Тюремный романс (1993)

Ах, «Кресты», вы мои «Кресты»,

Растянулись на полверсты.

За кирпичной да за стеной

Горемычный подельник мой.

Антон Яковлев

Императорская длань с исконно русской щедростью разбросала по широким просторам множество тюрем, и среди них «Кресты» пользуются особой известностью. С незапамятных времен питерский СИЗО N1 содержал в холодных каменных застенках политзаключенных, а со сталинских репрессий и поныне — преступников (огульно обвиненных, естественно, тоже) всех мастей. Суровая лагерная романтика, воспетая блатным слогом, не отменяла страстного желания многих сидельцев вырваться на волю, на что ради этого ни пришлось бы пойти. Каждый из немногочисленных побегов становился подвигом тюремного искусства, при этом заканчивался для смельчаков, как правило, плачевно. Не стала исключением и попытка знаменитого советского налетчика Сергея (Али) Мадуева, в которой ему помогла соблазненная прокурорша. Не рядовой и, можно сказать, пикантный по российским криминальным меркам случай тюремно-сентиментальной связи привлек внимание двух прославленных кинематографистов, Евгения Татарского и Сергея Соловьёва. Так на целинных землях постсоветского экрана и выросла незамысловатая, однако, не безвкусная картина.

То ли по этическим соображениям, то ли по художественным, но персонаж Александра Абдулова, оценивающий удобство лагерной шконки, обзавелся не только отличной от прототипа фамилией, но и другой «специализацией». Вместо обаятельного разбойника, известного под кличкой Червонец, глазу предстал не менее привлекательный «валютно-обменный» мошенник Артынов. Впрочем, характерная наглость прожженного уголовника, способствующая умению убеждать, осталась в неприкосновенности. Татарскому оказалось достаточно фабулы «поймали — сел — очаровал — попытался бежать», чтобы выстроить фильм через камерную призму диалогов между вором и женщиной-следователем. При всей немыслимости подобной истории, в нее верится еще охотнее, чем в газетную статью — настолько крепкая установилась связь у Абдулова с Мариной Неёловой. Опытный обольститель против зрелой женщины, несчастной в браке — как думаете, чья возьмет? Прочие события, фигурирующие в картине, будь то вяло продвигающееся расследование, полные растерянности совещания в следственных органах, демонстрация быта прокурорши — не более чем фон. Режиссера интересует только психологическая дуэль, окрашенная романтикой глухих лагерных тонов.

Между экранным Артыновым и реальным Мадуевым сходства, будем откровенны, не слишком много. Впрочем, Татарский к тому и не стремился, иначе не называлась бы его картина «романсом». Абдулов ничтоже сумняшеся эксплуатирует хорошо знакомый образ «гения» из одноименной ленты, который и в местах заключения чувствует себя комфортно. Схожести картинам добавляет мелькающая в обеих недотепистая фигура Юрия Кузнецова, которому словно судьбой предписано играть подстилку для вытирания криминальных ног. Впрочем, говорить о повсеместном заимствовании не стоит. Если в «Гении» романтическая линия не дотягивала до уровня самого фильма, то в «Тюремном романсе» — ровно наоборот. При кажущейся легкости, с которой сердце дамы-следователя оказывается покоренным, сосуд драмы только начинает заполняться смертельно опасным ядом. Роман столь разных людей обречен изначально — и это было понятно им обоим, но обволакивающая каждого из любовников атмосфера новороссийской безнадежности продлевает сладкий вкус иллюзорного счастья. Не знавшая ласки женщина незаметно для самой себя начинает идеализировать образ матерого преступника. Она, подначиваемая тонкой психологической игрой Артынова, не понимает, насколько опасным может стать слово, дарующее напрасную надежду и ставящее под удар огромное количество людей, ведь в деле фигурируют огромные деньги.

Они и есть главные злодеи реально-вымышленной истории — чертовы банкноты с заокеанскими властолюбцами. «Тюремный романс» увидел свет, когда еще не стала известной версия о «цене вопроса» в деле о романтическом побеге. Вполне вероятно, у настоящих преступника и следователя не было никаких чувств, а был заурядный меркантильный расчет. Правду и сейчас найти непросто, а уж тогда, в 93-м, до нее и подавно было не добраться. Татарский в духе гуманного судьи не раз предоставлял своим «подсудимым» шансы победить систему ради самих себя. Тем более низкобюджетность ленты автоматически избавила режиссера от желания ухватиться за все подряд. Что уж говорить, если кульминационный момент организации побега получился будничным, особенно в сравнении с концовкой. Обманчивое спокойствие не способно заретушировать игру превосходных актеров, наглядно показавших, как же легко можно понизить градус трагедии благодаря личному обаянию. Люди остаются людьми и по ту сторону колючей проволоки. Кому положено охранять, допрашивать, «раскалывать» и прочее — порой сами не замечают, как оказываются на «одной территории» с преступниками. Вот почему картине Татарского не откажешь в естественности, а что до художественного преувеличения отдельных моментов — к ним вполне можно отнестись со снисхождением.