Пастухи (1967)

Родившемуся в 20-х годах в Аддис-Абебе Никосу Папатакису самой судьбой, наверное, суждено было стать вечным бунтарем, всю свою жизнь, с ранней юности и до глубокой старости, проведшем в борьбе. Сначала в борьбе вполне конкретной: против итальянских захватчиков, напавших на его родную Эфиопию. Затем — когда в эфемерных сражениях против буржуазного образа жизни он присоединился к великому Жану Жене в его воровских эскападах. Потом — опять с головой в политику. В ту ее часть, когда вместо дипломатов начинают говорить пушки: присоединившись к боровшимся за независимость алжирским повстанцам. И так далее, и тому подобное — но где-то в минуты затишья этого «вечного боя» умудрялся снимать кино. Может быть, потому что знакомство с Сартром, Бретоном, Вианом обязывало принять участие в процессе художественного созидания, но скорее для Никоса это было продолжение бунта другими средствами.

Снятые на исторической родине Папатакиса «Пастухи» уж точно были частью этого перманентного восстания. Нелегально снятый в Греции аккурат во время военного переворота, фильм вроде бы не содержит прямых политических аллюзий, рассказывая историю почти мелодраматическую, при этом изобилующую отсылками к классике (как литературной, так и кинематографической). Однако, привычно скрывающийся в деталях дьявол постоянно корчит издевательские гримасы в адрес ненавистного Никосу буржуазно-демократического строя. Изредка, правда, становясь предельно серьезным. И тогда на экране возникает сцена, подобная той, что происходит в кафе между вроде бы мирно попивающими узо крестьянами. Стоит кому-то совершенно случайно вспомнить о недавно закончившейся гражданской войне — и мгновенно вспыхивает конфликт, делящий людей на две равные части. Точно так же, как несколько лет назад они стояли друг против друга, вот только руки их тогда сжимали оружие.

Теперь же в благословенной Греции царит мир. Но Папатакису постоянно хочется взять это слово в кавычки. Что он, собственно, своим фильмом и делает, превращая сельскую идиллию празднующей Пасху деревни в трагический фарс. Сталкивая лицом к лицу полуфеодальную действительность греческой глубинки и античеловеческую сущность буржуазного общества, он (вот уж не знаю, сознательно или нет) шаг в шаг идет по следам А. Н. Островского, создавая едва ли не парафраз его «Грозы». Вот только классику русской драматургии и в голову бы не пришло перед прыжом с обрыва устраивать Катерине такое садистское испытание, что пришлось перенести Деспине, прежде чем с нее слетела шелуха впитанных с молоком матери императивов. Чтобы, испытав катарсис, переродиться к новой жизни, дочь зажиточного крестьянина, должна не просто забыть о чести — ей надо публично вывалять эту самую «честь» в грязи, пройтись по ней ногами, унизить и унизиться. И тогда, пусть на несколько минут, она окажется свободна и неподсудна.

Так же, унизить и унизиться придется тому, кого она любила всю свою жизнь, но боялась в этом признаться — пастуху Фаносу. Самый бедный житель деревни, сын одинокой Катины, прижитый неизвестно от кого, уже самим фактом своего рождения являлся оскорблением для общества. Ведь его мать — поповна, и безотцовщина ее сына — двойное преступление против отторгшего ее общества. Не умеющий читать и писать Фанос, как и его мать, обречен на вечное унижение. Но Катина, отправившись сватовать своего ребенка к самому богатому жителю деревни Влахопулосу, переносит свое унижение на его голову. Тот просто обязан отомстить, и его гнев, естественно, обращается против Фаноса, которого просто изгоняют из деревни.

А изгнанник забирает с собой Деспину. Ту самую, ради которой ее отец отверг возможность породниться со своим главным деревенским конкурентом. Ведь он мечтает о «городской» жизни для своих детей. И готов поверить первому попавшемуся — хотя бы вот даже студенту, приехавшему вместе с его сыном на Пасху. Но вместо смертельной вражды двух семей — охота на беглецов под гогот толпы, рассевшейся в ожидании финала. И позор, который не смыть уже никакой кровью.

Превращая кажущуюся поначалу неореалистической драму в фарс, Папатакис абсолютно безжалостен к старому традиционалистскому обществу. В те годы, наверное, ему и в голову не могло прийти, что спустя сорок лет наследники тогдашних «левых» превратятся в защитников «обычаев» и «традиций». Впрочем, и классики неореализма вряд ли представляли, что их идеи кто-то будет переворачивать с ног на голову. Но время неумолимо, и в конце 60-х все виделось уже иначе, чем в конце 40-х. Что уж говорить про XXI-й век. Впрочем, бурь и ветров в наше время ничуть не меньше, чем было тогда, когда вечный бунтарь Папатакис снимал свой второй полнометражный фильм, обретая на съемочной площадке свою музу Ольгу Карлатос, для которой «Пастухи» стали отправной точкой в долгой и славной карьере. И если даже идеи режиссера вам не близки, смотреть фильм стоит хотя бы ради ее Деспины.