Последняя женщина (1976)

Любовь и секс в Вашей жизни?

Почти шестьдесят лет назад легендарный итальянский режиссер по-мужски смело и в гениально-художественной форме задал этот вопрос каждому из нас и современному обществу в целом.

Разумеется, что все упреки о 'неприличных' постельных сценах и якобы нарочитой демонстрации обнаженных тел неуместны при раскрытии такой животрепещущей темы.

Не будем ханжами, а попытаемся воздать кино художнику должное за заботу, в том числе и о нашем поколении, осознать себя, как индивидуумов, стремящихся построить жизнь гармоничной и комфортной во всех отношениях.

Режиссер Марко Феррери еще в 1976 году призвал нас отбросить предрассудки и быть ближе к природным инстинктам. Не пороком считать их, но даром божьим.

Однако его герой, признанный король секса, но человек, лишенный, духовности и стремления понять женскую душу, терпит крах в личной жизни, теряя навсегда последнюю в своей жизни женщину.

Так будем же бдительны. Предаваясь земным утехам, будем внимательны и терпеливы к любимым, видя в них не только желанного партнера, но и личность, возможно, с иным складом ума и восприятием мира; быть близкими не только телами, но и душами.

Знакомство с творчеством итальянского режиссёра Марко Феррери началось с фильма «Последняя женщина». Увидев актёрский состав (Жерар Депардьё и Орнелла Мути), сразу же стало интересно посмотреть.

Фильм не просто об отношениях между мужчиной и женщиной, но и о мужском и женском началах и их месте в современном мире. Жерар (Жерар Депардьё) живёт один со своим сыном. Когда приходит за сыном в детский сад, он знакомится с его няней Валери (Орнелла Мути), в которую влюбляется. Жерар — типичный сексоман, у которого собственное сексуальное удовлетворение на первом месте. Валери искренне любит его и его сына, к которому просыпаются материнские чувства. Вскоре Жерару придётся сделать непростой выбор…

В фильме полно обнажённой натуры актёров и постельных сцен, но они красивы и носят символический характер. Особенно очень красиво выглядит сцена, где они голые вдвоём с ребёнком, вызывающая позитивные эмоции и ни капли отвращения. Снять постельную сцену — это непростая задача каждого режиссёра, и нужно снять её так, чтобы это не выходило за рамки и не выглядело, как порно. Можно вспомнить оригинальный подход Петра Тодоровского к постельным сценам в «Интердевочке», которые лишены вульгарности и пошлости. По сравнению с этим фильмом, фильма «Последняя женщина» выглядит очень смело, так можно видеть полностью обнажёнными Орнеллу Мути и Жерара Депардьё. При этом их любовь на экране, которой хочется наслаждаться, не вызывает брезгливого чувства, а наоборот, вызывает чувство самому любить, чувство романтики.

Сюжет фильма в основном фигурирует между Жераром и Валери, он динамичен и имеет вполне закономерную концовку. Возможно, из-за камерности, динамичности и быстро развивающегося сюжета возникает чувство, что чего в этом фильме не хватает. У меня такое чувство к концу фильма и возникло.

Любой актёр может сыграть в постельной сцене, но показать настоящими страсть, секс и любовь — это сложнейшая задача. Актёрский дуэт Депардьё-Мути выглядел очень гармонично, не вульгарно, красиво, очень натурально выглядели их сцены с ребёнком, как будто это был их дитё. Сейчас они оба являются легендарными актёрами, причём не зря.

«Последняя женщина» — это философский фильм о мужчине и женщине, провокационный, смелый, камерный, а также местами слега возбуждающая и красивая эротика. Хоть фильм и смотрится простым, Марко Феррери снял многогранный фильм, после которого задумываешься над смыслом любви, секса и семьи.

9 из 10

Спустя десятилетия кажется, что Марко Феррери только того и ждал. Его образы депривации маскулинного на рубеже 60х-70х были еще через-чур грациозны, интеллигентны. И жестокая реальность требовала не обычной жертвы, а столь же жестокого ритуального убийства, и, что важно, самого жирного быка в стаде. И вот он был найден. Стоило только Депардье исполнить знаменитый вальс на мотивы мужского-женского с Бертраном Блие, как на следующий танец вчерашнего любимца дальнобойщиков, чтобы вовлечь его в феерическую вакханалию, ангажировал Феррери.

Уже название «Последней женщины» заключает в себе ядовитый парафраз, заслуживающий отдельного обсуждения. И если в ранних, и последующих фильмах, Феррери мог выдерживать сардоническую, или язвительную интонацию, впервые заполучив к себе на пиршество Депардье, он пришел в настоящее неистовство, приглашая зрителя, словно в какой-то дикий анатомический ресторан, где вам сначала предлагают выбрать себе обед, а потом вскрывают его у вас же на глазах.

В «Сатириконе» Петрония, такая процедура обернулась веселой шуткой для гостей, и из чрева быка, зажаренного целиком, посыпались всевозможные лакомства. Но у Феррери все жестче — вместо юмора здесь жестокая издевка, а вместо лакомств, из нутра героев сыплются психологические потроха, — инстинкты, комплексы и установки, еще живые, пульсирующие и сочащиеся кровью и слизью. Они похожи на доисторических рыб, выловленных Феррери из самых глубин подсознания, и безжалостно вышвырнутых на песок перед желающими слышать и видеть.

При этом желающие могут с удовольствием обнаружить внутри этих гадов, маячки с гордой геральдикой Венских поклонников Приапа. Всем остальным же предлагается лицезреть все эти Фрейдисткие штучки в самом непосредственно буквальном изображении, пусть и подразумевающем иронию. Даже в сравнении со своим героем из «Вальсирующих», в «Последней женщине», Депардье изображает квази-версию, что во многом предрешает его конец. Его витальность действительно первозданна, а социально-половая модель поведения полностью исключает латентные проявления. Ведь его анима, женское начало, тоже стало буквальным, когда он, как это ни парадоксально, с чисто мужицкой самоуверенностью, взял на себя роль матери ребенка. Он самец, бравирующий своим «фаллическим превосходством», как единственным характерным признаком. И именно за это он и будет вынужден поплатиться.

При всем при этом, сюжет и символика фильма, все же построены таким образом, что практически два часа экранного времени, мы лишь смутно догадывались о самой сути происходящего, накручивая вокруг фаллоса Депардье множество версий, будто развешивая мокрые тряпки на белье. Но в последнюю минуту, как по мановению волшебной палочки, все встанет на свои места. Свершится финал достойный «Медеи», и все психоаналитические концепции разлетятся по грязным лужам, точно слушаясь порывов ветра, где останутся, чтобы их после подобрали господа Лаканисты и прочие любители покопаться в чужом нижнем белье во втором и третьем поколениях.

Художественное впечатление, оно ведь доходчивей любого самого структурного анализа. И Феррери делает в «Последней женщине» практически невозможное, расслаивая эксгибиционизм театра уродов на пласты, между которыми помещаются намеки, символы, образы, словом все то, что, пользуясь термином Платона, деймонически, переводит низкое искусство в высокое.

Согласно версии, обозначенной в «Пире», наиболее деймонической субстанцией является Эрот. Эта версия развивает древний миф, согласно которому, когда-то давно, мужчины и женщины представляли единое целое. Существ этих звали андрогинами, и в своей сферической полноценности, они, самокатящимся колесом, чуть не забрались на сам Олимп.

Когда же Апполон в наказание за дерзость, разделил людей на половинки, оставив оба пола при определенных признаках, пухлотелый и мягкощекий Эрот стал выполнять роль посредника, способствующего их временному воссоединению.

Аналогия напрашивается сама собой, учитывая сколь настойчиво желание героя Депардье приобщить ребенка (с его-то «абсолютной сексуальностью»!) к постельным забавам с героиней Мутти — так Феррери подводит нас к демонстрации своей версии мифологического воссоединения начал. Действительность как бы сама поднимает их на поверхность, чтобы произвести некую хирургическую операцию. И именно в эмоциональной насыщенности финального жеста, невероятно интенсивно воплощается переход из глубинного в поверхностное, из психологического в физиологическое, на рефренах которого на самом деле и построен весь сюжет. В этот момент, в буквально последнюю секунду фильма, мы видим героев, как-бы очнувшимися от транса, и фильм оставляет их, и зрителя вместе с ними, в самый пик осознания произошедшего, как бывает, когда мы просыпаемся после чрезвычайно образного сновидения.

Возвращаясь, к смысловым коллизиям названия, остается констатировать, что мужчина по Феррери исчез еще до начала сюжета фильма, превратившись в эякулирующий материал для трансплантации. Все то мужское, что считалось таковым после каменного века (интеллект, энергия, созидание) в нем глубоко спит, словно под анестезией. Женщина же продолжала существовать до самого кульминационного мига, потому что, через весь сюжет шла к готовности принять мужественность, скорее вспоминая, чем обретая, свою женственность. Все это сильно напоминает альтернативный современный Эдем — Адам оказывается усыплен, и из одной его анатомической детали возникает Ева. И финал, оставаясь по сути открытым, намекает, что человечество, отрезанное от природы, вернулось в свою, пусть теперь и высокотехнологичную колыбель, и снова пора звать Апполона (а может теперь Афину?), ведь это даже скорее преамбула, чем начало.

Быть философом опасно. Задавать вопросы из разряда «кто мы? куда мы идём? и что с этим делать?» опасно невероятно. Жалостливый к обывателю, к простому, хорошему, в-общем-то, человеческому человеку, русский философ Василий Розанов более ста лет назад рекомендовал молодым, если это возможно, не вдаваться в опасное, но «собирать ягоды, делать варенье и пить с этим вареньем чай». Розановский немецкий коллега был более резок и прямолинеен, предупреждая про бездну, канат и проч. Однако, что делать человеку в конце человеческой (humanus) эры? Что делать мужчине (uomo) и женщине в мире, где пол (sex) отменяем, а ягоды для варенья вовсе уже не растут посреди бетонных коробок? Наконец, куда себя деть простому, в-общем-то, обывателю, который и философствовать никогда не стремился, да был поставлен самой эпохой во вполне философское положение (нагишом перед бездной)? Эти и другие вопросы обозначает в своем фильме «Последняя женщина» (La derniere femme, 1976) итальянский режиссер-философ Марко Феррери. Он создает свой шедевр в эпоху, когда кончающемуся человеку еще не была вставлена столь удобная соска в виде социальных сетей.

9 из 10

Железный век минул давно.

Тверды мужчины лишь в кино.

Грядет «последних женщин» час,

Чья красота спасет всех нас.

Весь мир сотворен на двух противоположных началах, женственности и мужественности. Что есть женственность? Игра, красота, вечность, иллюзия, тайна, жизнь и любовь. Это понятие скорее абстрактное, питающее фантазию поэтов, художников, возбуждающее, пленительное и свободное. Оно сияет где-то за облаками, но отражается совсем близко — в ласковых, мягких ручках, томных взглядах и непостижимых чувствах женщин, дающих жизнь и знающих все ее секреты. Как бы мужчина не тщился, разгадать их ему не под силу. Поэтому он изобретает свой мир. Иррациональность в нем заменена железной логикой, сострадание жесткостью, нежность — отвагой, а свобода — законом. Долгое время, это был очень богатый мир, в сокровищнице которого хранились ум, храбрость, святость и культура, ковавшиеся тысячелетиями.

Мужественность считалась не просто понятием, но формой жизни, высшей ценностью, в перспективе которой только и можно было существовать. По сути, это метафизическое начало, трансцендентная основа, плацдарм, с которого мужчины взлетали к небесам, чтобы дернуть самого Бога за бороду. Сегодня этот фундамент рассыпается в прах. Всепожирающая матрица общества потребления поглощает целые онтологические области (сексуальность, политика, семья) и святая ценность мужественности наравне со многими другими несет колоссальные потери. Сильному полу негде показывать свою силу, ведь такие вещи как самопожертвование, храбрость или героизм, на которых совсем недавно стояло все социальное здание, изымаются из современного мира, подменяясь понятиями выгоды, экономического баланса, стабильности. Стабильность — это смерть мужчины, чей дух тысячелетиями мариновался в кровавых ваннах регулярных войн. Но недостаток мачизма компенсируется излишком феминности, и мужчины становятся чем-то похожими на прекрасных дам. Это не обязательно должно выражаться внешне, в первую очередь это изменение затрагивает глубинный, личностный, экзистенциальный слой жизненных установок.

Например, молодой мужчина Жерар, ведет жизнь матери-одиночки, воспитывая своего малыша в однокомнатной квартире. Бывшая супруга решила, что семья — это не для нее и примкнула к стройным рядам активных феминисток. Жизнь Жерара протекала довольно мирно и размеренно, пока он не познакомился поближе с детской воспитательницей своего мальчика, ослепительной красавицей Валери. Вскоре природа взяла свое и мужская берлога Жерара пропиталась ароматом женского сладострастия. Казалось бы, все устраивается как нельзя лучше, но невыносимый душевный разлад героя не дает ему жить спокойно. Парадоксальная антиномичность его существования заключается в том, что он как бы завис между двумя мирами — с одной стороны его влекут здоровые, радостные, чисто животные инстинкты, в первую очередь богатые сексуальные аппетиты, но такое чувство, что реализуются они как-то дискретно, охватывая НЕ все его существо. Он бы желал слиться с дикой, первозданной природностью, но все попытки грубого, животного секса с Валери (такие в фильме будут) выглядят карикатурно и несуразно. С другой стороны, огромная часть его внутренней империи уже живет под белым флагом материнства, безоговорочной, бескорыстной, нежной заботы о малыше, которого он агрессивно ограждает от чужих, женских(!) возлияний. Но такое поведение не только противоестественно, но фактически еще и антисоциально. В лице Валери Жерар хочет найти разрешение сразу всех своих проблем — облегчить бремя странного материнства и непосильного груза сексуального влечения.

Данный фильм, знаменитого итальянского кинобеспредельщика Марко Феррери, отметился в истории прежде всего своими гипернатуралистичными сценами, вызвавшими реакцию святого негодования у поборников нравственности. Больше прочего их возмутило присутствие в фильме обнаженных гениталий Жерара Депардье, который почти весь фильм носится по квартире в чем мать родила, да еще и выставляя напоказ свое мужское достоинство. Но обвинения критиков были бы обоснованы, когда обнаженная натура не была бы эстетически оправдана и не вписывалась в дискурс фильма, составляя по факту его главное выражение. Более того основная задача Феррери, символическое развенчание «культа фаллоса», фундируется богатыми идейными наработками с опорой на старый-добрый психоанализ (особенно что касается небезызвестного «комплекса кастрации»). На мой взгляд, каждая деталь, акцент и мизансцена откровенных эпизодов невероятна органичны, продуманы и высокохудожественны. Дикость, необузданность, безнравственность — последние эпитеты применимые в их отношении. Скорее наоборот, несмотря на всю свою «эпатажность» и обнаженность, они поражают прежде всего какой-то поразительной бесстрастностью. Феррери гениально доводит градус формального изображения сексуальности до кипения, но при этом выхолащивает всю сущность секса, хаоса, животности, дабы глубже подчеркнуть именно эмоциональную, духовную опустошенность персонажа.

Вообще, картина на 70% состоит из постельных сцен. Рассмотрим одну. Персонажи лежат в кровати. Все обнажены. Жерар располагается посередине, что дает ему возможность одной рукой «ласкать» Валери внизу, а другой поглаживать голову младенца. Это очень диалектически точная мизансцена, основывающаяся на оппозиции двух начал. С одной стороны — абсолютной святости, непорочности младенческой души, свободной от телесных влечений. С другой — гипернасыщенной сексуальности, апогея чувственности и возбуждения тела. Две эти линии парадоксальным образом сходятся в акте деторождения. Жерар же, несмотря на, вроде бы центральное, главенствующее положение, оказывается фактически третьим лишним, постороннем элементом, посредствующим звеном («Мужчина для женщины только средство. Целью бывает всегда ребенок.» Ницше)

Фильм «Последняя женщина» и вышедший на следующий год «Прощай, самец» являются своеобразными перевалочными пунктами в творческом пути режиссера. Именно на двух этих картинах он радикально переосмыслил свою онтологию и после признания безоговорочного краха мужского начала, вскоре обратился к «вечной женственности», наполняя каждый следующий фильм все большим количеством аллюзий, метафор и неизмеримой чувственности. Ну, а «Последняя женщина», пока, пожалуй, один из самых мрачных, пессимистичных и закрытых фильмов (как и в картине «Диллинджер мертв» все действие происходит в квартире, создавая ощущение клаустрофобии, замкнутости). Ленте, безусловно, присущи недостатки, например, в ней можно наблюдать нехарактерную для режиссера ассиметрию рефлексивности/чувственности с перевесом последней. Делается слишком сильный акцент на персонажах и диалогах, отчего картина превращается чуть ли не в камерную пьесу. Зато, чего у Феррери не отнять, так это чувства ритма, дыхания, пульса произведения. Его фильмы обычно выдерживаются в тональности свободной, неспешной, ровной джазовой импровизации. В данном же случае, темп постепенно ускоряется до тех пор, пока картина не зазвучит в конце свирепым какафоническим диссанансом, уникальным явлением для данного режиссера.

Пожалуй, это не лучший фильм Марко Феррери, и знакомство с этим величайшим режиссером с него начинать не следует. Многих он отпугнет своей нарочитой вульгарностью, наготой и кажущейся безыдейностью. Но подчерк мастера узнается всегда. Как и прочие картины режиссера, «Последняя женщина» пропитана утонченным эстетизмом под соусом эротики, дышит богатым идейным содержанием и оформляется самыми разнообразными метафорами, аллюзиями и символами. И все же данную ленту, лично я воспринимаю как разминку, подготовку к следующей этапной картине режиссера «Прощай, самец», в которой основные наработки рассматриваемого фильма получили свое абсолютное и полное воплощение.

О чем это кино? О том, что женщины, на волне феминизма разрушившие сложившуюся систему взаимоотношений между полами, так и не смогли предложить взамен ничего лучше своих половых органов. (Странно, правда? Ведь весь фильм мы любуемся на член Жерара.)

Это фильм о женской духовной нищете, возведенной в абсолют, прикрытый фиговым листком физиологии и сексуальной привлекательности. Это фильм о неспособности мужчин что либо изменить, потому, что в игре в одни ворота не бывает победителей. Это гимн поруганному мужскому началу и констатация глобальной гуманитарной катастрофы, которая длится уже более сорока лет.

Женщины этот фильм не поймут, а мужчин он будет раздражать. Я не пожалел, что его посмотрел, но лучше бы я этого не делал. Такие дела.

Фильм — обнаженное противостояние явлениям 60 — 70х гг.: сексуальной революции, движению хиппи, феминизму. Герои Мути и Депардье бьются за единство друг с другом против друг друга, за «семью» против того, что является штампом этого понятия. Героиня Мути хочет быть матерью и хороша, как мадонна.

Герой Депардье не желает быть «кобелём». Оба ищут выход на другой уровень. Обнажённые, естественные актёры красивы, как Адам и Ева, получившие «одежды из плоти и изгнанные из рая». Поразительный, смелый и вечный фильм. Вопроса о взаимоотношениях полов не отменить. Рядом с таким искусством меркнет всё искусственное: механические супергерои и ложные звёзды кино.

Скандальность данного фильма заключается в его насыщенности многочисленными сценами порнографического характера. По крайней мере в полной версии фильма они используются без всякой тени стеснения и попытки что-то прикрыть, а наоборот самые скрываемые стороны выпячиваются не только в виде кадров, но и слов. Тем не менее, это не делает фильм и даже эти сцены порнографическими, потому что они удивительным образом так органично вписываются в тему, что в контексте происходящего просто кажутся целомудренными. Это тот случай, когда общепринятые предрассудки, возможно, могут помешать восприятию в принципе серьёзной темы и очень красивого по своему фильма.

Повествование развивается неспешно, возможно немного затянуто, но это, пожалуй единственный серьёзный недостаток. Предрассудки, которые мешают восприятию фильма со всеми элементами порнографии, именно эти предрассудки и стали причиной, той ситуации, в которой оказались герои фильма. Предрассудки эти, конечно, связаны с основным и главным человеческим инстинктом — инстинктом размножения.

Думая об этом фильме, надо вспомнить, что он снят всего через 10 лет после начала сексуальной революции и огромных перемен, которые происходили в общественном сознании и нормах поведения европейских стран. Освобождение женщин от гнёта патриархата, в принципе, прогрессивное явление, и вообще все события, которые были связаны с борьбой против лицемерных предрассудков, всё это, тем не менее, не могло не иметь и некоторых неприятных тенденций, некоторых перегибов в этой сексуальной революции и эмансипации. И фильм показывает частный, очень конкретный случай последствий таких событий.

«У меня не плохо получается. Я учусь у него, а не из книг».

Герой фильма — одинокий очень заботливый отец. От мужчины, уходит жена, став феминисткой, и он остаётся один с ребёнком, о котором он продолжает уверенно заботиться. Но мужчине нужны женщины, хотя бы каждый раз разные, и он, движимый, тем самым инстинктом размножения, меняет этих женщин как одежду. Пока не встречает женщину, не подвергшуюся соблазнам феминизма, и у которой превалирует другой инстинкт, хотя тоже связанный с размножением, материнский. Но вот беда, она оказывается весьма холодной в сексуальном плане и более тонкой в плане именно желание любви, а не секса. Другой мужчина на месте героя фильма, просто бы пошёл искать другую очередную. Но нашему герою женщина, которая любила его сына и которая совершенно искренне хотела о нём заботиться, эта женщина, представлялась последней надеждой на простое семейное счастье, последней женщиной.

Но сюжетные линии картины даже этим не ограничиваются. У этой женщины тоже есть «друг», от которого она ушла, но периодически продолжает возвращаться. Почему? Потому что она тоже ищет. Она не феминистка. Но настоящая последняя женщина, и, может быть, первая женщина, которая ищет совершенно искренней нелицемерной любви, основанной не на традициях и предрассудках, лицемерной морали и брачных узах, а на духовной близости и искренних чувствах, которых так мало в нашем мире.

Показ половых органов в этом фильме очень удачно сочетается с раскрытием темы, как это ни странно и как то, на первый взгляд, ни пошло звучит. При просмотре не возникает никакого ощущения пошлости и фальши, и наоборот, подобные сцены ещё ближе дают осознать зрителю именно идею, а не похотливое чувство. Хотя надо сказать, что не каждый сможет по достоинству это оценить и не оказаться во власти пошлых мыслей. Поэтому кино не для всех. Только для чистых сердцем и наполненных светлыми мыслями.

«Когда ты меня замечаешь? Когда ласкаешь? Только когда хочешь! Когда он расслаблен, ты ходишь мрачным, злым, не разговариваешь, хочешь убежать.»

В результате, в сознании героя начинают бороться два желания, два стремления. Стремление к сексуальным удовольствиям и любовь к сыну и женщине, которая могла стать настоящей матерью для сына. Второе оказывается для него главным, но не самым сильным мотивом. Герой слишком серьёзно хочет и намерен себя изменить, но борьба с инстинктами очень сомнительное занятие. Победить инстинкт можно только одним способом. И этот способ логически завершает фильм.

«Задыхаюсь в четырёх стенах. Как тут уснуть. Чушь собачья — больше не трахаться!»

А вообще фильм о понимании. О том, как, несмотря на однозначность слов, трудно бывает правильно понять друг друга. И том, что каждый когда слышит слова другого, даже самого любимого человека, всё равно думает о чём-то своём, и, поэтому, делает не всегда правильные выводы.

«Мне не хватает мозгов, чтобы в этом разобраться. Она меня нервирует! Так и знай!»

9 из 10