на Хоккайдо.

В общем это действительно роад-муви и довольно депрессивное, потому что у них нет пути. Есть какое-то отчаяние, но они в силу обстоятельств даже не могут разобраться в этом, хотя очень остро чувствуют и типично по-мужски и по-японски рефлексируют на тему — срываются. Фильм производит впечатление, как и любое роад-муви. Они не ангелы-страдальцы, с недостатками, свойственными таким темным людям, в чем-то сволочи. Печально это смотреть, но фильм очень японский, конечно, с этим их желанием разрушить систему, вырваться и глотнуть того, что кажется свободой. А по сути и свобода может быть деструктивной и не выводит из их тупика.

Страшный в своей безысходности фильм. Особенно потому, что я не вижу в них (даже в герое Шоты, потому что второй наивнее что ли) мерзавцев и отбросов, в них много еще детского и в том, как и чему они радуются, и в том, что их тянет к тому, чего они лишены — мягкости женской кожи, обществу, желанию познать мир за пределами своего городка. А главное в доверии к старшему брату столько наивной детской веры в то, что кто-то старший и умный найдет ответ, и именно разочарование в брате срывает крышу окончательно.

Парни отправляются в дорожное приключение, отмахиваясь от прилипчивой подружки, приставшей к одному из друзей, который следует за другим, вспоминающим об ушедшем детстве, где в старшем брате он ищет решимость уладить расстроенные дела. В безоглядном отчаянии он бросает, что было, и, готовый к лишениям рвётся в неволю, где сидит его брат — педофил. Не смешно.

Клочки — обрывки «легенды» путаются в словесной болтанке, которой одержимый герой Шота Мацуды охмуряет своего завидного дружка: куда дальше — приятель готов отказаться от необязательного секса, разводя обманом неудачливую девицу, рассмотревшую в нём последний шанс на внушительную любовь.

Романтическая кутерьма хлопьями осыпается средь горячей грусти — растрёпанная душа Кенты влечёт за собой отзывчивого Джуна, бездумно разбивая сердце третьего, третьей, брошенной ими на перепутье дорог — какое-то отталкивающее сочетание пошлости и цинизма с претензией на мрачное нахальство и гнилую философию, липкой грязью тянущую душный смрад. Трудно усваиваемое сочетание лиц и характеров, противоречиво связанных случайностью и волей одного из двух, не позволяющее найти в себе перспективу — если таковая и была замыслена режиссёром, то сгинула раньше, чем была рождена.

Невозможно что-либо разглядеть в мутной влаге блуждающего взгляда Мацуды, готовящегося к тяжкому исходу, превращающему фильм в пародию на гангстерскую классику — как если бы Буч Кэссиди и Санденс Кид встретили Бонни, которая взялась клеиться к младшему, принимая того за Клайда, что не привидится даже в самом бредовом сне. Однако здесь режиссёр не замечает кривизны сюжета, схватывая его лоскуты на живую нитку фантазии, обезвоживающей действительность, ради которой выдумщик каплями отжимал из актёров бесполезный здесь болезненный реализм.