Мешок без дна (2017)

После показа в кинозале Родины наступает тишина и никто не поднимается с мест, хотя титры уже прошли. Далее почти одновременно раздаются синхронные аплодисменты, и хочется шепнуть, именно шёпотом произнести давно забытое относительно русского кинематографа слово — шедевр.

Рустам Хамдамов снял настоящее русское кино, русскую сказку, сказание, хотя и по вольным мотивам рассказа японского классика Акутагава Рюноскэ.

Баба Яга, Царевич, Грибы, гуляющий по лесу Мишка, Соловей-Разбойник, Леший, летающие чёрные шары — всё это вдруг становится явью современного русского кинематографа!

У нас теперь тоже есть свой Расёмон, Мариенбад и зазеркалье!

А для тех негодяев, что не смотрят в кинозалах финальные титры, Хамдамов придумал гениальное противоядие: финальные кадры на титрах — отдельный шедевр мастера!

Хамдамов, конечно, легенда. Или миф. Непоставленный фильм в этом мифе — зерно. И то, что наброски «Нечаянных радостей» почти целиком исчезли, — своего рода алиби. Обаятельные и несовершенные ленты «В горах мое сердце» и «Анна Карамазофф» дополняются в моем зрительском восприятии этим отсутствующим фильмом, и его потустороннее присутствие, как ни странно, заполняет зазоры между посюсторонними знаками, положенными в фильмы Хамдамова без всякого связующего раствора. Как аллюзии к Толстому, Достоевскому, Трюффо и Антониони в имени и облике персонажа, сыгранного Жанной Моро.

Впрочем, фильм не так уж чтобы совсем исчез.

«В. Н. — Можно и картину смотреть как узор.

Н. Н. — Но эта полоска туда, а эта туда — не для узора! А на ковре полоски подобраны к полоске. Даже если кажется, что это баран или лебедь, то это так, потому что у самого лебедя и барана крыло подобрано к крылу, рог к рогу, все по паре. Потому что он сам — Природы узор.

В. Н. — Так значит, вся наша жизнь, поступки и случаи — тоже узор?

Н. Н. — Нет, не узор. Узор на оси — а от нее в разные стороны может быть похоже. А жизнь — встречи, потери, новая любовь — не выходит никакого узора. Нет! Просто очень хитрый узор! Не видно центра оси.

В. Н. А где она?

Н. Н. Со звезд видно! Только со звезд!

В. Н. — Потому по звездам и гадают».

В неснятом фильме этот детский лепет сестер разъяснялся их странной одержимостью бухарскими коврами. Вместе с человеком по имени Осип Юрьевич Прокудин-Горский они слабыми руками перетаскивают по фронтам гражданской войны тяжелотканные носители затейливых орнаментов, уверенные, что стоит только правильно сложить узор к узору и поместить это созвездие знаков в нужной точке — и все разрозненные части мира сольются в Рай и Вечность.

Так вот, продолжая дело своих героев, Хамдамов с тихим упорством вновь и вновь собирает какой-то баснословный пазл из массы фрагментов, созданных за всю историю киноискусства и все прирастающих с каждым новым хорошим фильмом. Занятие трудоемкое и безнадежное, потому что сам режиссер не представляет себе то целое, что рассыпалось сотнями тысяч бликов, осколков и чешуек по вселенной мирового кино. Но это обстоятельство не лишает его упорства.

Да, не знает. Иначе снимал бы другое кино: цельное, бодрое и внятное. Но он предчувствует сквозь рой великих и малых фильмов мировой истории некое божественное, еще не снятое Метакино (не путать с книгой О. Аронсона). Оно же — Рай.

Догадка об этом заставляет меня пропускать меж пальцев серебряные струи цитат, забавляясь сюрреализмом их перекличек и связей. Все, что сделано, уже сделано и давно легло драгоценным осадком на дно памяти. Я не могу удовольствоваться этим осадком, потому что рассчитываю на движение и путь. Но могу ли я поставить Хамдамову в вину его манеру заниматься кино, чем бы ни было это занятие: ностальгией, гарбалогией или ворожбой.

Россия — удивительная страна, страна на границе прагматичной Европы и таинственной Азии. Сегодня Россия, как и весь мир, устремила взоры на запад, это не удивительно, ведь со времен Петра, нас приучали подражать европейской моде, говорить на иностранных языках, изучать зарубежную литературу, словом быть европейцами. Но вот, недавно вышедший в прокат, фильм Рустама Хамдамова «Мешок без дна» является своеобразным напоминанием, о парадоксальной сущности нашей страны, испокон веков существовавшей на перекрестке культур.

Сценарий к фильму написан по рассказу японского писателя Рюноскэ Акутагавы «В чаще леса». Восточная литература, часто отличается некоторой недосказанностью. Не всегда, оправданной, не всегда скрывающей что-то по истине глубокое и стоящее, но это её отличительная черта. И у меня возникает ощущение, что эта туманность сама по себе бывает неким излишеством, сравнимым с аскетизмом. В этом есть нечто бессмысленное и беспощадное, но, стоит признать, на удивление жизненное. Вот и «мешок без дна» неуклонно следует принципам повествования, заимствованым у восточных авторов. Несмотря на всю «русскость» самой истории, где фигурируют и узнаваемые персонажи из фольклора и петербургские дворцы Александровских времен, показано все это непривычно таинственно и туманно, со всеми вытекающими перегибами, так что начинаешь понимать хоть что-то только к середине фильма.

Да, смотрится фильм не легко, но пристально. То и дело отвлекают внимание от и так запутанного сюжета разнообразные режиссерские находки, неподдающиеся по началу объяснению, тут и живые грибы-акробаты, и медвежата, томно гуляющие на задних лапах по лесу, и летающие по небу сферы.

С первого кадра фильма ощущается нелепость жизни во дворце, тишина, огромные, пустые залы, по которым эхом раздаются звуки шагов. Фильм построен на сказке, рассказанной князю фрейлиной императорского двора (в исполнении Светланы Немоляевой), о таинственной смерти царевича в далеком тринадцатом веке. Она — настоящая сказочница, выдумщица, ее истории придумываются на ходу, однако зачастую она попадает в точку, через выдумку, в правду жизни. Ведь жизнь — это то, что мы придумали — мешок без дна. Отсюда и притча из тысячи и одной ночи, про то, как двое не могли поделить мешок и придумывали, все новые и новые чудеса, которые могли поместиться в их бездонном мешке. Фантазия оказалось намного красочнее жизни, ведь в действительности в мешке лежал один апельсин.

Режиссер выдал горючую смесь из детектива с убийством и философского взгляда на необъективность отражения реальности. Создается чувство, погружения в чужую фантазию, через сновидение, выведенное на большой экран.

Основной рассказ о смерти царевича ведется от лица сразу нескольких персонажей. Врут все. По разным причинам, в разной степени, но врут — и сами верят в свое вранье.

Инстинктивно очень хочется попытаться разобраться в том, что произошло на самом деле, кто на самом деле убил царевича, хочется найти какую-то правду… но это совершенно невозможно — её там нет и быть не может.

7 из 10

Красивый и странный фильм.

1) Он набит цитатами и ссылками, многие из которых не всем вполне понятны. В связи с этим часть происходящего во дворце остается неясной. Это немного портит впечатление, хотя, вероятно, более продвинутые зрители останутся довольны.

2) Несмотря на русские декорации — и русский дух, в нем есть японские мотивы — что отсылает к первоисточнику — новелле А. Рюноскэ. Шляпки грибов напоминают японские шляпы, носилки царевны можно встретить и в японских фильмах, минимализм характерен для японского дизайна.

3) У фильма безупречная черно-белая картинка, трудно представить, как ее можно было бы улучшить. И все это несмотря на финансовые затруднения создателей.

4) В нем есть 2 сцены какого-то невообразимо запредельного уровня — это сцена с царевной, которая вознеслась (впечатление от этого подобно какому-то инсайту или посвящению в оккультные тайны) и любовная сцена с кольцами.

8 из 10

Пожилая женщина кого-то или чего-то ждёт, совсем одна в пустой зале. Кто-то бежит, что-то происходит, тени чередуются с узкими полосками света, чёрно-белый фильм будто бы светится изнутри, говорят, такой эффект давало серебро в ту эпоху, когда его ещё использовали для нужд кино. Начинается странная сказка, эстетская, изящная до невозможности, но в ней найдётся место и для людей-грибов, и для антропоморфного медведя, и для Бабы-Яги, и ещё много для кого. Классический сюжет Рюнонскэ Акутагавы обыгрывается непривычно сказочно, волшебно, но считывается легко, его ни с чем не перепутаешь. Десятая экранизация великого рассказа включает в себя и другие сюжеты, например, сказку из «Книги тысячи и одной ночи». Забавно, что и другая, самая известная, экранизация рассказа «В чаще», «Расёмон» Куросавы, имеет название совсем другой истории, и уже через неё передаёт смысл экранизируемого произведения. Так же случилось и с «Мешком без дна». Попытка рассказать все истории мира одновременно заведомо обречена на провал, избежать его могут только гении — Акутагава, Куросава, а теперь и Хамдамов. Их способ — рассказать историю о повествовании, не о самой истории, но о том, как историю стоит преподнести, о её создании, о мифе, который её окружает, не о сюжете, но о том, что стоит за любым сюжетом, о том, что остаётся позади, вдали, извне восприятия любой истории.

Любопытно, что это первый полноценный полнометражный фильм Хамдамова, прошедший путь от написания сценария до выхода в прокат, к (относительно) широкому зрителю. После дебютной короткометражки, выпущенной в конце 1960-ых, фильмы Хамдамова так или иначе останавливались на полпути, то ложились на полку, как неудобоваримые для своей эпохи, то трансформировались в какие-то другие проекты, к примеру, в «Рабу любви» Михалкова. «Анна Карамазофф», показанная на Каннском кинофестивале 1991-го года, существует ныне в отвратительном VHS-качестве, оригинальная копия хранится у французского продюсера фильма, и официально фильм после того каннского показа больше нигде не демонстрировался, и ни на кассетах, ни на дисках не выходил. Уже в нашем веке, спустя 11 лет съёмок, были выпущены «Вокальные параллели», но это всё-таки фильм-концерт, хотя и очень самобытный. И вот, так случилось, что именно в начале 2018-го года мы имеем возможность в полной мере, в кинотеатрах, оценить кинематографический гений Хамдамова, его бескомпромиссный перфекционизм, хоронивший один проект за другим, авторский почерк, который, с одной стороны, не перепутать ни с чем другим, а с другой стороны, бывший недоступным для широкого зрителя больше 50 лет. «Мешок без дна» очарователен от и до, и можно только порадоваться за Рустама Усмановича, на закате жизни получившего возможность довести хотя бы один свой фильм до конца именно в таком виде, в каком он его и задумывал.

В этом году русский кинематограф не устает меня радовать. Посмотрел не побоюсь этого слова элитарный и философский арт-хаус Рустама Хамдамова «Мешок без дна» со Светланой Немоляевой в главной роли.

Фильм безумно понравился. Казалось бы что могло меня впечатлить в этом месяце после «Жертвоприношения» Тарковского и «Забавных игр» Михаэля Ханеке, но нет. Этот фильм попал в сердце моей коллекции лучшего кинематографа, просмотренного в начале 2018 года.

В основу фильма взята японская сказка Рюноскэ Акутагавы «В чаще», но сказка имеет не самое прямое и очевидное отношение к фильму.

Героиня Немоляевой приходит в обитель человека, которому рассказывают сказки. Она некий всевидящий и всёпонимающий персонаж, которая обещает рассказать сказку. В ней будет только одно убийство, так как по словам эпизодической героини Анны Михалковой предыдущая рассказчица слишком много напридумывала преступлений, за каждое из которых пришлось ей заплатить слишком много. И Немоляева обещает рассказать новую сказку, как Шехерезада, в рамках канонов.

Эта очень красивая и очень печальная сказка о Царевне, Царевиче и Разбойнике. История одного убийства и одного преступления в чаще русского леса, с избушкой, бабой ягой, но в тоже время с батальными сценами в стиле китайского «Героя» Джана Имоу, и сама структура повествования, когда сменяется автор истории за которого читает Немоляева, а в какой то момент слушатель и чтец уже друг другу читают эту историю, создают собственные сказки в попытках переговорить друг другу, заполняют этот бездонный мешок, в котором нет уже места. И это завораживающее сочетание русского и восточного, философских вопросов хозяина обители, и ответы всезнающей «десятиголовой», как он ее называет Немоляевой на самом деле, на мой взгляд, повествуют о России в абсолютно разное время, как в поисках человеческого счастья люди своими сказками набивали этот мешок, набивали, а в конце в нем уже места и не осталось. И сказка закончилась.

Потрясающе красиво и филигранно снята эта черно-белая лента- очень философская, мудрая притча, в которой есть удивительные синхронно снятые и безумно интересные кадры. Актеры потрясающе играют и создают удивительное настроение. Фильм удивительный. Его конечно воспримет не каждый, но он интересно отражает видение автора.

И вечный вопрос о Рае, который заедятся героине Немоляевой, а ответ ее можно услышать в трейлере фильма, который я обязательно прикреплю. Но чтобы попробовать прикоснуться к этому притягательному и волшебному киноискусству фильм надо обязательно посмотреть! И лучше всего в кинотеатре!

А еще в тот момент, когда сказочница идет думать и продумывать последний финал нам показывают как гвардейцы на доске чтобы создать атмосферу высчитывают интегралы, а потом японка, которая тоже была элементом процесса стирает с доски. И все самые интересные немые и синхронные элементы этой вдумчивой атмосферы вместе с замечательной музыкой дополняют фильм удивительной и очень погружающей зрителя в себе атмосферой.

Где тонко, там и рвётся. А ткань реальности так истончилась, что чтица, фрейлина царского двора, без труда проткнёт её буратиньим носом, свёрнутым из старой нечитаной газеты. И мы тут же, в одну монтажную склейку, перенесёмся из декадентского XIX века, где бомбисты взрывают великих княгинь, в древнерусское кватроченто (которого никогда не было) — из посюстороннего мира княжеского дворца в чащу сказочного леса, где братья грибы ограбили мертвеца и сказочно (как же иначе?) разбогатели. Тот царевич был убит: то ли расстрелян из лука, то ли зарублен — то ли собственным мечом, то ли разбойничьим, а может, умер от горя. Его царевна не то была изнасилована, не то сама отдалась, не то утопилась, не то вознеслась. А единственный свидетель — мишка косолапый, но он никому ничего не скажет.

Эта сказка сказок — «Мешок без дна», долгожданный фильм Рустама Хамдамова, и это какое-то невиданное, небывалой красоты кино, то самое, из золотого века, великое чёрно-белое, где лица актрис сияют, как жемчуг (как сияли у Гарбо, Дитрих, Орловой), актёры актёрствуют, не говорят бытовыми голосами, а свет и тень ведут такую эффектную игру, будто холст экрана — сплошь смарагды да яхонты.

Вслед за Эйзенштейном (детская коляска на одесской лестнице) Хамдамов понимает кино как монтаж эффектных аттракционов, и по части создания незабываемых поэтических (иногда — сюрреалистических) образов и сложных кинометафор ему, кажется, нет равных.

Никто никогда не снимал так лес. У Хамдамова он ошеломляющий — как всё здесь, чёрный, солнечный, будто с гравюр Шишкина — мшистая разлапистая чащоба, пронизанная светом и сквозистой тенью, колеблемая семью ветрами, таинственная, почти не страшная. А великокняжеский дворец весь рассыпается хрусталём; взгляд камеры блуждает по его закоулкам, любуется обветшалой красотой перегруженных убранством комнат, газовыми лампами, сиротливо нерасчехлённой мебелью и затянутыми в корсеты силуэтами прислуги. Последний раз нечто подобное мы видели не то в прошлом году в Мариенбаде, не то на бульваре Сансет. И никто никогда не снимал так секс: долгая, мучительно красивая сцена любви ближе к концу фильма, кажется, цитирует из «Золотого века» Бунюэля, и, увидев однажды, забыть её нельзя.

Как и сияющий лик принчипессы сверхкрупным планом; парящие над полем, вполнеба, точно НЛО, чёрные воздушные шары раскаяния; царевича, умершего смертью Святого Себастьяна с ренессансных картин; дрейфующую в чёрном озере голову разбойника с краденым мечом на челе; то самое шишкинское утро в сосновом лесу; или, например, царевну-лебедь, воспарившую в лодке без дна. И ещё множество трюков со звуком, операторских находок, сложнейшую повествовательную технику — не счесть алмазов хамдамовской фантазии. Этот фильм-стиль — бегство от реальности в выдуманный автором мир, в миф о прекрасном прошлом, чтобы там любоваться останками божественной красоты.

На пресс-конференции после премьеры Хамдамов сказал, будто не умеет снимать актёрского кино, как «Большая семья» или «Весна на Заречной улице»; но в «Мешке без дна» все актёры чудесно хороши, и есть несколько выдающихся работ. Это великая клоунесса Алла Демидова в роли старой ведьмы, вельможный князь Сергея Колтакова, тяжело переживающий гибель матери, деловитая княжна Анны Михалковой с прекрасным, как поле, лицом и ироничной чёлкой. И главное — потрясающая работа Светланы Немоляевой в роли фрейлины-ворожеи, пытающейся своей сказкой заболтать князеву боль от утраты. В Немоляевой, которой часто доставались вторые роли (то жены Гуськова, то крашеной блондинки в жутких розочках, вечно с авоськами ходит), Хамдамов разглядел звезду масштаба великой Бетт Дэвис, чистый Голливуд. Он нарядил её царственной красавицей fin de siecle и подарил эту большую, глубокую, как мешок без дна, роль — возможно, лучшую в её кинокарьере.

В фильме много забавного (дветысячеголовый зал на премьере взрывался смехом), а есть пронзительные эпизоды, когда у края глаз буквально закипают слезы (зал глядел в оцепенении): история князя, что любил русалку, да так и не женился, или его встреча на мосту в плохом районе с покойной матерью, или по-чеховски рвущая душу биография трёх пыльных бутылок с каминной полки, или самые страшные слова, что может сказать человеку человек (их сказала царевна, и слышал царевич) — и ещё финальная кода, когда чтица откроет князю тайны земного рая, но сама так расчувствуется, что сбежит из дворца, в сад, под падающий снег — а ты вдруг понимаешь, сколько надежды и какое великое утешение дарит раненому сердцу искусство.

10 из 10