Нетерпение чувств (1980)

Совершенно случайно нашёл этот фильм. искал информацию о самоубийстве Эвелин МакХейл, а доброжелательный гугл предложил обилие ссылок о самоубийствах красивых женщин, как реальных, так и кинематографических. среди них был и фильм «Нетерпение чувств». Я не планировал просмотр, но все же посмотрел, поэтому «случайный просмотр»

1. Почему «нетерпение чувств», если в оригинале bad timing? Отсылка к Цвейгу «Нетерпение сердца»? Вполне возможно. Bad timing нравится больше, он лучше соотнесен с событийным рядом фильма, а не с интерпретацией психологических переживаний героев. Попытка доктора Линдона скрыть точную последовательность событий той ночи и есть bad timing.

2. История любви или история болезни? Скорее всего оба варианта вместе. Кинопоиск нам неслучайно цитирует высказывание Rank Organisation об этой картине: «больной фильм, снятый одними больными людьми для других».

Со слов Мелани, она живет текущим моментом и особо не задумывается о дальнейшем, ты счастлив сейчас, а дальше будет видно. Переживать положительные эмоции ей помогает промискуитет. Девушка дарит себя миру, а взамен получает радостные переживания. Эта позиция обозначена в репликах героини.

Доктор Алекс напротив внешне не эмоционален, старается придать отношениям больше рациональности, постепенно он приходит к тому, чтобы их отношения стали браком и т. д. Однако есть некоторые вещи, которых он в себе избегает. Например, желание ощутить полную власть над возлюбленной. Причем, как только Алекс достигает своей цели Мелани начинает восприниматься им просто как тело, и даже лучше, если она умрёт.

Отметим и то, что Мелани не может создать долгие дружеские или любовные связи. Первый муж отпускает её понимая, что брак неорганичен для неё.

3. А ещё интересно вот что. Случайно ли образ главной героини — Мелани поведенчески сходен с образом Лори Бёрд в фильме «Двухполосное шоссе»? Актриса Лори Бёрд встречалась в Артом Гарфанкелом в далеком 1979, а затем покончила собой, выпив большую дозу Валиума. Википедия приводит слова Арта после случившегося:

«Она была красивой, одинокой, странной, и я обожал её. Но я не был готов к браку, и ей было не очень комфортно быть Лори, она не была довольна собой. Её мать покончила с собой в двадцать пять лет, как и она. Лори была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел. После её самоубийства у меня не было сил оставаться в этом мире».

Интересно, что журналист Дик Кляйнер предположил, что Лори «plays herself in first role». В «Двухполосном шоссе» Бёрд играет девушку-хиппи, которая путешествует автостопом, она легко меняет партнеров и ни к кому не привязывается. Если верить Кляйнеру, то между сценическим образом первого фильма и реальной жизнью актрисы есть некоторая связь. Тогда вполне возможно, что Гарфанкел в некотором смысле отыгрывает в фильме травмирующую ситуацию. Вот почему концовка «Нетерпения чувств» кажется смазанной, можно было либо героиню убить для большего драматизма, либо доктора разоблачить, но в итоге все острые углы сглажены. Хотя, скорее всего я ошибся и никакой связи между Лори Бёрд и персонажем «Нетерпения чувств» нет, это лишь сомнительное предположение.

Он — Алекс Линден — психоаналитик-собственник с пышной кудрявой шевелюрой, боготворящий ее влагалище, словно кинокамера порнофильма. Она — Милена — взбалмошная блондинка без комплексов, киса, возможно даже практикующая перманентный промискуитет и пресекающая малейшие посягательства на свою свободу, но как и всякая уважающая себя женщина, мечтающая любить и быть любимой. Встреча двух одиночеств — не случайность, но судьба, оставившая шрам не то на шее, не то на сердце. Злой рок, в очередной раз подтверждающий избитую истину о том, что от любви до ненависти — один акт, он щедро наградит смертельной дозой любовного яда глупых, слабых, похотливых и окончательно запутавшихся в хитросплетениях чувств горемычных человечишек. Она — его аддикция, его «героиновый» рай. Он — ее последняя надежда найти родственную душу. В итоге женщина окажется на грани между жизнью и смертью, а мужчина — в числе главных подозреваемых. Покатились глаза по бледной коже, у меня есть ножик, где-то ножик.

Британец Николас Роуг сосредотачивает любовные игрища на родине Фрейда (что уже наводит на вполне очевидные мысли), строит повествование изящно и естественно, плавно ввергая героев, а вместе с ними и зрителя в пучину нездоровой страсти, где здоровым отношениям места не найдется априори. Постановщик нарочито отказывается от романтической выхолощенности, гротеска или каких-либо фантазий (сексуальные — не в счет), бесстыдно ковыряется в недрах подсознания своих героев, в их гениталиях, в их чувствах и эмоциях, настойчиво доказывая, что противоположности действительно притягиваются, а свойственная им инфернальная страсть — не более, чем инфекция, заразиться которой может каждый. Febris erotica. Нежная эротика регрессирует в агрессивное доминирование, основные инстинкты подавят здравый рассудок, а животворящий Эрос потерпит безоговорочное фиаско в борьбе с губительным Танатосом. Параноидальная навязчивость Алекса Линдена и беспечная раскованность Милены приведут к полнейшей аберрации чувств, необдуманности поступков, помутнению сознания и, как следствие, — фрустрации.

Отрешенность от внешнего мира зацикленных друг на друге молодых людей ограничивает в пространстве, отчего и камерность действия не кажется элементом чужеродным; помещает «влюбленных» в некий вакуум, выбраться из которого решительно невозможно, а растущий в геометрической прогрессии helter-skelter окончательно повергнет заложников чувств во мрак и отчаяние. Саспенс у Роуга нагнетается благодаря грамотно выстроенной детективной линии (не интриги — заметьте), гиперфлэшбековый монтаж заставит отхлынуть кровь от причинных мест и включить голову, а медитативность нарратива создаст неподдельное ощущение «камешка в ботинке», настолько острого, что от зрительской зоны комфорта не останется и следа. Пикантности добавляет визуальный ряд, подкрепленный климтовским модерном, что пронесется скринсейвером еще на вступительных титрах. Камера с воодушевлением фиксирует красоту юного тела Милены, но статична в те моменты, когда герои просто нежатся в постели и курят, когда сыщик в исполнении Харви Кейтеля пытается добраться до истины, и даже когда героиня беззастенчиво расставляет ноги. Несмотря на подчеркнутую провокационность тех или иных сцен, режиссер тактично придерживается цензуры, избегая физиологического радикализма, но при этом не возникает чувства, что все самое интересное остается за кадром. Роуг — не провокатор, и уж точно не конъюнктурщик, а скорее исследователь и немножко художник. Парадоксальным образом зритель знает, чем все закончится (а если и не знает, то уж точно догадывается), но даже в мыслях представить не может, какие события приведут к трагичной кульминации. А затем приходит понимание того, что быть обманутым авторами «Нетерпения чувств» — чертовски здорово. Обломки империй, элементы систем, и тот, кто был всем, тот станет никем.

От обсессии до обсессии живет Алекс Линден весело. Пока герои уживаются со своими демонами, а зритель разглядывает необычный набор ретрооткрыток для взрослых под звуки канонических The Who, Роуг не запутывает очередной клубок отношений, а строит целый куб, с лабиринтами и головоломками, наподобие того, что был у Винченцо Натали в одноименной картине. Но делает это только затем, чтобы в самый ответственный момент расставить все точки над i. «Нетерпение чувств» — это «Bad Romance» от кинематографа, аккурат вышедший в эпоху становления постпанка (тоже в Великобритании, к слову) — жанра в большинстве своем экспериментального, как и сам фильм, поэтому ни о каком мейнстриме не может быть и речи. «Нетерпение чувств» — это Любовь и сигареты, а еще генитальный герпес на теле авангардного кино, одновременно доставляющий массу дискомфорта, но и заставляющий трижды подумать, прежде чем поспешно спустить штаны. «Нетерпение чувств» — это оргазм для киномана, страдающего от переизбытка сахарной ваты, любовной любви и глазированной безвкусицы. Долой пошлые кубики льда, только пламя найдешь здесь ты. Пламя, что сожжет дотла твои никчемные надежды и фантазии. Ведь мы так любили, мы были!

«Трахни меня! — кричит Милена в порыве гнева Алексу. — Ты же ведь этого хочешь». И Алекс трахает, да так, будто в последний раз. Но после дикого необузданного сношения на ступеньках парадной белокурая femme fatale просит лишь одного: «Люби меня».

«В комнате с белым потолком, с правом на надежду,

В комнате с видом на огни, с верою в любовь…»

Она скользит вниз — в ту бездну, где вот-вот Морфей холодными пальцами сожмет ее горло, навсегда вырвет ее тело из потока вечно спешащих людей, оборвет мчащиеся, как метеорит, мысли, постоянно сводящие с ума. На ее тонких бледных руках, словно провода, выступили вены. Сплетенные пальцы крепко сжались. Сквозь шум в ушах она еще может различить вой сирен, глаза, прежде чем погрузиться в темноту, распознают яркие всполохи синей мигалки на крыше «скорой». Склонившиеся над ней лица в масках обеспокоенно переговариваются, пытаясь вырвать белокурую девушку из цепких лап самого страшного соперника жизни, но он уже близок — этот тихий сон смерти. Британский мастер визуальных экспериментов Николас Роуг цинично и беззастенчиво руками хирургов кладет на операционный стол героиню своего фильма, вставляет в ее влагалище металлический расширитель, рассекает трахею скальпелем, колет вены иглами анестезиологов. Тише… Тише, милая Милена. Если она выживет, у нее на шее навсегда останется шрам от скальпеля. Если только она выживет. Герой фильма Алекс Линден цинично и беззастенчиво гасит окурки похоти о душу своей возлюбленной, оставляя «ожоги» в ее сердце, рассекает ее жизнь пополам, колет ее сознание иглами допросов и придирок. Но она — не подопытный кролик. Этот Алекс Линден ничего не знает. Она — женщина. Которая любит. И хочет быть любимой. Неужели это так много — желать быть любимой? Если она выживет, у нее навсегда останется в душе горечь расставаний. Если только она выживет.

Психически нестабильная Милена и, казалось бы, умиротворенный психолог Алекс Линден демонстрируют в фильме-перевертыше весь спектр чувств и эмоций: паника, злость, безумие, апатия, подозрительность. Все это сплетается, спрессовывается, сливается в вязкий, зыбкий, сочащийся желтой кровью, словно гнойник, срезанный при бритье, единый момент. Этот момент герои проживают своей странной безумной жизнью, и мы переживаем вместе с ними на протяжении двух часов, пытаясь понять их поступки. Они испытывают наслаждение от близости, но еще больше испытывают наслаждение от ненависти друг к другу. Влечение и желание приводят лишь к схватке механической любви, как у Набокова. Еще вчера их пленяли миражи и обманы, виртуозно исполненные, доведенные до дьявольской тонкости. Но сейчас физическая услада заменяется душевным мучением и непонятно — возможно это и есть для них удовольствие? Заполненные до верха пепельницы, разбросанные одежды, беспорядок, грязь — в этом мирке, где царят грусть и гнильца, живут герои ленты — душевные уродцы, для которых внешнее окружение — закрытое пространство. Зажатая четырьмя стенами камера оператора не может свободно двигаться среди скрипучих шкафов и ухабистых кушеток в комнате, словно окутанной дымящимся опиумом. Избегая затянутости и фальшивости сцен, присущих фильмам о препарации человеческих душ, Роуг сжимает монтажную пружину настолько сильно, что нет полной уверенности — сновидения героев мы видим или это все наяву.

Символично, что создатели киноленты поместили персонажей и события в Вену — город Фрейда и психоанализа. Поначалу подозрительность обстановки намекает на шпионское настроение полотна. Милена с неким таинственным пожилым мужчиной пересекает границу с Чехословакией, строящей социализм. Но вскоре фильм погружается в темные воды психологического триллера, затягивая гипнотизмом извращенной любви. Рука режиссера нашаривает в коробке нужный пазл, сдавливает его — пока еще мысль колеблется, мы ждем совсем не того, — и когда разжимается пружина, оказывается, что прошел некий промежуток времени, истлевшего в накаленном до сияния мозгу зрителя, невольно вовлеченного в события. Тотем Милены в виде броши на груди постоянно меняется, символизируя собой новый этап: расставание, предательство, встреча или, возможно, смерть. Но разгадать это не так-то легко. Вдумываясь, мы вроде бы и замечаем все капканы и вот уже кажется, что найдено решение. Но визуалист Роуг запутывает в такую паутину ходов, которыми поначалу пренебрегает даже самый проницательный киноман, что попасться в сети остается лишь вопросом времени. Фильм подобен картине Дали «Великий мастурбатор». Те же плоть и гниение, секс и кровоточащие порезы, разложение и плодородие. И все это в образах, выражающих уход от линейного понимания времени.

Кино для Роуга — площадка для расстановки фигур. Словно составитель шахматных задач, готовый пожертвовать чистотой рассудочной формы ради фантастического содержания своих психоделических головоломок, создатель «Нетерпения чувств» ставит во главу угла визуальное насыщение, переставляя фрагменты при монтаже, словно фигуры на доске. И зритель для режиссера — прежде всего, воображаемый разгадчик. Стоит лишь присмотреться: сильные первые ходы, ложные следы, хитро приготовленные подвохи, чтобы фальшивой нитью Ариадны опутать сидящего перед экраном — или иными словами, вошедшего в лабиринт Роуга, — зрителя. Понятие времени выпадает из сознания: один отрезок прошлого продолжает настоящее, а завершается будущим. Двойственность событийного ряда разрушает линейное восприятие. Действительность распадается на параллельные миры, в которых для Милены и Алекса просто невыносима эта ежедневная легкость бытия. Если есть дама и валет, то должен быть и король — этакий Гумберт, отпустивший свою Лолиту, но продолжающий любить ее. Здесь он как раз олицетворяет преданность и надежду, что она вернется. Но фильм предлагает игру в четыре руки: на сцене появляется настойчивый следователь, который пытается докопаться до истины. Вот только нужна ли ему шокирующая разгадка? «В любовных отношениях нельзя щадить друг друга, так как это может привести лишь к отчуждению». Возможно, «венский шарлатан» был прав. Или все это только иллюзия?

Эта не поддающаяся логичным объяснениям история губительной связи рационального психоаналитика и неуравновешенной распутницы практически моментально окунает в себя вступительной истерикой монтажа. Размывая временные границы, прыгая туда-сюда по несущемуся навстречу катаклизму взаимоотношений прошлому и постапокалиптическому настоящему, «Нетерпение чувств» представляет собой занимательную головоломку, которую интересно не столько складывать, сколько пропускать через себя отдельными кусочками, прислушиваясь к отзвукам, возникающим где-то внутри. Впиваясь в руку сломанными ногтями, очередной жанровый эксперимент Николаса Роуга ведёт зрителя пыльными переулками воспоминаний главного героя — Алекса Линдена, столкнувшегося на родине Фрейда с раскрепощенной блондинкой Миленой и моментально порабощённого чем-то, что вначале казалось любовью. Хрипловатый голос надсадно ласкает телефонные провода, предвещая скорую смерть своей обладательницы, но действие совершает прыжок, и вот уже и женщина, и мужчина неимоверно счастливы, полностью поглощены друг другом. Теперь его любимое место между её раздвинутых ног, Алекс желает ежечасно, ежеминутно обладать телом Милены, подчинить её себе, раствориться в ней без остатка… Так было когда-то давно (месяц, может год назад), и то же самое происходит сейчас, с той лишь разницей, что она борется за жизнь где-то в лабиринте австрийских больничных коридоров, а он проигрывает в голове затёртые пластинки собственных былых ощущений, параллельно отбиваясь от нападок проницательного следователя.

Покачивает ножкой. Закусывает губу. Ну что, доктор. Есть надежда? Милена прожгла сиденье его авто небрежно брошенным окурком и раскроила его жизнь надвое, отравив никотином ненасытного вожделения. В едком сигаретном дыму под мерные ритмы неотличимых друг от друга мелодий зарождается разрушительное столкновение противоположностей. Рациональное начало и хаотическое стремление охватить всё и вся, сложные внутренние структуры собственника Алекса и простота восприятия мира альтруистки Милены — взаимное разрушение под прессом страсти, правда, которая кажется ложью и ложь, которая острее любого кинжала. И вот уже огнём любви наполненные очи сквозят искоса проглядывающей ненавистью, а дискретная подача истории начинает свою издевательскую игру. Новая брошь блондинки — новая история, новый обман, очередной шажок к прогрессирующему поклонению эскапизму. Как знать, может кто-то из героев уже летит вниз с отвесного склона, хотя ощущение времени в этом полёте у каждого своё. Этот миг, эта секунда — то, что ценит Милена, что важно для неё и неприемлемо для Алекса — человека будущего, смотрящего вперёд и не желающего топтаться в дне сегодняшнем. Но тенденция к спасению, некоему самосохранению, очевидно, отсутствует у обоих, у их любви не бывает ремиссий, и кажется, что эта болезнь не излечима.

Агрессивный монтаж делает историю гораздо тоньше и пронзительнее, чем она есть на самом деле, манипулируя зрительскими эмоциями с помощью бурлящего потока, бросающего героев из стороны в сторону как во времени, так и во взаимоотношениях. Иллюзия предвидения, работающая в обратную сторону — с самого начала финал отношений известен, но цепь событий, ведущая к удушливой, почти содомистской кульминации гораздо интереснее. В фильме Роуга наблюдается довольно интересная точка перелома — момент, в котором реализуется идея перманентного человеческого вуайеризма. По сути каждый использует подглядывание за всеми вокруг в надежде изменить свой так или иначе замкнутый мирок, но Алексу Линдену достаётся, возможно, худшая участь из всех — он становится «подглядывающим» только в отношении одной единственной человеческой особи. Милена — уже не столько возлюбленная, сколько навязчивая идея, женщина-обстоятельство, непринуждённостью своего мировоззрения только ускоряющая неминуемое столкновение двух таких разных миров. Действие «Нетерпения чувств» медленно и настойчиво приближается к своему локальному апокалипсису, словно некая цепная реакция в критической массе радиоактивного кабздеца, неотвратимо проходит через узловые точки ссор на пике эмоционального напряжения. Но, так или иначе, всё заканчивается половым актом, к нему всё сводится, движение от одного совокупления до другого, и этот путь полит слезами, усеян обломками двух разбитых сердец, с упоением занимающихся самоуничтожением.

Британский режиссёр легко задаёт неудобные вопросы, давая на них обобщённый шокирующий ответ, подающийся как нечто само собой разумеющееся. Эпатажное кинополотно про двух больных друг другом людей оказывается изнуряющим путешествием, в котором уже единожды совершённые ошибки персонажей прокручиваются вновь и вновь, видоизменяя форму, но сохраняя в неизменности исковерканное содержание. Милена — всего лишь лицо из толпы, внезапно обретшее свои уникальные очертания в глазах человека, который по роду своих занятий должен разбираться в страстях человеческих. Для Алекса Линдена люди — всего лишь кипы дел, которые легко поддаются анализу и заслуживают беспристрастных вердиктов, но рано или поздно наступает коллапс, волны эмоций будоражат воображение, дезориентируя и заставляя сомневаться в происходящем. Она что-то сказала или это он додумал фразу за неё? Да какое это имеет значение, ведь лаская свой объект вожделения, кудрявый психоаналитик с удовольствием бы зарыл его лицом в подушку, придушил бы, сделал всё, что угодно, лишь бы прекратилось непрестанное отрицание того, что важно именно Ему. И плевать, что над всем довлеет вкус её вот-вот похолодеющих губ, который не забыть, не исторгнуть из памяти никогда и ни за что. А потому не гореть этой истории последними минутами пылающей страсти, а лишь удушливо отдавать парами эскапического наваждения.

Замечательное кино. Замечательная игра главной героини. Как всегда слаженная игра Харви Кейтеля.

Фильм показывает историю любви двух людей — взбалмошной Милены, любящей амфетамин и алкоголь, и Алекса, занимающегося изучением человеческой души.

Поначалу их отношения, как и у большинства влюблённых, парят где-то в вышине, не замечая ничего, происходящего вокруг. Когда всё прекрасно у двоих, то всё остальное значения не представляет.

Однако с течением времени открываются вещи, которые сперва не заметны в любимом человеке…

А учитывая определённые особенности предоставленных на взгляд зрителя типажей, love story со временем превращается в историю горечи, ревности и других ненужных отклонений.

Данный фильм, безусловно, рекомендуется к просмотру всем любителям серъёзного и правдивого кинематографа. Данный фильм учит, что любовь это не только горячая постель и удобные слова. Данный фильм подталкивает нас ближе присмотреться к себе самим. Данный фильм говорит нам — любите, любите, а со всем остальным разберётесь, это второстепенно.