Коридор (1994)

Замедленные, умирающие планы. Коридоры-анфилады и бесконечные сигаретные дымы.

Любимые темы Бартаса — непростительная музыка, разговоры, разрушающие всю жизнь, лица, лишённые всякого просвета, которые, кажется, смотрят из окна в лицо смерти — лица, жаждущие встречного теплого взгляда.

Самодовлеющая Катя Голубева всплывает в проеме «Коридора», также мистически, как и тремя годами раньше, в ее дебюте как музы Бартаса и всего европейского артхауса девяностых и нулевых годов, в фильме «Три дня», где она определила темп и характер всех своих будущих героинь. Все так же молчалива и грустна, все так же загадочна и прекрасна. В принципе, как и во всех своих ролях. Ее фактура — феномен, снизошедший в фильмографию Шарунаса Бартаса, её тревожные исподлобные взгляды, как удивительно светлая молния, в темных запутанных тучах авторского кинематографа. В титрах у Катерины почетное первое место, несмотря на краткосрочное появление.

Распыляющиеся дождь и туман без труда проецируются через экран, заведомо не обладая синхронизированными физическими эффектами.

Герои Бартаса — всегда неприкаянные и беспризорные, заточенные в четырёх стенах, в силу обстоятельств или собственных желаний, если не моральные хулиганы, преграждающие дорогу из болота, то нарушители, в первую очередь, собственного спокойствия.

Синестезия.

С помощью одной только формы и звуковой тональности, даже не имея цвета и излишней символики, фильм оперирует функциями синестетства, насыщая кадр запахом и заставляя зрительские нейроны спонтанно обмениваться электрическими импульсами.

Сцена в полумрачной столовой напоминает документалистику Виктора Семенюка. В его фильме «Казенная дорога» камере также разрешается подслушивать и подсматривать хор голосов сонма теней. Чувствуется и присутствие Муратовских полифонических диалогов, невольно услышанных ею и ее мужем в различных очередях и магазинах, сублимированных позже в фильмы.

Оголенные худые ключицы — парные кости, с силой обтянутые тонкой кожей, — искривляющиеся в танце, омытые чем-то алкогольным из граненого стакана, как символ безупречной смрадной свободы, с перегаром и запахом грибковой сырости.

Герои кажутся настолько хрупкими и эфемерными, что надави слегка на их грудную клетку — они ссыпятся в кучку праха.

Хрупкие и обреченные.

Сам по себе фильм практически немой, что делает его универсальным для восприятия, его можно смотреть без перевода и субтитров носителям любого языка, — весь смысл кроется в темноте и молчании.