Последнее лето детства (1975)

Если у вас имеются придирки к «Кортику» и «Бронзовой птице», то «Последнее лето детства» вам точно должно понравиться, поскольку этот мини-сериал является полной противоположностью предыдущим частям. Главные герои стали намного дружелюбнее, а от советской пропаганды, которая была особенно навязчивой в «Кортике», не осталось и следа.

Чисто детективный жанр в «Последнем лете детства» дополняется криминальной тематикой, но при этом разбавляется многочисленными комедийными элементами, и надо сказать, что после прямолинейных предшественников такой подход вызывает сплошные позитивные эмоции. Мрачная, тревожная и напряжённая музыка сменилась на позитивную и даже весёлую. Несмотря на то, что мне нравятся триллеры, надо признать, что в Советском Союзе их не умели снимать так, как надо. Зато комедии получались великолепными. И в «Кортике», и в «Бронзовой птице» отрицательные, а иногда и положительные персонажи вызывают неприятие, поскольку ведут себя слишком грубо. «Последнее лето детства» исправляет ошибки, и теперь даже хулиганы выглядят по-своему привлекательными. Возможно, таким образом режиссёр хотел показать, как изменилась жизнь в 1925 году по сравнению с 1921. Актёрский состав поменялся, но чтобы зрители не забывали, о ком смотрят фильм, то в качестве напоминания о «Кортике» в двух сценах мелькает один хорошо узнаваемый предмет.

Пожалуй, единственным шагом назад относительно предыдущих частей стал сюжет, масштабы которого теперь приуменьшены. Вместо кровной вражды имперских времён у нас теперь обычное расследование городского преступления. При этом в фильме имеются странноватые сцены, которые задумывались как смешные, но воспринимаются с недоумением. В первую очередь это представление журналистов и эпизод с вагоном рванного поезда в финале. Над такими моментами следовало поработать тщательнее. Но зато уличные банды и их низкий образ жизни удивительным образом предсказывают времена лихих девяностых, когда постсоветское пространство захлестнула волна взяточничества и рэкета. При этом желание Миши помочь невинно осуждённому приводит зрителей в настоящий восторг. Ещё сильнее удивляет то, что «Последнее лето детства» открыто критикует консервативных коммунистов и всячески осуждает ханжество и предвзятость в комсомоле. Особенно радуют перемены, связанные с Генкой. Из невоспитанного и хамоватого человека он становится вполне культурным и улыбчивым работником завода. О Мише и Славе и говорить не приходится.

Но самое примечательное — это актёрский состав. Наверняка все хоть раз слышали голос Владимира Антоника. Кого он только ни дублировал: агент Смит в «Матрице», Дарт Вейдер в «Звёздных войнах», Тэйлор в «Планете обезьян», Шерхан в диснеевской «Книге джунглей» и ещё сотни персонажей в зарубежных фильмах! А начиналась его карьера в 1970-е гг со скромного старшеклассника Миши, голос которого звучит как лепет в сравнении с вышеперечисленными персонажами. Именно такой Миша — добрый, отзывчивый и мягкий — вызывает симпатию. А вот Евгений Евстигнеев в 1975 году уже являлся большой звездой. В каких бы фильмах он ни снимался, актёра всегда хочется хвалить за проникновенность, а это показатель больших способностей. Вместе с Антоником Евстигнеев украшает и без того хорошее кино.

На редкость удачное завершение трилогии, которая начиналась не лучшим образом. Приятно? осознавать, что даже отечественные фильмы иногда ломали систему и радовали нас приятными сюрпризами.

8 из 10

Миша Поляков из Кортика и Бронзовой птицы повзрослел, но страсть к приключениям и стремление к справедливости не пропали. Теперь он не только оправдывает невиновного, но и раскрывает аферу на фабрике по производству мануфактуры.

Все-таки последняя часть трилогии экранизирована не только профессионалом, но ещё и автором Валерием Рубинчиком — незамеченным уникумом советско-белорусского кино.

Поэтому в его экранизации, помимо детективной и нравственно-социальной составляющих, есть ещё и эстетика.

Так, и ранее появлявшийся в кадре бойскаут Юра явно воплощает декадентское западническое мироощущение со свойственными ему «ошибками» — нарочитым эстетством и индивидуальностью.

Антон — ещё не выросший и закомплексованный (не доверяет, по выражению одного из юных героев, даже самому себе), но растущий, сталинист, убивающий догмой индивидов.

Миша — воплощение нравственного рационального начала, правильный, но индивидуальный. Но его индивидуальность советская — не противопоставление себя людям, а помощь им (и способность за себя постоять), в отличие от элитарной брезгливости Юры и догматичной растворенности Антона.

Есть и четвёртый тип — НЭПманы. Энергичность, вульгарность, предприимчивость, сиюминутность. Самое главное обозначено идеологом этой группы лиц Навроцким (Евгений Евстигнеев) — это игра страстей. Для него и преступление не столько насущная необходимость (если таковой не считать, конечно, естественные устремления человеческой натуры), сколько игра.

Впрочем, есть ещё и шпана, тоже имеющая свою эстетику, по-своему привлекательную. Вовлечение в социум, в его классовые рамки — не для них. Ими движет романтика двора — бег по крышам, чердакам, пожарные лестницы. Пусть даже это беспризорщина, вроде как несчастная в семье. Неслучайно аудиорядом к подобным появлениям Витьки Бурова Рубинчик избирает наивную (жалостливую даже), лиричную и воздушную музыку.

Кстати, музыкальным ритмом того же Антона избирается скорее марш, а вороватых товарищей — энергичные, почти танцевальные, подпрыгивающие, как в погоне, композиции.

Не менее важное место отдается декорациям и общекультурному антуражу.

Эстетам (не без ироничной приставки псевдо) — Дуглас Фэрбенкс, Макс Линдер (т. е. в первую очередь внешность). Комсомольцам — скульптурно-физкультурные (материалистические) композиции. Характерно в этом смысле начало второй серии, в том числе споры о танцах и одеколоне, равно как и о стандарте, которого якобы хотят все юные коммунисты. Разумеется, не без доли лукавства опровергается этот тезис стандартизации, но надо признать, что комсомол, обладая собственным и даже ярким образом, все же делал его массовым, верстая под него молодежь.

Разумеется, и кабацко-шансонный образ НЭПа тоже в наличии.

К тому же Рубинчик усиливает все происходящее сценами в кинотеатре (а это эпоха взрыва кинематографа), стилизует представление героев под хронику 20-х гг. с ее политико-трудовым энтузиазмом, сопровождает комментариями в виде виньеток из того же Великого немого.

Умело тасуется и ритм. Рыбаков в своих книгах всегда сильно растягивает завязку, оставляя основу развития действия на последнюю треть. В этом смысле Рубинчик-режиссёр, знакомя с действующими лицами, рисует социальный и художественный портрет НЭПа, коррелируя ритм фильма с ритмом и оптикой той эпохи. Детективная развязка становится точкой эстетического и социально-нравственного конфликта, но и узлом, переплетающим прошлое, настоящее и будущее ни много, ни мало, а всей страны.

Оттого Последнее лето детства смотрится и взрослее и гораздо менее однобоко предыдущих фильмов рыбаковской эпопеи о революционном детстве, поскольку допускает различные трактовки персонажей. И, как ни странно, но картина нэпа нигде толком и не появляется, кроме как в этой экранизации детской книги. Странно, ведь она очень яркая и спасибо белорусам, что они сделали такой вот зачин в этом мини-сериале.

Впрочем, фильм не лишен и недостатков — неоднозначность все-таки порой переходит в карикатурность. Да и романтики, хоть революционно-пионерской, хоть лирической — несмотря на юность главных персонажей, о любви и помина почти нет, — не хватает. Просто в угоду масштабу противоречий эпохи, режиссер решил о личном не вспоминать.