Эхо темной империи (1990)

Когда говорят о кинематографе Вернера Герцога, чаще всего, конечно, вспоминают его игровые ленты, давно и уверенно вошедшие в золотой фильмофонд нашей планеты. Между тем в ипостаси документалиста Герцог важен для мирового искусства не менее, а может быть даже и больше. Хотя, иногда кажется, что грань между его художественными и документальными картинами тонка до прозрачности. Ведь что такое «Фицкарральдо», «Агирре, гнев божий», «Зеленая кобра», как не историко-документальные исследования, облаченные в завораживающую трансдендентную (сиречь, выступающую за границы познаваемого) форму. Впрочем, если доводить аналогии до абсурда, то можно и «Носферату» зачислить в хроникальные ленты… И абсурд этот, кстати, будет не таким уж абсолютным.

Но если в своих художественных фильмах, даже в самых абстрактных и ирееальных, Герцог выглядит документалистом, то в документальных лентах, наоборот — художником. Артистом, пропускающим реальные исторические судьбы и события через собственное «я», сквозь призму своего творческого взгляда. Поэтому и император-каннибал Центрально-Африканской Империи Бокасса из фильма «Эхо темной империи» создан кистью мастера и живет собственной, не всегда совпадающей с реальной, жизнью. Также как и герои картин великих живописцев.

Если вы хотите узнать биографию одного из самых одиозных африканских правителей ХХ века (разве что угандийский диктатор Иди Амин может соперничать с Бокассой в споре за право стать лучшим прототипом для фильма ужасов), то лучше обратитесь к Википедии. Фильм Герцога, конечно, об основных вехах жизни своего героя рассказывает, но мимоходом и не акцентируя на них внимание. Режиссера, по большому счету, не интересовало, кем был настоящий Жан-Бедель Бокасса. Гораздо важнее было препарировать феномен, носивший такое имя, разобрать его на философско-психологические составляющие, собрать заново и посмотреть, что получилось.

Так что, «Эхо темной империи» — это не историко-биографический фильм и уж тем более не журналистское расследование (хотя последним более-менее успешно притворяется), а еще один философский эксперимент, которых в творческой биографии Герцога было столько же, сколько снятых им картин. А журналист Майкл Голдсмит, ведущий рассказ о жизни и деяниях Бокассы, предстает всего лишь абстрактным героем диалогов Платона, необходимым для того, чтобы философские максимы приняли связный и законченный вид.

Любознательный зритель так и не получит из фильма ответ: был или не был Бокасса на самом деле каннибалом; не поймет, каким образом в диктаторе сочетались неплохая образованность и совершенно дикарский менталитет; не выяснит, что принесло правление первого и последнего императора его подданным. Свидетельства очевидцев, приводимые в фильме разрозненны, противоречивы и неполны. Но вместе они рисуют портрет удивительной личности, в которой отразились все противоречия эпохи. Личности, которая стала производной столкновения двух цивилизаций: Черной и Белой. Личности, которую вознесло на гребень цунами чудовищное землетрясение Национально-освободительных движений 60-х годов, в результате которых мир изменился необратимо.

Бокасса, любимый своими женами и Бокасса, ненавидимый политическими противниками, Бокасса, осуждаемый судом и Бокасса, защищаемый своим народом. Бокасса проклинаемый и Бокасса уважаемый. Бокасса — каннибал и Бокасса — любящий отец, разыскивающий своих внебрачных детей по всему миру. Бокасса, смешно рядящийся в императорскую мантию и Бокасса, страшный во внезапных вспышках гнева. Бокасса, маниакально считающий себя реинкарнацией Наполеона и Бокасса, готовый пойти на смерть, лишь бы смерть эта случилась на родной земле. Перечислить всех Бокасс из «Эха темной империи» практически невозможно. Вот только в единую личность они не складываются. Не потому не складываются, что герр Герцог чего-то в этом своем фильме не смог понять и ухватить, а потому что масштаб невеликой и небогатой даже по африканским меркам страны оказался слишком узок для Бокассы. И личность его оказалась разрезана узкими рамками на множество частей. Да и история повторяется один раз в виде трагедии, другой раз — в виде фарса.

Герцог вместе с Голдсмитом не стесняются проводить аналогии между Наполеоном и африканским царьком. Не боятся неожиданных параллелей и аллюзий: если первого выдвинула Французская революция, то второго — Национально-освободительное движение, тот и другой были французскими офицерами, тот и другой вышли из самых низов, тот и другой провозгласили себя императорами. Вот только воспитанный в европейской среде Бокасса не перенес столкновения с африканским менталитетом, превратившись в чудовище «обло и озорно». Чудовище, которое в иной культурной парадигме могло бы превратиться в прекрасного принца.

«Эхо темной империи» — очередная веха в бесконечном культурологическом квесте, ведомом Вернером Герцогом. Может быть, не самая заметная и достаточно спорная (Бокасса, конечно, не Гитлер, но уж слишком симпатично он временами выглядит в фильме), но ставящая еще одну зарубку, еще одну реперную точку, через которую пройдет линия, рисующая картину земной цивилизации. Станет ли она когда-нибудь единой? Пример Бокассы показывает, что пока до этого еще очень и очень далеко.