Ночной портье (1973)

'Ночной портье' (1973) – это кинематографический шедевр, созданный режиссером Лилианой Кавани. Этот фильм проникает в глубины человеческих эмоций, раскрывая сложные аспекты любви и моральных дилемм. Однако, несмотря на свою художественную ценность, он может вызвать разногласия у зрителей из-за своей особенной динамики. Сюжет развивается в послевоенном Берлине, где Дэвид, молодой писатель, принимает работу ночным портье в отеле. Встреча с Кристиной, женщиной, которая играла ключевую роль в его прошлом, приводит к непредсказуемой смеси чувств и воспоминаний. История раскрывается через серию возвратов в прошлое и настоящее, создавая напряженную атмосферу интриги и страсти. 'Ночной портье' заслуживает похвалы за свою выдающуюся актерскую игру и атмосферное визуальное исполнение. Джуди Гарленд и Дирк Богард воплощают своих персонажей с потрясающей глубиной и эмоциональной интенсивностью. Каждый кадр, каждая музыкальная нота служат строительными блоками в создании многоплановой кинематографической симфонии.

Однако, несмотря на великолепную актерскую игру и мастерство режиссуры, 'Ночной портье' может показаться некоторым зрителям скучноватым из-за своей неторопливой натуры. Медленное развитие сюжета и философские аспекты фильма требуют внимательного восприятия, что может не всегда соответствовать предпочтениям более склонных к динамичным сюжетам зрителей. В целом, 'Ночной портье' – это произведение, которое оставляет глубокие следы в сердце зрителя. Он вызывает к размышлению о любви, потере и моральных дилеммах, однако те, кто ищет более энергичное кинематографическое приключение, могут оценить фильм как медитативный и, возможно, скучноватый.

Вена

середина 50-х годов XX века

Макс /Дирк Богард/ - бывший офицер СС, работает ночным портье в гостинице

Люсия /Шарлотта Рэмплинг/ - жена известного дирижёра, постоялица гостиницы, в которой работает Макс, бывшая заключённая концлагеря

Два человека. Мужчина и женщина. Брошенный взгляд в обыденной ситуации, которая не предвещала ничего сверхординарного. Он узнал её, она узнала его… Смятение, неловкость, страх, боль, удовольствие… Что это произошло только что перед зрителем? Какие эмоции испытали герои? Да все, а будет их ещё больше, чем дольше этот самый зритель станет погружаться в историю.

В очередной раз я восхитилась своей любовью к нечитанию аннотаций. Поскольку в анонсе к этому фильму вся фишка раскрыта, а я полкартины сидела и испытывала страх за Люсию, встретившуюся со своим мучителем из прошлого. Потому-то всё, что произошло между ними после отъезда мужа Люсии из города, для меня стало полнейшей неожиданностью и окатило, как холодной волной, обнулив все эмоции, которые я испытывала к героине до этого момента.

Образы героев, в особенности, девушки, это превосходный материал для изучения человеческой природы. Поступки Люсии продиктованы симбиозом Стокгольмского синдрома и истинного мазохизма, разбуженного и бережно взращенного Максом. Его маленькая девочка, увиденная им невинным подростком, перестала быть чистой, но нет-нет да видел он в ней что-то от той юной крошки, разбудившей в нём странно-болезненное чувство, которое тот принимает за любовь.

Хотя, вероятно, это она и есть. Ведь не зря же он стал для неё опорой. Думается мне, что и это утраченное чувство абсолютной защищённости, которое хотела ещё раз ощутить Люсия, толкнуло уже успешную, находящуюся в безопасности молодую женщину на те шаги, которые лично мне казались странными и даже шокирующими.

Если рассматривать фильм, как историю любви, то перед нами абсолютно идеальная пара: он любит мучить, она наслаждается мучением. Но, конечно, эта история гораздо глубже. Она о том, что в каждом человеке сидит гнильё и зверьё, и внешние обстоятельства могут их выпустить наружу, а обратно тебе их засунуть будет очень и очень сложно. И как только представится возможность вновь вытащить на свет своё неприглядное «Я», ты не сможешь избежать соблазна сделать это.

Понятно, что девочка поломана, что, будь у неё иная судьба, она бы никаких девиантных отклонений в себе не обнаружила. Но судьба её сложилась так, как сложилась. И всё увиденное наталкивает на нехитрую мысль, что стоит благодарить свою благополучную спокойную жизнь, дающую тебе возможность быть хорошим и приличным человеком, а не превращаться в животное, которым руководят инстинкты самосохранения и продолжения рода.

Картина в своё время произвела фурор, как я читала после просмотра, прежде всего откровенными сценами сексуального насилия. Ну, насчёт откровенности нынешний зритель очень поспорит. Видали мы и пооткровеннее, а на определенных ресурсах и поизобретательнее… Тем не менее, фильм не лишён эротизма и пикантной притягательности.

Поднимается здесь и ещё одна тема, предопределившая финал картины. Желание уйти от возмездия офицеров СС и тех, кто был к ним приближен. Вполне понятное желание, которое люди, пережившие нацизм, могут только осуждать и этого самого возмездия желать. Но политики, вот этой вот истории уделено, конечно, внимания меньше, чем истории Люсии и Макса.

7/10

Как говорится, 'don't try too hard' - неискушенному зрителю довольно легко попасть под очарование произведений, доверху забитых отсылками к 'элитарному' и 'роскошно-запретному', но для чего конфузится Кавани в глазах тех, кто сразу же считывает желание автора придать элитарный флёр своему произведению - остаётся загадкой.

В определенный момент просмотра появляется подозрение, что режиссер шла по заранее составленному перечню-рецепту и включала все необходимые ингредиенты поваренной книги Висконти: фрейдизм как доминанта и сексуальные девиации с фетишизацией насилия, какой она, видимо, бывает в девичьих грезах. Для придания бульону киноленты большей элитарной нажористости не забываем добавить в кипящую воду отдающую дешевизной галину бланку из романтично курящих в кадре психопатов с орденом железного креста, аристократии и проституции, пафосных сцен в опере со стереотипным фоновым сопровождением, сквозящих болезненной гомосексуальностью балетных репетиций с предварительной инъекцией неустановленных препаратов в мягкие части тела одним набриолиненным нацистом другому. Странный вкус блюда выходит из пике упоительным в своём 'очаровании смертью' декадентным кабаре в исполнении Шарлотты Рэмплинг (куда всё же умудрились засунуть библейскую отсылку, портящую красоту околомистической атмосферы эпизода) и торжественно-комичным финалом с переодеванием в тематические костюмы.

Нельзя обойти стороной и фундаментально удачные вещи - психика произведения проявляет себя через крайне естественные и правдоподобные в своем дуализме, понятные и бесконечно непознаваемые, произрастающие из подсознательного чувства героев.

Несмотря на обилие очевидных, и оттого скучных приемов, фильму не удаётся породить желание выключить воспроизводящее его устройство и пойти заниматься своими делами, а некоторые из вышеупомянутых сцен навсегда остаются в памяти зрителя - парадокс, но 'Ночного портье' действительно интересно смотреть, да и Рэмплинг почти что так же прекрасна, как и воспетый ей хрупкий человеческий разум.

«Poor is the man whose pleasures depend on the permission of another».

«Justify my love» Madonna

Вряд ли, углубись вы в списки лучших европейских режиссёров второй половины XX века, найдёте там имя Лилианы Кавани. Однако мастерски снятая ей послевоенная эротическая драма о деструктивной связи бывшего нацистского надзирателя и растлённой им узнице никого не оставила равнодушной – мало кто так откровенно, чувственно и одновременно болезненно говорил на киноязыке о пресловутом стокгольмском синдроме.

Перед нами предстаёт картина унижения молодой девушки, сначала до смерти напуганной вниманием беспринципных офицеров, а после растворяющейся в навязанной ей роли их игрушки. При этом её сегодняшняя благополучная жизнь, кажущаяся такой устроенной, непоколебимой и вроде оправившейся от душевных травм, на деле оказывается зыбкой как сон, в котором она пребывала в ожидании пробуждения от своего насильника, чтобы «доиграть» травму. Хотя, казалось бы, всё должно идти наоборот и самое время изобличить преступника за былые злодеяния, закрыв гештальт. Но стоит ему после длительных переглядываний вновь показать себя с привычной для неё доминирующей стороны, как вся оборона рушиться в одночасье, требуя воспроизвести былые роли, какими бы ужасающими и необратимыми последствиями это не грозило. И во всём этом Шарлотта Рэмплинг безупречно отыгрывает посыл в стиле «ломай меня полностью».

Дирку Богарду конечно не впервой воплощать на экране, мягко говоря, не самых нормальных людей, то отчаянно пытающихся убить своего двойника («Отчаяние» Райнера Вернера Фассбиндера) или влюблённых в богоподобного юнца («Смерть в Венеции» Лукино Висконти) героев. Но роль отставного псевдо доктора, приватизировавшего себе молодую заключённую СС-овских душегубов, скрывающего своё прошлое под мантией лощёного портье элитного отеля стоит в его творчестве особняком. Решив, как в песне выше, что беден тот мужчина, чьи удовольствия зависят от разрешения другого, антигерой больше не может терзать себя догадками и вновь врывается в жизнь «своей девочки», как будто чувствуя, что она до сих пор не в силах оправиться от незримого клейма о том, что принадлежит только ему. И угадывает! А точнее знает, опять-таки как в песне ниже, что только тот, кто причинил боль – способен её же и снять.

Но мы узнаём главное – это не романтическая история, а библейская притча о развратном танце Саломеи потребовавшей в награду голову того, на кого укажет. И Люсия указывает на самого Макса, а за одно и на саму себя – теперь и он принадлежит ей и не способен действовать с привычным прагматизмом, отдав её на растерзание клубу недобитых фашистов, тем самым похоронив своих скелетов в шкафу навсегда. Ведь эта хрупкая девочка не может принадлежать кому-то ещё – она навсегда не отлучаема от него, а, следовательно, и он от неё. А значит гори всё огнём: вся картонная жизнь, все награды, которые ты даже не можешь надеть, вся бессмысленная работа с друзьями по греху и их соревнованиями кто от кого первым избавиться.

Важнее всего оказывается вновь открывшаяся возможность так сладко и жадно истязать друг друга до конца и идти то ли вперёд, то ли назад, не оборачиваясь, прикованными своей болезнью к спутнику, растерзанными обстоятельствами, совместной бедой уничтоженными.

«Only the one that hurts you – can make you feel better. Only the one that inflicts the pain – can take it away»

«Erotica» Madonna

Этот эротически провокационный фильм Лилианы Кавани повествует о противоестественной близости между двумя не совсем нормальными людьми, чувства которых вспыхивают вновь спустя продолжительное количество времени после окончания Второй мировой войны.

Он - бывший нацист, который занимался псевдонаучными исследованиями в концлагере, по сути, попросту издеваясь над его арестантами. Она - бывшая заключённая и главный интерес сумасшедшего 'доктора'. Девушка фактически была воспитана под гнётом зверств фашиста, которые неизгладимо пропечатались в её неокрепшем в ту пору разуме. И вот спустя немалое число лет они встречаются вновь, детерминируя свою общую участь проснувшимися воспоминаниями прошлого. Всё снова на своих местах. Она - жертва. Он - садист. Процесс разрушения запущен. Назад пути нет...

Эта кинолента, безусловно, шокирует и по сей день, что уж говорить про то, какой эффект на зрителей она произвела в 1974-ом году, когда вышла в прокат по всему миру. Садомазохистский настрой определённых сцен фильма ошарашивает реалистичностью, которая стала возможной благодаря невероятной игре актёрского состава, центральными лицами которого стали достопочтенный Дирк Богард и невообразимо красивая Шарлотта Рэмплинг. То, что происходит на экране - это заслуга их глубоких профессиональных навыков и, конечно, постановщицы картины, сумевшей выявить на свет творческую безграничность подопечных артистов.

Таким образом, 'Ночной Портье' - это чрезвычайно опасное кинематографическое произведение, без купюр освещающее неконтролируемое, безостановочное падение в пропасть добровольного саморазрушения посредством погружения в деструктивные любовные взаимоотношения. Прошлое нужно забыть. Это правильное решение. Однако старые раны хоть и могут до поры до времени никоим образом не беспокоить их обладателя, однажды способны открыться вновь, высвободив наружу застоявшуюся гниль...

Макс работает ночным портье. Он не любит день. Ему стыдно.

В прошлом он — работник концлагеря. Он принадлежал к той жестокой элите, которую боялись и презирали. В настоящем (в 1957) он всё ещё нацист, но уже без того почёта. Раньше он мог без стыда убивать невинных, сейчас он сам может быть только казнённым.

Герой Богарда полон стыда и зависти к своему былому «величию». В 1957 он всего-лишь обычный портье, бывший убийца.

Кто не захочет избавиться от такого прошлого?

Вот и друзья Макса, тоже бывшие работники концлагеря, так думают. Они предлагают Максу поучаствовать в Процессе, в котором его прошлое будет «стёрто», и Макс, пройдя это «Очищение», сможет стать обычным человеком без греха.

Но теперь перед Максом встаёт новый вопрос: «Как можно отказаться от власти?»

Да, эта власть порочна и сейчас её у Макса нет, но, если бы он имел возможность получить ту заветную власть, которая даёт в свою очередь возможность на совершение любого греха, Макс навряд ли бы отказался от такого шанса. Потому что кровь прошлого, которую герой Богарда совершил — это лучшее, что у него было.

Когда же в отель приезжает Лючия, узница того самого концлагеря, где служил Макс, между ними начинается своеобразный роман. С одной стороны приезд Лючии — это проблема для оправдания Макса в Процессе, но с другой стороны воспоминание о сладком прошлом.

Сейчас связь с Максом — это шанс для Лючии, чтобы прикоснуться к той знати, хоть и «мёртвой». Она хочет почувствовать себя равной им.

Роман между ними — это способ не смотреть назад в прошлое, а думать о лживом настоящем.

История, показанная в фильме, произошла в 1957 году, но что мешает в наши дни случиться подобной истории в реальности?

Шедевр. Который превосходит и не стоит ни «Оскара», ни одной другой премии в мире.

Я долго не могла собраться с мыслями и что-нибудь, наконец, написать о «Ночном портье». Пересмотрела его трижды. И каждый раз по-новому. Теперь можно уверенно и твёрдо сказать: это КИНО невозможно понять, как нельзя понять автора, прекрасную Лилиану Кавани. Через него можно понять лишь СЕБЯ, свои чувства, ведь фильм определенно точно хамелеоном меняет своё значение перед тем или иным зрителем. Наверное, каждый рассмотрит в нем что-то личное и оригинальное.

О чем, в конце концов, история? Вопрос, который мучал и не давал ответа. О любви, об интимном? С одной стороны, так. Всё-таки герои любят друг друга, но «странною любовью». Впрочем, не нам судить, какой между ними витает Амур: закон — всего лишь стереотип, а стереотип — глупость. С другой стороны, «Ночной портье» углубляется в психологию… Да в какую! Жертва и палач. И оба добровольно избрали свой путь. Тема сложная и двусмысленная, не берусь её разбирать… А где же нацизм, фашизм и всё аморальное, что с этим связано? Неудобно утверждать, но такой задачи в фильме нет. Безусловно, переданы эпоха, фон того страшного времени, сломанной психики людей и больных фантазий. Но в данном случае болезненные мечты стали отнюдь не веянием эры страдания, а единичным — может, и нет — случаем. Случаем, тщательно замаскированным под нацистскую символику. Почему я так говорю, а вы со мной не согласны? Привожу аргумент: спроецируйте ситуацию на настоящее. Теперь всё встало по своим местам, не так ли?

Не могу не отдать должное сценам. Виртуозная постановка, превосходное исполнение. Особенно финальная сцена очень хороша, она ставит крупную жирную точку в чудовищной истории, но не обособляясь от неё, а вполне логично дополняя. Всегда думаю, как человек, творец, способен настолько сильно и нетривиально мыслить и ставить подобное? Я бы и сама хотела оказаться Ларсом фон Триером, купить на последние деньги огромные белые лилии и подарить их режиссеру Лилиане Кавани.

Любимый Дирк Богард и невероятная Шарлотта Рэмплинг исполнили колоссальную работу и выложились на все 1000000%. Такой накал страстей, терзаний, мук, настолько противоречивых и неуемных героев, всякий из которых и нежен, и мрачен, и жесток, я наблюдала только несколько раз в жизни.

Ну и ещё раз о личном впечатлении. Благодарна жизни, за то что подарила шанс такое увидеть. Я вначале пропустила эту картину мимо себя. Но затем меня что-то заставило её пересмотреть. И вновь и вновь. И удивительно, в животе каждый раз мутнеет после просмотра. Да и сердце барахлить начинает. Вроде бы ничего сверх и сугубо интимного в «Ночном портье» нет с точки зрения поверхностного адекватного наблюдателя, а цепляет нешуточно…

Знаменитая своей провокационностью и откровенностью лента Ночной портье оказалась не настолько пошлой и вульгарной как вещало общественное мнение, ну и как можно было подумать исходя из аннотации. Хотя фильм безусловно и задевает темы о которых обычно не принято говорить, и стокгольмский синдром усугублённый садомазохистскими отношениями далеко не единственная проблема.

Фильм пытается раскрыть психологию людей некогда являющихся важными членами СС. Более того психологию людей, которые даже после развала нацистского режима и начала уголовного преследования, не изменили свою жизненную позицию. И лента не слепо осуждает их, а пытается разобраться что же именно сделало их такими. Так же Лилиана Кавани пытается ответить на непростой вопрос почему жертва насилия не пытается ничего изменить даже будучи свободной.

Смотреть фильм сейчас не слишком легко, всё таки чувствуется разность в темпе жизни в семидесятые и сейчас. Происходящее кажется излишне затянутым и неторопливым. Хотя отдельные сцены по прежнему производят на зрителя неизгладимое впечатление, и это не только легендарная сцена танца.

Как ни странно лента не утратила свою актуальность и в наши дни, да и в смелости ей точно не откажешь.

7 из 10

… Я слышала о паре, которая в СССР заперлась дома, забаррикадировалась в комнате, полной дорогой мебели. Заперлась от родителей, высокопоставленных советских чиновников. Эта пара набрала еды, выпивки и гашиша, и не выходила из постели, пока отец не расстрелял их обоих через дверь из охотничьей винтовки, — ведь ему хотелось быть на высоте перед руководством КПСС, а эта пара была хиппи.

Когда он расстреливал их, они уже были почти мертвы. Мертвы от алкоголя, слёз, секса и голода, — эти хиппи, которых нашли в объятиях друг друга с перепутанными волосами, бахромой, джинсами, которые замерли в последнем поцелуе. Их Крест был и стал Воскресением. А Кровь, как пел Моррисон, была внесена в рождение нации Вудстока: «Кровь — это Роза Мистического Союза», нации Индиго, нации свободных детей, которые сегодня не знают, что делать с этой свободой. А на проигрывателе тихо скрипела пластинка Led Zeppelin. После мать одного из них умерла от сердечного приступа, и их обвинили в том, что они не только предатели Родины, но и убийцы матери. Это случилось в год выхода фильма Лилианы Кавани «Ночной Портье», в 1973 году.

… Любовь и страсть, страсть, смешанная с любовью, смерть, топчущая любовь или любовь, преодолевающая смерть? Всё смешалось в «Ночном Портье», и чтобы снять этот шедевр, режиссёру пришлось преодолеть многое: и косность окружающих людей, которые желали бы закрыть от себя и других правду, и раны войны, ещё не успевшие зажить к 1973 году, и торжество тоталитарности, которое, по Фромму («Бегство от Свободы»), никуда и не думало исчезать. В её фильме всё интуитивно, неявно, неоднозначно, эмоционально, очень больно и пронзительно прекрасно. Здесь нет ответов, как нет и морализаторства, нет неоспоримости выводов, есть только шокирующая правда. И я не вижу в нём садомазохистского симбиоза, я вижу в нём только попытку Макса и Люсии затмить одной болью ещё большую боль, найти спасение и растворение друг в друге, это Любовь одинаково раненых и равных перед фашизмом жертв. Это подполье вдвоём, андеграунд, антифашизм, Сопротивление, если хотите, и их антифашистская демонстрация под пулями в конце — это настоящее мужество, которому стоит поучиться каждому, потому что эта война не кончилась, и вы это знаете.

… 1957 год, Вена. На улицах города хозяевами являются не «приличные граждане», а друзья, сослуживцы и секс-партнёры фашистов. Они везде, они занимают должности от метрдотеля до кассира, от танцовщика до врача. Мир будто парализован ядом гигантского тарантула, ядом скорби и страха такой силы, что будто и речи не шло о Победе или Нюрнберге. Мир танцует тарантеллу медленно и обречённо, погружаясь в кошмарный сон.

Фашизм торжествует в театре, на концерте, в кафе, на улицах, он незримо поставил на колени весь мир, вполз в души ночными кошмарами, наркотиками, рассветами и закатами с виски, от которого не пьянеешь, снотворным, от которого не заснуть, влез через музыку, отнял Моцарта и Гёте у Степного Волка — Гарри Галлера, а когда тот кричал об этом в романе Гессе на всех перекрёстках и угрожал бритвой, то был услышан лишь «свингующей девочкой» Герминой, такой же обречённой, как и всё сгинувшее в тех войнах поколение, морально или физически…

Здесь нет предательства Высшего Я, нет той подмены катарсиса насилием, которая так оглушает в «Одержимости» и нет соучастия с насилием и жертвенной покорности, что так шокирует в «Скорбном Лесе».

Макс и Люсия — это нарицательные имена многих и многих любовников, которые остались бессмертны, преодолели этот крест и «попрали смерть смертию», но до сих пор тоталитарное общество отдаёт влюблённых на этот жертвенник. И на каждой такой истории, как и на истории Эрика Дрэйвена и Шелли, Паоло Малатеста и Франчески да Римини, какой-нибудь анонимный художник граффити обязан начертить анаграмму королевской Лилии и имена. Ведь все мы дети и внуки не Детей Цветов, не Бога, а рабов, не свободных, а «детей войны», и часто это смывается только чистой кровью, потому что любая чистая, невинная кровь — это кровь Христа. И на всех нас эти розы, эти обагрённые кровью оковы, — по крайней мере, на тех, кто любил по-настоящему. И тогда Любовь станет самой главной угрозой и для фашизма, и для тоталитаризма вообще.

Нет, не «свидетели» угроза шайке палачей, они и так — вокруг и везде, но то, что может оживить, пробудить человечество ото сна, — вот, что является угрозой, и именно Любовь — главный свидетель и обвинитель фашизма в его извращённой непригодности для жизни в этом фильме. И именно она и будет уничтожена, в чём я и вижу его истинный трагизм.

«Когда Дирк Богард, как он вспоминал позже, «с тревогой и страхом» вышел на улицу в мундире со свастикой, толпа зевак… громко зааплодировала. А кто-то даже выкрикнул: «Heil!»' (с)

Это они, те же самые обыватели, молчаливо приветствующие Гитлера и Сталина, позже, в 60-х, направят ружья на своих детей, которые массово выйдут на антивоенные марши по обе стороны железного занавеса, это они будут истерично топтать цветы, которые их дети вплетут в волосы, ведь они искалечены уже настолько, что пойдут даже на смерть, но не выпустят своих детей их оков этой невротической цивилизации.

И всё-таки сегодня «Ночной Портье» опаснее, чем был тогда, в 70-х. Тогда он был символом Свободы, сегодня же он поэтизирует непротивление, то самое соглашательство со злом и смирение с умиранием, что было не заметно за общим шоком 90-х, когда его впервые показали в России, и что так опасно сегодня, в эпоху, которую Бодрийяр вслед за Маслоу называет «эпохой деритуализации».

Деритуализовав джаз в «Одержимости», ты получишь ключ к жизненной энергии человека и погасишь её, деритуализовав величие Высшего «Я», поменяв его и Эго местами в «Лесу Сскорби», ты получишь Тьму вместо Перехода в Рай. Но и «Ночной Портье» сегодня опасен тем, что оправдывает андеграунд, задерживает человека в состоянии жертвы, показывает смирение жертвы с неизбежной гибелью. Что могло помешать Максу и Люсии убежать вдвоём из Вены, из страны, порвать полностью с искалечившим их окружением? Напряжение, ложь, закрытость, неискренность, двойные стандарты невротизированного посттоталитарного общества? Да, они убивают их снова и снова, а вместе с ними и всех нас, и пока снимаются, принимаются и приветствуются нашими современниками такие идеи, как «Одержимость» или «Лес Скорби», — фашизм ещё может снова вернуться в наш мир и взять за горло тех, кто уже заранее безответственно согласился с ним и принял его вместо своего живого сердца.

10 из 10

Фильм «Ночной портье» вызвал в своё время вызвал массу критики и огромные политические дискуссии по поводу допустимости происходящего на экранах. Многие усматривали в этой работе режиссёра Лилианы Кавани профашистские мотивы и даже антиеврейские настроения (хотя в фильме нет ни одного персонажа с указанием на его еврейское происхождение).

Мне же показалось, что даже если изначальный замысел был направлен по пути критики фашизма, то впоследствии эта попытка осмыслить этот непростой и неоднозначный след, оставленный ужасными событиями 1940—45гг., была «слита» эпатирующей подачей материала. Вышло, что то, что обеспечило фильму внимание и аккумулировало вокруг него дискуссию, в то же время сместило акцент на психологический — на противоестественную любовь, неправомерную ни во время концлагерей, ни после, по прошествии 12 лет после окончания войны.

Конечно, можно сказать, что ни одна другая война не способствовала столь сильным мутациям, не искажала так сильно наше преставление о человеческой природе и о нас самих, не подрывала веру в человечество. Потому так особенно дико и страшно наблюдать за вновь обретаемыми парой отношениями «палач — жертва», за их желанием вновь обрести тот концлагерь как единственно возможное место для такой любви.

Главные роли сыграла пара Дирк Богард и Шарлотта Рэмплинг. В интервью на телеканале «Культура» Шарлотта Рэплинг отмечает, что данные роли во многом отвечали тем отношениям, которые тогда были между ней и Дирком Богардом: «В каком-то смысле это была история моих с Дирком отношений, история того, что между нами происходило, и только благодаря ему я сыграла эту роль». Уже знакомые по съёмкам в так же известном фильме, работающим так же с темой фашизма, Дирк и Шарлотта гениально справляются с изображением противоестественной пары — бывшего офицера СС и его любимой жертвы, тогда ещё совсем юной девушки. Через 12 лет роли их кардинально меняются — он становится неприметным портье, предпочитающим ночную, потаённую жизнь, она преображается в светскую даму, в подругу известного дирижёра. Но все эти смены ролей ничего не значат для тех, кто прошёл фашистский концлагерь — ни для тех, кто был со стороны силы, ни для тех, кто оставался со стороны жертв насилия. Это не лечится и никогда не уходит в прошлое. И одним из посылов, выглядящим как пощёчина обществу от Лилианы Кавани, является обвинение в адрес не только палача, но и самой жертвы: жертва не всегда невинна. Жертва может сознательно выбрать свою роль.(1)

Точно так же остаётся и действует в соответствии со своей идеологией фашистская ячейка, члены которой — респектабельные и уважаемые жители Вены, занимающие достойные должности. Они даже иногда поддерживают связь со своими жертвами, которые были готовы к сотрудничеству ради спасения своей шкуры, они влияют на начисление военных пенсий, они не отказываются и от своих привычек палачей, «сдавая в список» свидетелей их действий и уничтожая все документы, освобождаясь от страха быть пойманными.

Жертва может сотрудничать со своими мучителями, как это делает Марио — беглец, которого оставили в живых из-за его умения готовить, и который позже открывает в Вене свой ресторан, не гнушаясь приминать там тех, кто убивал его товарищей. «Я хочу жить спокойно» — объясняет он.

Казалось бы, именно от этого спокойствия и хочет отвлечь нас режиссёр, именно эти маленькие моменты кооперации во имя личной выгоды между двумя лагерями людей — истребителями и истребляемыми, — должны вызывать содрогание куда большее, чем стокгольмский синдром главной героини. Желание знать правду должно возобладать над желанием забыть! Однако любовь палача и жертвы — образ слишком яркий, к тому же, столь неподдельно сыгранный, — служит, скорее, для провокации, нежели для развития темы. Мотив скрытых, тёмных сторон души, которые есть в каждом из нас и о которых мы предпочитаем не знать или хотя бы не помнить, остаётся погребён под романтической историей двух влюблённых, не подвластных никакому суду.

(1) «В одном из интервью, которое я давала в Париже, на вопрос о смысле фильма я ответила: «Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию. Только маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли».

На ум также приходит Ханна Арендт, описывающая в «Банальности зла» о том, как представители еврейской общины сотрудничали с третьим рейхом, помогая им составлять списки людей, их имущества, а так же содействующая в транспортировке евреев: «И в Амстердаме, и в Варшаве, и в Берлине, и в Будапеште на еврейских функционеров можно было положиться во всем — в составлении списков людей и их собственности, в собирании с депортированных средств, призванных возместить расходы на их депортацию и уничтожение, в составлении перечня опустевших квартир, в предоставлении полиции сил для отлова евреев и последующей посадки их в поезда и — в качестве заключительного акта — в передаче всех средств и собственности самой общинной администрации для окончательной конфискации».

В свое время эта картина произвела фурор. Что не удивительно. Еще бы, такая щекотливая тема. Женщина, прошедшая через ад концлагеря, спустя много лет, встречает своего мучителя — бывшего нациста, и вместо того чтобы сбежать или убить, бросается ему в объятья и больше не может от него оторваться, как и он от нее.

На этот фильм есть масса рецензий. Кто-то пишет о стокгольмском синдроме, садомазохизме, кто-то о любви. Да, странной, жестокой и нелепой, но все же Любви.

Безусловно, фильм великолепен по многим параметрам: диалоги, сценарий, мрачная эстетика, потрясающие актеры… Но я хочу сказать о другом. О том, что увидела я в этих непонятных отношениях. А увидела я двух практически мертвых людей. Героиня была убита, уничтожена, когда попала в лагерь. Ее жизнь кончилась именно в тот момент. Лучия — красивая, хрупкая девочка с прекрасными глазами, наверняка одухотворенная и чувствительная натура (хотя в фильме нам не показывают героиню в до лагерные времена, но догадаться не сложно) — умерла в той жуткой очереди, где ее снимал на камеру высокопоставленный нацист Максимилиан Тео Альдорфер. И тогда на свет вместо той девушки родилось нечто иное…

Это все, конечно, иносказание. Лучия физически не умерла, но личность ее (прежняя личность) разрушилась именно в этот страшный период ее жизни. Что, впрочем не удивительно. Но что же появилось на свет? Наверное, этот вопрос лежит в компетенции специалистов-психологов, которые работают с тяжелыми психологическими травмами. Но я поняла одно: выжив (физически) и вернувшись в мирную и благополучную жизнь, которая будто бы была наградой за ее мучения, героиня жить в ней решительно не может. Она больше на это не способна. Это не для нее. Это для хороших, здоровых, счастливых и живых. А она давно убита и отравлена. Она встречает своего мучителя, который тоже не может найти покоя и адаптироваться в новых для него условиях, предпочитая вести тихую жизнь ночного портье (это после высокой должности в Рейхе, где у него были власть, сила, вера в (пусть и страшные) идеалы и любовь к его девочке. И эта странная парочка, которая вдруг снова обрела друг друга, идет до конца.

Их не пугает смерть (они оба практически были мертвы), не пугают лишения, не пугает опасность. Они чувствуют себя живыми только когда они вместе и могут пережить те странные и непонятные ощущения, которые оба по своему переживали в лагере. Это воскресает их. Они не имеют выбора, как многие пары — расстаться или быть вместе. Они даже не задумываются на эту тему. Для них все решено. Иначе невозможно. Лучше уж так погибнуть: вместе и быстро, насладившись друг другом перед смертью, почувствовав себя снова живыми. Чем умирать врозь, долго и мучительно, только изображая живых. Это очень страшно, но это их вполне понятный и осознанный выбор.

Фильм, безусловно — шедевр.

10 из 10

Фильм Лилианы Кавани «Ночной портье».

Провокационный фильм. Фильм, поднимающий очень сложные вопросы фашизм и секс, причём с переходом оного в любовь. Даже не просто любовь, а высокую любовь. Фильм если и не окажет психологического воздействия, всё равно заставит задуматься над природой данных явлений.

Чуть более десяти лет, как кончилась Вторая мировая война. В благополучной Вене в гостинице случайно встречаются Максимилиан Тео Альдорфер, /бывший нацист, палач/, и Лючия Атертон, /бывшая узница концлагеря, жертва Альдорфера/. Взаимные воспоминания, толкают палача и жертву в объятия друг к другу. А далее любовь,/или жалкое подобие любви/, со всем из этого вытекающим.

Что-то не то, да? Так не должно быть? Согласен. Но.

Не живи я в своё время, и не наблюдай действительность, и не делай выводы с увиденного.

Преступник должен быть покаран и точка. Дабы другим, не повадно было. Ан нет. Нынешняя политическая обстановка показывает обратное. Победителей не судят. А надо бы.

Кто виноват? Вот в чём вопрос. Палач, или жертва. Жертва, испытывающая симпатии к палачу, преклоняющаяся перед его силой, чувствующая в глубине души родство душ.

В фильме есть сцена, где Лючия танцует полуголая перед офицерами и где Максимилиан в подарок за танец преподносит ей голову человека, который над ней издевался. Кто виноват, Саломея? Ты, или Ирод? Или время, или обстоятельства, или счастье твое такое, ущербное?

По ходу развития сюжета возникает осень уж много вопросов, но автор фильма не даёт никаких, даже намёков на ответы, только констатация фактов, только герои фильма, живущие по своим порой непонятным жизненным понятиям. Я тоже не смогу, /не посмею/, дать какие либо нравственные оценки, тут уж каждый должен решать сам.

Зачем оно мне нужно, возразит мне зритель, война давно прошла. Да, та прошла, а другая не прошла, только началась. А ещё одна начнётся, когда твои дети вырастут, если ты ничего не поймёшь. Не поймёшь, что и ты её ресурс, маленький кирпичик в стоне беззакония. И если ты это понимаешь, эта стена уже не столь крепка,/потому, как одного кирпичика в ней уже не хватает/.

Вот такая любовь, не будем судить. Посмотрим внутрь себя, /это даст больше пользы/.

А ещё возможно кто-то скажет, что это обычная патология, это тема не для нормальных людей, это для психологов да психоаналитиков. Не могу согласиться. Это тема для людей, живущих в человеческом обществе. Обществе, подверженном всевозможного рода катаклизмам, революциям, войнам и тому подобному.

Это тема для людей, пытающимися понять разницу между моралью и моральным уродством, между тем, что считается нормой в человеческих отношениях и патологией. Между любовью и суррогатом.

Только не надо скептически улыбаться. Иногда это ох, как непросто.

От гнетущего трагического прошлого тяжело сбежать, практически невозможно. Оно — как клейкая паутина, вереницей следует за человеком, и не отпускает, даже когда тот пытается убедить самого себя, что у него теперь другая жизнь в другой стране и под другим именем. Бывший эсэсовский палач, истовый праведник идей национал-социализма, а ныне ночной портье в обычном, далеко не фешенебельном отеле, хотел бы многое стереть из памяти. Он доволен, или делает вид, что доволен своей «крысиной» службой и без должного участия реагирует на попытки бывших соратников по Черной гвардии Гитлера обелить свою биографию. В холодных концлагерных застенках, где встретили жуткий конец тысячи евреев, остался и он сам — Максимилиан Тео Альдорфер. Война уже двенадцать лет как окончена, и в тихой спокойной Вене жизнь течет неторопливо. Бывший штурмбаннфюрер СС считает себя человеком без порочащих связей, но все изменилось с появлением в отеле группы новых постояльцев, среди которых он увидел уже почти забытое лицо.

Медленно движущаяся камера выхватывает тощую, дистрофичную женскую фигуру. Еще каких-то несколько минут назад юная улыбчивая девушка с неподдельным ликованием каталась на карусели, а теперь она среди бесчисленной толпы обнаженных людей ждет своей печальной участи в месте, откуда обычно нет выхода ни живым, ни мертвым. Тонкие черты лица прекрасной несмотря на пережитые голод и страдания Лючии — отражение непонятного, обреченного чувства, которое просто не могло выродиться в месте более жутком, чем передовая линия фронта. Мучитель несчастной еврейки, существо, у которого по эсэсовским стандартам просто не могло быть сердца — увидел в хрупкой фигуре своего собственного ангела. В тылу страшной войны ревнители фашизма обладали абсолютной властью над теми, кто не сумел своевременно покинуть осажденные земли. Палач по имени Макс подобно соратникам мнил себя Богом, властителем территории, окруженной колючей проволокой. Лючия лежит перед ним на лагерной кровати. Скованная цепями, она беззащитна и открыта любым пыткам. Поведение заключенной будоражит Макса — вероятно впервые в своей проклятой жизни он захотел не только обладать и истязать, но и ценить кого-то, хранить и оберегать.

В своей картине Лилиана Кавани отвергает всякий оптимизм, любую надежду. Мечтам о безмятежном будущем нет места в «Ночном портье». Цветовая гамма этого фильма играет мрачными тонами, что особенно заметно в облике Дирка Богарда. Его темный костюм служителя отеля настолько гармонирует с глухой чернотой эсэсовского плаща, что режиссер неустанно напоминает зрителю — никто не забыт, ничто не забыто. Сцены рокового прошлого Макса и Лючии подобны сумрачным воспоминаниям, вспыхивающим в мозгу страдающего психозом человека. Свет, пробивающийся в окна концлагеря, будто не имеет никакого отношения к солнцу, он отражен белым кафелем санузла, где Макс забавы ради обстреливает пространство вокруг своей жертвы. Кавани неустанно глушит яркие цвета в фильме, предоставляя возможность зрителю увидеть настоящую палитру в глазах странных любовников. Поведение Макса, нервные манипуляции руками — выдают его переживания с головой, но в карих глазах читается решимость вновь подчинить своей воле потерянную узницу чувств. Свободная от ужасов войны Лючия — аристократка, жена талантливого дирижера, но стоит лишь внимательнее вглядеться в зеленые глаза Шарлотты Рэмплинг, как становится заметен хищный блеск. Воссоединившиеся спустя годы любовники уже не просто палач и его жертва, а равноправные люди, сознательно делающие свой выбор.

«Ночной портье» — фильм, в котором зрителю не придется долго вслушиваться в диалоги и эмоциональные тирады героев. За два часа экранного времени Макс лишь пару раз позволяет себе выплеск эмоций. Гордая, своенравная Лючия могла бы быть верной спутницей хорошего человека, но увидев лицо из прошлого, она будто разочаровывается в способности быть понятой при помощи слов. Видна степень нахлынувших ее чувств после роковой встречи. Безмятежный муж погружен в свои музыкальные думы, а еще час назад спокойная и собранная женщина обращается в комок нервов. О чем думает в этот момент Лючия? К чему ей связь с бывшим (бывшим ли?) преступником, когда впереди маячит спокойное, обеспеченное будущее? Ответ в кадрах из прошлого, которые любезно демонстрирует Лилиана Кавани. Мучитель протягивает ко рту узницы пальцы, а она сосет их, вместо того, чтобы причинить ему боль, хоть на йоту сопоставимую с той, что причинял он ей. Эта короткая, но показательная сцена, а есть и другая, ставшая легендарной. Полуголая заключенная в немецкой фуражке, брюках с подтяжками и нелепыми кожаными перчатками танцует в комендатуре и распевает шлягеры страны, откуда явилась фашистская угроза. Это жутковатое зрелище не в честь палачей, а ради того единственного, что благодарит ее за выступление не банально — преподносит голову ее обидчика… Лючия за доли секунды вспоминает обо всем этом и приходит к ужасающе простому выводу — ее судьба не с порядочным мужем-дирижером, а с извращенцем-любовником. Она уцелела в концлагере, но душа ее осталась там, на той самой койке. Венский отель и ночной портье не вернули Лючию в прошлое, они превратили его в настоящее, которому ей не было уже ни сил, ни желания противиться. Призраки обрели форму.

Любовь — это не всегда романтичные прогулки, нежные объятия и клятвы в верности. Любовь способна принять гротескные, пугающие, подчас уродливые очертания. Люди чувствуют себя обреченными, страдающими, но счастливыми. К кому-то счастье приходит с надетым на безымянный палец кольцом, а к кому-то — с добровольным отчуждением от враждебного мира в крохотной затхлой квартирке. Лилиана Кавани не стала жалеть своих героев и обещать им рай в шалаше. Их ожидает нечто другое. Они не ласкают слух друг друга приторными речами. Они в очередной раз в тишине сольются в экстазе сквозь боль и тягучее страдание. Война ли сделала их такими? Бог весть. Они не хотели больше быть призраками для самих себя и явили миру любовь, толкования которой нет ни в одном справочнике. Это любовь во имя сладостного порока.

9 из 10

В ритме обычной жизни буднего или воскресного вечера, чрезвычайно трудно настроиться на просмотр фильма. Шокирует и раздражает сценарий, потому, как требует усилия, нестандартного осмысления событий, предельного внимания, знаний и воображения. Ракурс, того, что случилось с главными героями, а значит и всеми теми, кто был по обе стороны войны — нетрадиционен, но это не значит, что не верен.

Я не стала сравнивать свои исторические представления о концлагерях и существующих там порядках. Допускаю, что в отдельно взятом концлагере возможны были развлечения для фашистов. Какие? Они нам не скажут, потому, как чудом уцелевшие и избежавшие суда — живут в постоянном ужасе висящей над ними расплаты и строго контролируют любую утечку информации.

Вот так развлекались в, отдельно взятом концлагере, или его небольшом отделении. И помним, что жизнь, всегда страшней того, что показывают в кино! Так что это цветочки, отдельно взятые сексуальные эпизоды игры фашиста с жертвой. Ночной портье заигрался, упиваясь сексуальной властью, молоденькая жертва всосала яд насилия и разврата с идеей фашизма, который ей по узкомышлению представился симпатичным… разве нет?

С чем ей было сравнивать диктатуру, мужчину, любовь?

Те, что остались живы после войны — в большей или меньшей степени трансформировались неизлечимо. Как хотите это называйте, но психика не уцелела в нечеловеческих условиях будь то окопы, плен или селяне захваченной деревни с старостой из своих.

Возможно, муж нашей героини, как творческий и эгоистичный мужчина за внешней интеллигентной формой общения не задумывался о психике жены, увлечённый творчеством и на самом деле мало уделяющий ей внимание и уж, конечно, недостаточный в сексуальном воображении с женщиной прошедшей ад.

Ночной портье же — особо на свет и не высовывался, глубоко запрятав свои тараканы. Неожиданная встреча, дала толчок яду, дремавшему под спудом ужаса пережитого обоими: палача и жертвы и толкнул их к тому, что умели и знали оба. Один властвовать, другая получать от этого удовольствие. Садомазохизм.. любовь… утрата человеческого облика… единственное чувство, дающее иллюзию жизни?

Один из сильнейших антифашистких фильмов. актуальный и сегодня !! Самая сильная сцена фильма, Вы, определённо, знаете о какой я говорю — квинтэссенция родственности душ палача и его жертвы и самая страшная, показывающая нам, что люди не изменились с времён Саломеи

Делай мне больно,

Делай мне больно,

Делай.

Но только не уходи…

Загадочный, тоскующий, скрытный, печальный, одинокий, озадаченный, музыкальный, одаренный, умный, красивый, нежный, чувственный, преследуемый, страстный, талантливый мистер Максимилиан Тео Альдорфер сделал для этой девочки все, что мог. Если в ней и была искра, то не божья, будьте уверены. Впрочем, Бог тоже любит страдальцев — сумасшедших стигматиков, сгорающих для него на крестах. Он сам стал для нее богом, ни один Пигмалион не сделал бы для своей Галатеи то, что сделал для нее он, разбудив ее природную болезненную и болезнетворную чувственность твари, дрожащей у ног господина. Две змейки SS как два взмаха плети над ее изогнутой спинкой. В конце концов, это не его вина, он просто оказался в нужное время в нужном месте, в нужной войне и в нужном звании, а так бы все, вполне возможно, сложилось иначе, как вы думаете?

Если Кавани и ставит вопросы, отвечать на них она уж точно не собирается — женская природа берет свое — прерогатива их избыточно-правополушарного мышления — только прошлое и настоящее, никакой альтернативы, одни антиципационные цепочки, хрустальные шары и гадальные карты. И словосочетания такого убогого как «стокгольмский синдром» еще не было и в помине… здесь она в праве настаивать на эпониме — «синдром Кавани» неплохо звучит, еще лучше звучит «синдром Ночного портье», а что? Есть же «синдром Алисы в Стране Чудес», чем наша Л. К. хуже того Л. К., который математик-писатель-любитель-девочек-нимфеток-читай-педофил? Правильно, ничем. Сорок лет спустя это выдержанное в темно-синих тонах кино не становится менее скандальным, как не становится менее многоатомной структура met-энкефалина, которым продолжает пахнуть изможденная принудительной концлагерной анорексией Шарлотта Рэмплинг, танцующая Саломея, только в отличие от своей знаменитой тезки, едва не упавшая в обморок при виде усеченной еврейской головы, то ли в постшоковый, то ли в голодный, причем во второй — куда как вернее. А пахнет она им, потому что больно. А он — ее личный опиоид. Он — это не злосчастный энкефалин, он — это Макс, который сейчас с удовольствием толкает в ее рот свой палец, и она пока без удовольствия его сосет, а потом наоборот: он может, уже и рад бы не толкать, но ее сосущий голос, а за ним и сосущий взгляд, сама душа, пустая, а потому непрерывно сосущая, сосущая, сосущая… его плоть, кровь, душу и прочие прилагающиеся к комплектации того, что мы называем человеком, со всеми его слабостями, пороками и талантами. Пожалуй, Кавани и не видит здесь иных талантов. Кто-то хорошо считает, кто-то хорошо молится, кто-то хорошо причиняет боль, кто-то хорошо ее испытывает — качественно, профессионально. Все остальное провокация — и процесса, и зрителя, такая вот зевгма, удавшаяся и в той, и в другой ипостаси — первый вызревает, ибо война, второй шокирован, ибо «война»! Ну да, война. Которая ничего не меняет, а всего лишь дополнительный аргумент для того, чтобы двое странных нашли свое маленькое, порочное, щекочущее, запретное, необязательное, случайное, стыдливое, кричащее, ненужное, безвременное и безграничное, бессмысленное и безудержное, бесовское и беспримерное, но все же счастье. Да-да, из тех, что в болезни (что вернее) и здравии, в богатстве и бедности, пока…

Пожалуй данный фильм входит в десятку самых провокационных, эпатажных и неодназначных фильмов своего времени. В далеком 73 году он произвел эффект разорвавшегося снаряда. В кинотеатрах были нескончаемые очереди. Тема второй мировой оставалась животрепещущей, не затянувшийся и кровоточащей раной, и еще ни освещалась в подобном свете, а именно через призму любви, с примесью нездорового садизма. Поэтому неудивительной стала реакция мирового сообщества, расколовшаяся на 2 лагеря.

О чем же сей фильм?

В венской гостинице встречаются ночной портье Макс (Дирк Богард) и жена известного композитора Лючия (Шарлотта Рэмплинг). И вроде все бы ничего, да только он — бывший офицер СС, а она — бывшая заключенная и по совместительству его любимая девочка-жертва. И вот с этого момента кажется что фильм пойдет совершенно в другом русле. И уж никак не о любви. Но нет. Здесь прекраснейшим образом связаны 3 вечные темы: любовь, война и искусство. Любовь, порожденная войной и жестокостью. Война, как не странно, давшая главным персонажам возможность любить. И искусство, грамотно и умело лавирующее на стыке между войной и любовью. Патология, неестественное влечение, или же все таки то самое, настоящее чувство связывает героев? Мне кажется каждый сам находит ответ на этот вопрос. Минимум слов, минимум героев. Максимум эмоционального выплеска и чувственности. игры инстинктов и нервного напряжения. Взгляд действительно сложно оторвать от экрана, ибо ты настолько заворожен игрой прекраснейшей Шарлотты и невероятно харизматичного Богарда, что это не представляется возможным. Молчаливая экспрессия пронизывает весь фильм. Принцип контрастов и целостности. Прекрасное и отвратительное — часть друг друга, не больше не меньше. Главные герои вне закона и вне понимания. Две трагические судьбы. Одна любовь.

Графиня: Ты был безумен… ты и сейчас безумен…

Макс: Безумный или нормальный! Кому судить?

Или лучше мужа. Так это может происходить в жизни, если человек испытал психологическую атаку на организьм, если когда-то жил с оголённым нервом, а теперь мирно бдит в отеле, рассуждая, куда дальше отправиться — в Нью-Йорк или в Онтарио. Раньше, выступая в наци-кабаре и получая подарки от оберфюрера в виде головы обидчика или иной приятной мелочи, безделушки, а сейчас, проглаживая портянки мужа, не имея представления о том, куда новая жизнь приведёт, равно как, не понимая, к чему прошлая жизнь привела. Так сформировалась психика героини — размотавшийся клубок ниток до состояния натянутой струны был смотан новой жизнью обратно в путаный пыж и ждал дальнейшего действия рук портного. И портной этот, вернее портье, а по вечерам член клуба по реформированию бурного фашиствующего сознания, берёт нить жизни своей фрёйляйн вновь в свои руки.

Интересное о фильме. Встреча на крыше дома членов штабстрейхштурмобергруппы, усердно трансофрмирующей своё нетрансформируемое сознание, уверенно входит в десятку лучших эпизодов политпропаганды в мировом кинематографе.

Именно с момента, столь изощренно напоминающего библейскую притчу о танце «семи покрывал»*, режиссер Лилиана Кавани начинала съемки своего «Ночного портье». В этом эпизоде Лючия — пленница фашисткого концлагеря, — напевая нарочито легкомысленную песенку, взятую с задворков кабаре, танцует полуобнаженная перед группой эсэсовцев, посвящая свой танец лишь одному из них. Молчаливому офицеру с тяжелым взглядом, чье лицо, скованное презрением ко всему окружающему миру, теплеет и смягчается только когда он видит ее. Свою девочку. Бледную, измученную, едва держащуюся на ногах от голода и унижений. И эту девочку он не только терзает, но и любит — той самой страшной, необъяснимой любовью, что для многих будет хуже смерти. Любя, он целует ее раны, которые сам же нанес; любя и беззвучно смеясь от нахлынувшего восторга, он по окончании танца подарит своей Саломее отрубленную голову одного из узников, который посмел приставать к ней. Через годы этому молчаливому офицеру суждено ниспустится до роли привратника во второстепенном венском отеле, а его девочка станет красавицей-женой известного дирижера, любимца публики и фортуны. Но когда взгляды экс-жертвы и экс-палача вновь пересекутся по предложенной злым роком траектории в оживленном отельном вестибюле, станет понятно, что приставка «экс-» в данном случае явно лишняя.

Лилиану Кавани можно было бы упрекнуть в стремлении ковать железо пока оно горячо — в год выхода «Ночного портье» еще слишком сильны были воспоминания о Гитлере и его арийских ценностях, еще слишком громко звучало отравляющее эхо фашизма, запертого во многих душах, как черная чума в помеченной меловым крестом гробнице. Но надо отдать должное режиссеру: никаких спекуляций на тему достоверности исторических фактов, никаких антисемитских кадров, — ничего этого «Ночной портье» не предлагает зрителю на своей мрачноватой, будто бы выцветшей кинопленке. Вместо этого Кавани сосредоточилась на демонстрации сложных и порой пугающих отношений между жертвой гитлеровского режима и его строгим блюстителем, отведя фашизму роль не первой скрипки, а фона, призванного подчеркнуть антагонизм двух персонажей — антагонизм всецело подразумеваемый, но так и не ставший действительностью.

Несмотря на связь, кажущуюся противоестественной, та реакция, что, ядовито шипя и растворяя в себе все условности, вновь вскипает между Максом и Лючией, зовется именно любовью. Это тот сорт любви, что отнюдь не переливается радужным спектром, а заимствует свою цветовую гамму из палитры вечернего грозового неба. «Романтика?» — удивляется Макс на утверждение одной из отельных постоялиц — пожилой графини «с темною душой», — и тут же задумчиво отрицает: «Нет, это не романтика». Конечно же нет, Макс. Это ненасытность и отчаяние, которые увидишь в кадрах «Последнего танго в Париже» Бертолуччи. Это забота, носящая черты извращенно-отеческого отношения, которой пропитана набоковская «Лолита». Это сладостное исступление, рождающееся из причинения страданий телу и духу, что предлагает Маркиз де Сад со страниц своих книг. Тут нет места романтике. И это не отголоски «стокгольмского синдрома», которым господа психоаналитики готовы заклеймить любые отношения, возникающие в связке «жертва-преступник». В «Ночном портье» вместо банального садомазохизма демонстрируется чувство куда более глубокое и неискоренимое, выдержанное за долгие годы ожидания, как выдерживается добротное вино в припорошенной пылью бутылке, лежащей на полке темного погреба.

Макс, почитающий немногословность за добродетель (если, конечно, не за усталость от всего остального мира), как-то скажет слова, определившие всю его оставшуюся жизнь: «Я нашел ее. Свою девочку. И я никому не позволю ее отнять». И глядя на его лицо в этот момент, на крепко сжатые в кулак пальцы, невольно поверишь, что сама судьба готова смириться с таким союзом. Судьба, может, и смирится. А как быть с товарищами по Третьему рейху? Формально Макс все еще значится в их числе — до того момента, пока его рука с вытянутой струной ладонью не взметнется вверх и голос не выкрикнет на прощание два слова, резкие, как удары рапирой, вселяющие кому ужас, а кому и благоговейный трепет: «Sieg Heil!» А после он снова вероломно уйдет к Лючии, готовый, не задумываясь, предать все свои утопические идеалы, предпочитая стыд забвению, а собственное счастье — слепому служению поблекшей харизме главного тирана XIX века. Уйдет к той самой бывшей пленнице концлагеря, чье признание в кабинете полиции может утянуть в водоворот трибунала всю компашку уцелевших фрицев. Допустить такого они не могут. Оставить в покое, поверив в любовь двоих, как им кажется, «заблудших овец» — тем более. Остается действовать. Сперва уговорами. Потом игрой в «кошки-мышки». Затем по принципу холодной войны — окружить, отрезав от внешнего мира, и терпеливо ждать, пока осажденная крепость не объявит капитуляцию. Не понимают они самого главного, веками свойственного человеческой природе: тот, кто так долго ждал и уже успел утратить надежду, не пойдет на уступки, выбрав пару недель новообретенного рая вместо всей дальнейшей жизни в одиночку. Именно это останется для служак СС понятием под грифом «terra incognita», и именно по этой причине они, в финале одержав победу, даже не осознают, что на самом деле их победа — пиррова.

* имеется в виду библейское предание, согласно которому танец юной Саломеи на праздновании дня рождения Ирода Антипы очаровал его так, что он согласился выполнить любое её желание. Будучи научена своей матерью, Саломея потребовала убить пророка Иоанна Крестителя, и принести ей его голову на блюде.

«Ночной портье» — самый, наверное, главный фильм Лилианы Кавани. И вряд ли кто-то сможет сказать о нем лучше, чем она сама — в своих интервью, поясняющих его тему, его предысторию. Мне кажется, прочесть их должен каждый, кто собирается посмотреть его впервые, да и заново — тоже. Не поленитесь, найдите их в сети — они стоят минут, отведенных на чтение, и дают пищи для размышлений много больше, чем для анализа одного кино.

За годы существования вокруг «Ночного портье» собиралось много и стереотипов, и предрассудков. Самый главный — это, конечно, пресловутая тема садомазохизма, вплетенная в эстетику СС. Ну что тут сказать? Конечно, она есть, эта эстетика — и в первую очередь потому, что никак не уйти от того факта, что, несмотря на длинный список преступлений, совершаемых людьми в форме СС, сама одежда не стала от этого менее красивой — эта форма действительно очень привлекательна. Но когда каким-то непостижимым образом недалекие зрители считывают исключительно визуальную картинку без наполнения смысловым подтекстом, меня тошнит — как и от любой дурной фальши, в общем-то.

Забудьте все идиотские стереотипы. Забудьте все, что вы о нем слышали. Это история двоих — трагическая история двоих, не сумевших в конце концов переступить через собственную суть и вписаться в лицемерие мирной жизни. Это история о том, как война калечит — без единой пулеметной очереди в кадре, без линии фронта. Посмотрите на чудный дуэт Шарлотты Рэмплинг, ставшей одной из любимых моих актрис, и Дирка Богарта. И самое главное — поймите, что все это было.

Подтверждение — в тех интервью, в тех рассказах Кавани, которые заставили ее снять такое кино. В тех букетах, которые на развалинах концентрационных лагерей выжившие заключенные оставляли своим мертвым палачам. В десятках постыдных историй, изменивших навсегда тех, кто запутался в их сетях. Сколько их было всего, людей, скрывающих тайны о своем прошлом — но отличие (и величие, и трагедия) этих в том, что забыть они не хотят — потому что эти истории были, были! Люди могут быть такими. Люди бывают такими. Это и есть правда — перед лицом страха, перед лицом смерти, тогда, когда человек становится собой. Забыть это — значит умереть. Сколько таких женщин ушло в добровольную ссылку, отгородившись от всего остального мира, страстно желавшего перестать помнить и прошлое, и их самих, как его свидетелей. Для скольких из них жизнь навсегда осталась там, тогда? И кто из них, если бы вдруг оказалось, что тот, другой — жив, сколькие их них поступили бы так же, как героиня Рэмплинг? Мне кажется, что все.

Голодные глаза Лусии (Шарлотты). Прекрасная Вена. Сумерки, угасание. Хождение по краю. Страшная и честная, восхитительно сыгранная история любви. Шедевр.

57-й год, Вена. Макс (Богард) работает ночным портье в отеле, периодически ублажает постоялок и сверху вниз смотрит на постояльцев. Единственный человек, на которого ему придется посмотреть снизу — жена дирижера (Рэмплинг), которая помнит, как он в эсесовской форме заставлял ее играть с ним.

Это прозвучит странно, но фашизм в Ночном портье почти не страшный. Ужас наступает не тогда, когда показывают изнасилования и костлявые тела на грязном кафеле, а когда Рэмплинг совершает легендарный садомазо выход в эсесовской фуражке под звуки демонического аккордиона — момент из тех, что красивы своей отвратительностью, и впечатываются в память намертво. Дирк Богард играет инфантильного нациста с домашней кошкой и запятнанной репутацией, Рэмплинг — хрупкую девицу непонятной национальности, которая так намучилась, что ей это вроде как стало нравиться. Портье — это мелодрама, в которой все не так, а отношения между центральной парой невозможно объяснить вербально: это похоже на любовь, где обе стороны совершенно слетели с катушек, или на ненависть, доведенную до той кондиции, когда ничего не остается, кроме как обнять оппонента и переспать с ним. Ни тот, ни другой ответ не является верным — «Это не романтика», — слова Богарда в одной из сцен. Это действительно не романтика и не ужин при свечах — это трагедия человеческого бытия, когда ты не знаешь, как быть, а по-человечески понимает тебя только тот, кто лучше всего тебя мучает.

8 из 10

Итальянский фильм «Ночной портье» я посмотрел из-за актрисы Шарлотты Рэмплинг и даже представить себе не мог, что это кино произведет на меня такое сильное впечатление. Режиссер Лилиана Кавани создала интересное и для того времени запретное, противоречивое кино, которое у настоящих ценителей стоящих, качественных драм, вызовет фурор и восхищение.

Мы видим главных героев, которые случайно встретились спустя несколько лет после войны. Он бывший нацист, а она была заключенная в концлагере, в котором он работал. В то темное и страшное время, у бывшего нациста была власть, и он мог делать все, что хотел со своими заключенными, и их с этой девушкой, связывали странные любовные и интимные отношения, которые так сильно им запали в душу, что спустя много лет встретившись случайно, у них пробуждается та запретная и никому не понятная любовь между нацистом и заключенной, над которой он все время издевался…

«Ночной портье» — смелое и дерзкое кино, которое конечно понравится не всем, но не смотря на то, что оно снято в далеком 1973 году, его можно вполне посмотреть и сейчас. Этот фильм имеет свою некоторую исключительность, ведь он ни на что не похож. Отношения главных героев были чрезвычайно странными и не понятными для многих, и это вызывает интерес и сейчас. Думаю, настоящие киноманы и любители европейского кино этот фильм оценят.

В этой драме мне крайне понравилась Шарлотта Рэмплинг. Она неординарная актриса, играющая часто странные роли, которые делают ее весьма интересной и замечательной актрисой, покорившей меня своей талантливой игрой. Актер Дирк Богард, которого уже к сожалению нет в живых, в этом фильме сыграл шикарно. Он был обаятелен, не смотря на то, что его роль чрезвычайно была противоречива, и ее могли многие осудить. Дуэт этих актеров в «Ночном портье» мне понравился.

Мне на всю жизнь запомнилась шокирующая сцена, где героиня Рэмплинг танцует с обнаженной грудью перед нацистами и поет на немецком языке.

Эту драму стоит посмотреть из-за необычной истории между двумя возлюбленными. Их история очень странная, и их отношения многих застают врасплох, ведь как могла девушка полюбить нациста, который издевался над ней, убивал людей и делал, все что хотел? «Ночной портье» — драма, которая шокирует нормального, адекватного зрителя своей интригующей и странной историей людей, которые полюбили друг руга, не смотря на то, что обстоятельства складывались не в пользу чистых и возвышенных чувств…

8 из 10

Любовь для каждого человека своя, разная, индивидуальная. Любовь может принимать самые необычные формы и становится сродни болезни, телесной и духовной. Лючия его узнала, Макса, человека из прошлого, ужасного прошлого, в котором кровавым полотнищем развивалась свастика на фоне лагеря. Она его узнала и он ее вспомнил, и это стало началом странной любовной связи.

Фильм «Ночной портье», снятый в 1973 году выдающейся итальянской кинематографисткой Лилианой Кавани, стал одним из самых больших скандалов мирового кино 70-х годов. Большинство зрителей и тогда, и сейчас склонны видеть в этой картине садомазохистскую историю любви, коей она отчасти и является, позволяя по-новому взглянуть на отношения Доминатрикса и Раба, палача и жертвы, воспылавших друг к другу любовной патологической болезнью. Однако фильм имеет и сильный антифашисткий подтекст, как и гораздо более шокирующее «Сало, или 120 дней Содома» Пазолини. Лилиана Кавани сняла более личностное и менее эпатажное кино, в котором сцены эротики и насилия сняты оператором Альфио Кантини эстетически сдержанно и даже красиво, в котором нацизм и его система изобличены через призму секса и подавления личности, в котором вся система власти показана как садомазохисткая услада.

Шарлотта Рэмплинг в роли Лючии просто восхитительна, создав реалистичный и прочувствованный образ. Также великолепен и Дирк Богард, создавший яркий образ Макса. Весь фильм держится на блестящей актерской игре этого дуэта, в котором оба партнера равноценны.

Особую атмосферу в фильме создают саундтреки Даниэле Париса и Фредерика Холландера, а также кантаты Моцарта, буквально обволакивающие фильм.

Я реомендую эту эротическую драму всем поклонникам европейского авторского кино и, думаю, фильм Вас потрясет до глубины души.

10 из 10