Дитя божье (2013)

Не смог он ходить путями людей, но стал танцором

пред Богом.

Когда ходил он по улицам града,

Казалось ему, что топтал он лица, поражённые

судорогой бёдра и ноги.

Он неприятен. Он крайне отвратителен. Он непременно пугающий. Лестер Баллард — человек, от человека далекий. Он живёт в сарае, постоянно сквернословит. Не выпускает винтовку из рук и стреляет крайне метко. Он не слишком умен, вероятно, не образован. Но он умеет выживать. Он как заноза в ноге: засела крайне крепко, саднит, но вытащить её крайне сложно.

Лестера Балларда не любит общество.

И это, пожалуй, единственное между ними общее.

Итак, нам обещают аморальность, сексуальные девиации и постоянное чувство отвращения. Казалось бы.

Но, если чувство разлада с социумом не чуждо вам, как любовь, как сострадание, то Баллард при всей своей неприятности вызовет ощущение родства.

Ведь он такое же дитя божье, как и все мы.

Поставьте акцент на «дитя».

Ничего лишнего мы не увидим. Лаконичные пейзажи. и антураж до естественности не кинематографичны, что невозможно не почувствовать себя частью происходящего.

Игра Скотта Хейза пугающе натуральна, вкупе с чем ощущение, что фильм не постановка, а реальная сцена, только усугубляется.

А это ещё раз говорит, что Баллард — не частный случай, а перед нами лишь рассказ об одном из них.

«Дитя божье» можно назвать историей по-своему трогательной, ироничной к финалу социальной драмой.

И раз вы зовете человека зверем, то стоит ли удивляться, что он скалит клыки, коль вы пытаетесь его пнуть?

7 из 10

Когда-то у Лестера Балларда было все. Его жизнь была полна до краев, насыщена и пестроцветна. У него была жизнь в этом уже безвозвратно ушедшем «когда-то», а сейчас ее нет, а, возможно, ее и не было вовсе. Была лишь видимость, поверхностность, маскировочный налет, но пришло время сбросить маски, обнажить тела и внутренние личины. Когда-то у Лестера Балларда была свобода, но ее у него отняли, вырвали с корнем, с мясом, с кровью, оставив на теле многочисленные зияющие, гниющие, воняющие раны. Он был заточен в клетку словно дикий зверь, чья разрушительная необузданность бесконтрольна, хаотична. Заточен и превращен. Расчеловечен в полное ничто. Когда-то у Лестера Балларда была душа, но теперь ее нет, и лишь гнилые трупы подле него, в этом мутном промозглом тумане и склизкой тьме его пещеры, в которой он и Царь, и Бог, и Зверь, и Человек.

Фильм-участник престижных международных кинофестивалей в Венеции, Торонто и Нью-Йорке, очередная режиссерская работа американского мультиинструменталиста-графомана Джеймса Франко, вновь поставившего перед собой невыполнимую задачу экранизировать априори неэкранизируемое, фильм «Дитя божье» 2013 года, корни сюжета которого уходят к одноименному роману 1973 года авторства знаменитого Кормака МакКарти и в котором он в своей привычной сложной для читательского восприятия манере переиначил на свой лад нетривиального символизма и брутального натурализма историю небезызвестного милашки Эда Гейна, едва ли является чистым в своей невинной неискушенности жанровым овеществлением, несмотря на кажущуюся очевидную принадлежность и к классическим триллерам о маньяках, и к экстремальным хоррорам, перманентно на всем своем протяжении будоража сознание и желудки зрителей тошнотворным натурализмом происходящего на грани, но большей частью за гранью фола. Сильно рифмующийся и по избранной режиссерской стилистике, и выбранной тематике человеческой деградации на просторах Американского Юга в целом и Теннесси в частности с предыдущей картиной Франко, «Когда я умирала», поставленной по Фолкнеру, тем не менее, «Дитя божье» является на выходе уже более синематически полнокровным творением — не упражнением в жанре, не игрой в большое искусство, взрыхленной изощренным синефильством, но самим воплощением истинно аутентичного авторского кино, находящемся сугубо во внежанровом и междужанровом пространстве.

Здесь стиль — мрачный, тягостный, выстраданный и жесткий — не доминирует над содержанием, а всего лишь его дополняет, обогащает, расширяя как внешнюю, так и внутреннюю перспективу восприятия в фильме, бережно следуя за мощной авторской мыслью литературного первоисточника, но при этом не копируя ее, а становясь прямым уничижительным авторским высказыванием о всех и о каждом, о тех, кто не живет и даже не выживает, плывя по тихой реке рутинности, а существует, отмеряя ежечасно свои мучения. Впрочем, в этой картине Франко нигилистически отменяет все, что столь привычно и приятно, отменяет многочисленные правила современного общественного строя, подменяя их атавизмом, яростью, глубинным недремавшим почти насилием, сумасшествием и сошествием в Ад, не давая возможности не то что выдохнуть, а даже вдохнуть. Баллард МакКарти отчасти становится кривым отражением Балларда Джеймса из технократического мира «Автокатастрофы», а Джеймс Франко изящно и аутентично экстраполирует темы привычных для Дэвида Кроненберга мотивов и тем телесных и психологических мутаций, взращивая их уже на сугубо американской почве, и извращая саму суть обретения свободы через девиантное освобождение Лестером от условностей внешнего мира, которые для него иноприродны, чужды, странны. Путь к свободе через секс с трупом и массовые убийства или путь в никуда — таков нехитрый выбор на жизненной развилке для Балларда, но было ли для него что-то еще, что-то лучше, светлее, спасительнее? Увы, нет. Или быстрая смерть, или начало ее кровавой жатвы, но для других. Отверженный выбрал слишком легкий для себя путь, обрекая себя на Ад, который станет для него персональным Раем в его грязной пещере.

«Дитя божье» это во многом антропологическое по тональности и глубинности, с намеренными яркими вкраплениями грязной социальщины и реалистического бытописательства, исследование поступательной человеческой деградации, дегуманизации, неумолимого и неизбежного превращения обычного на первый взгляд человека в само воплощение Зла, его уход от привычных норм и устоев обыденного миропорядка во тьму, в необузданную кровавую дикость, которую он, впрочем, этот мифический Лестер Баллард приветствует и наслаждается ею. Трезвая констатация фактов без прикрас, в фильме Джеймса Франко красной всеобъемлющей нитью через всю грубую ткань нарратива проходит мысль о том, что Баллард не стал бы таким, не отвергая его общество само, не принимая его таким каков он есть, дитем Господним, не бросая его в тюремные застенки, где он не знавал ничего, кроме постоянных унижений и насилия. У Балларда не было свободы по-настоящему никогда в его жизни. Он был ее лишен, как и был лишен любви в нормальном понимании. Лиши человека любви — он очерствеет сначала душой, а потом и телом, становясь движимым лишь инстинктами плотского желания. Лиши человека свободы — и это уже и не человек вовсе, а почти зверь, который способен на все, получеловек на пути собственного самоуничтожения и тотального насилия над другими. Лиши человека любых устоев, морали и этики, определяющих степень его человечности, его принадлежности к разумным существам — и это уже само Зло, представляющее для общества, его отвергнувшего, наибольшую угрозу, без сострадания, монстр расчеловеченный как в плотском, так и в телесном понимании, нечеловек, существующий исключительно в своем диком мире вне социальных рамок и правил. Излечить, изменить, спасти Балларда невозможно. Порочный круг замкнулся окончательно, и не дай Бог кому -то попасться на глаза этому дитю Божьему, этой твари дрожащей, которая право имеет на все, даже с неистовством и какой-то неведомой, потусторонней искренностью насиловать женский труп, ибо труп молчалив и спокоен, ибо для этого трупа Баллард хорош в любом виде, и кто его осудит, кроме нас самих, таких чистых, таких правильных, таких слепых, которые самолично толкнули его в никуда, а опомнились поздно, слишком поздно. когда счет жертв пошел на десятки. Окружающие Балларда люди не смогли дать ему ничего, кроме роли парии, изгоя, которого не видят, не слышат, не знают, а потому он мстит всем и каждому, кто посмел посягнуть на его территорию, на его права, на его истерзанную душу и истрепанное тело.

До умопомрачения страшный фильм. Страшный, не потому, что главный Герой вытирает зад палкой — что естественно, то не безобразно. Страшный, не потому, что показывается некрофилия. А потому что, люди остервенели. Многие классики и современники пытались показать нам пример Изгоя, в том числе и Ролан Антонович Быков в «Чучело» на примере детей.

И в этом фильме человек оставшись в диком одиночестве и загнанный в лес, всё равно жаждет любви и дружбы. Он борется за жизнь, как может и как умеет. Восторгает его сила духа и борьба за жизнь!

Люди тянуться к красоте, чистоте и богатству, но как только с человеком случается беда, от него практически все отворачиваются. Нам не нравятся больные, нищие, бомжи, алкаши, инвалиды и даже старики — они все воняют и мешают нам жить. И мы готовы огородить себя от них и даже изничтожить всех, кто не такой, как мы.

Авторы призывают этим фильмом к милосердию и терпимости. Посмотрите на себя, а всё ли у вас в порядке? Вы идеал? В любой момент мир может повернуться и против вас, и не спрашивайте, потом, «за что?» Для чего!

Абсолютное неприличие. Любовь в её совершенной форме. Кромешная тьма и ослепительное зарево. Всё это можно смело откинуть в прошлое. Нет ничего в сущности человека такого, чего Господь наш не смог бы полюбить. Всё самое радужное и перспективное сочетается в главном герое этой чарующей киноленты. Многие моменты покажутся вам не лицеприятными, раздражающими человеческий разум, но, это только на первый взгляд. Совершенство и грация, пронзающие ленту шепотом шелковых простыней, слетает так же легко, как ваши заблуждения и отрицания истинных мотивов, причин, поступков и результатов. Всё самое сложное, тревоги, переживания, душевные стенания, крах человеческих идеалов, желаний и надежд не обременяют Балларда. Суть его жизни заключается в том, к чему многие из нас безуспешно идут многие годы, это обретение совершенной свободы. Рожденный землёй, он бесконечно ей предан. И ничто не способно одолеть в нём стремление познать всю суть человеческой низменности, ибо это и есть свобода. Грязная, порочная, первобытная, именно такая, какой её нам даровал Создатель. Всё прочее лишь жалкие потуги, истязающий самообман.

Баллард — как живое воплощение темной стороны каждого из нас. Кино для всех, кто пасует перед собственным отражением в зеркале.

9 из 10

Когда-то у Лестера Балларда было все. Его жизнь была полна до краев, насыщена и пестроцветна. У него была жизнь в этом уже безвозвратно ушедшем «когда-то», а сейчас ее нет, а, возможно, ее и не было вовсе. Была лишь видимость, поверхностность, маскировочный налет, но пришло время сбросить маски, обнажить тела и внутренние личины. Когда-то у Лестера Балларда была свобода, но ее у него отняли, вырвали с корнем, с мясом, с кровью, оставив на теле многочисленные зияющие, гниющие, воняющие раны. Он был заточен в клетку словно дикий зверь, чья разрушительная необузданность бесконтрольна, хаотична. Заточен и превращен. Расчеловечен в полное ничто. Когда-то у Лестера Балларда была душа, но теперь ее нет, и лишь гнилые трупы подле него, в этом мутном промозглом тумане и склизкой тьме его пещеры, в которой он и Царь, и Бог, и Зверь, и Человек.

Фильм-участник престижных международных кинофестивалей в Венеции, Торонто и Нью-Йорке, очередная режиссерская работа американского мультиинструменталиста-графомана Джеймса Франко, вновь поставившего перед собой невыполнимую задачу экранизировать априори неэкранизируемое, фильм «Дитя божье» 2013 года, корни сюжета которого уходят к одноименному роману 1973 года авторства знаменитого Кормака МакКарти и в котором он в своей привычной сложной для читательского восприятия манере переиначил на свой лад нетривиального символизма и брутального натурализма историю небезызвестного милашки Эда Гейна, едва ли является чистым в своей невинной неискушенности жанровым овеществлением, несмотря на кажущуюся очевидную принадлежность и к классическим триллерам о маньяках, и к экстремальным хоррорам, перманентно на всем своем протяжении будоража сознание и желудки зрителей тошнотворным натурализмом происходящего на грани, но большей частью за гранью фола. Сильно рифмующийся и по избранной режиссерской стилистике, и выбранной тематике человеческой деградации на просторах Американского Юга в целом и Теннесси в частности с предыдущей картиной Франко, «Когда я умирала», поставленной по Фолкнеру, тем не менее, «Дитя божье» является на выходе уже более синематически полнокровным творением — не упражнением в жанре, не игрой в большое искусство, взрыхленной изощренным синефильством, но самим воплощением истинно аутентичного авторского кино, находящемся сугубо во внежанровом и междужанровом пространстве.

Здесь стиль — мрачный, тягостный, выстраданный и жесткий — не доминирует над содержанием, а всего лишь его дополняет, обогащает, расширяя как внешнюю, так и внутреннюю перспективу восприятия в фильме, бережно следуя за мощной авторской мыслью литературного первоисточника, но при этом не копируя ее, а становясь прямым уничижительным авторским высказыванием о всех и о каждом, о тех, кто не живет и даже не выживает, плывя по тихой реке рутинности, а существует, отмеряя ежечасно свои мучения. Впрочем, в этой картине Франко нигилистически отменяет все, что столь привычно и приятно, отменяет многочисленные правила современного общественного строя, подменяя их атавизмом, яростью, глубинным недремавшим почти насилием, сумасшествием и сошествием в Ад, не давая возможности не то что выдохнуть, а даже вдохнуть. Баллард МакКарти отчасти становится кривым отражением Балларда Джеймса из технократического мира «Автокатастрофы», а Джеймс Франко изящно и аутентично экстраполирует темы привычных для Дэвида Кроненберга мотивов и тем телесных и психологических мутаций, взращивая их уже на сугубо американской почве, и извращая саму суть обретения свободы через девиантное освобождение Лестером от условностей внешнего мира, которые для него иноприродны, чужды, странны. Путь к свободе через секс с трупом и массовые убийства — таков нехитрый выбор на жизненной развилке для Балларда, но было ли для него что-то еще, что-то лучше, светлее, спасительнее? Увы, нет. Или быстрая смерть, или начало ее кровавой жатвы, но для других. Отверженный выбрал слишком легкий для себя путь, обрекая себя на Ад, который станет для него персональным Раем в его грязной пещере.

«Дитя божье» это во многом антропологическое по тональности и глубинности, с намеренными яркими вкраплениями грязной социальщины и реалистического бытописательства, исследование поступательной человеческой деградации, дегуманизации, неумолимого и неизбежного превращения обычного на первый взгляд человека в само воплощение Зла, его уход от привычных норм и устоев обыденного миропорядка во тьму, в необузданную кровавую дикость, которую он, впрочем, этот мифический Лестер Баллард приветствует и наслаждается ею. Трезвая констатация фактов без прикрас, в фильме Джеймса Франко красной всеобъемлющей нитью через всю грубую ткань нарратива проходит мысль о том, что Баллард не стал бы таким, не отвергая его общество само, не принимая его таким каков он есть, дитем Господним, не бросая его в тюремные застенки, где он не знавал ничего, кроме постоянных унижений и насилия. У Балларда не было свободы по-настоящему никогда в его жизни. Он был ее лишен, как и был лишен любви в нормальном понимании. Лиши человека любви — он очерствеет сначала душой, а потом и телом, становясь движимым лишь инстинктами плотского желания. Лиши человека свободы — и это уже и не человек вовсе, а почти зверь, который способен на все, получеловек на пути собственного самоуничтожения и тотального насилия над другими. Лиши человека любых устоев, морали и этики, определяющих степень его человечности, его принадлежности к разумным существам — и это уже само Зло, представляющее для общества, его отвергнувшего, наибольшую угрозу, без сострадания, монстр расчеловеченный как в плотском, так и в телесном понимании, нечеловек, существующий исключительно в своем диком мире вне социальных рамок и правил. Излечить, изменить, спасти Балларда невозможно. Порочный круг замкнулся окончательно, и не дай Бог кому -то попасться на глаза этому дитю Божьему, этой твари дрожащей, которая право имеет на все, даже с неистовством и какой-то неведомой, потусторонней искренностью насиловать женский труп, ибо труп молчалив и спокоен, ибо для этого трупа Баллард хорош в любом виде, и кто его осудит, кроме нас самих, таких чистых, таких правильных, таких слепых, которые самолично толкнули его в никуда, а опомнились поздно, слишком поздно. когда счет жертв пошел на десятки. Окружающие Балларда люди не смогли дать ему ничего, кроме роли парии, изгоя, которого не видят, не слышат, не знают, а потому он мстит всем и каждому, кто посмел посягнуть на его территорию, на его права, на его истерзанную душу и истрепанное тело.

10 из 10

Первое чувство после просмотра — гадливость, смешанная с отвращением, перетекающая в почти брезгливость. Первые эмоции — категоричное отвержение и неприятие. Извечные вопросы зрителя: «для кого?» и «в чем смысл?» вспыхивают тут с небывалой силой и ещё долгое время не дают покоя. Сложно рассуждать и давать здравую оценку там, где фактически этого сделать невозможно. Каждый следует своим этическим нормам и правилам: для кого-то столь обнаженная реалистичность будет пугающе отталкивающей, кого-то в глубине души привлечет, но навряд ли кто-нибудь сознается в том, что увиденное ему понравилось. Как будто фильму вдруг стало подвластно расклеивать ярлыки на просмотревшего его зрителя: мол, нравлюсь я тебе, значит ты такой же безумец маньяк-некрофильщик. Франковское «Дитя Божье» сумело это сделать. Теперь если и найдутся смельчаки, готовые нахваливать фильм, то только за правдоподобную игру мистера Хэйза, за передачу атмосферы и прочие из этого списка, но никак не потому, что картина им просто понравилась. Как бывают нравятся фильмы, которые зритель готов пересматривать для собственной услады и развлечения. Такое пересматривать потянет не скоро. Хорошо если рвотные позывы сдержатся хотя бы в начале фильма, дальше пойдёт (если пойдёт), то намного легче.

По сути «Дитя Божье» ничто иное, как история становления маньяка, поражающая своей отвратительностью. Перед нами раскрыты и обнажены не страдания жертв и поиски полиции, а во всей красе представлена фигура маньяка. Он психически болен, глубоко несчастен и полностью асоциален. Отодвиньте в сторону всякую эстетику и надежду на сопереживание новообращённому маньяку. Он будет вам противен в полной мере, а своими поступками не оставит никакой надежды на оправдание своих действий. Получившийся образ будет передан с максимальной достоверностью: если вдруг накатят ярость и боль, то с соплями, текущими по усам и бессвязной речью. В моменты такой одержимости лицо главного героя будет предельно близко к зрителю: вам невольно придётся пережить схожие эмоции.

Скотт Хейз прекрасен в своей ужасности. Такую звериную сущность и полную отрешенность от общества надо было показать достоверно и пугающе одновременно, чтоб зритель проникся. И, смею вас заверить, зритель проникается каждой эмоцией. Пусть эмоции эти негативные, но мы можем различать весь их спектр: от ненависти, до щемящей душу безысходности. Такой анти-герой редкость: он способен напугать без расчлененки и других кровавых примочек.

«Дитя Божье» — это ещё и в полной мере драма. Трагедия никому не нужного человека, который от людей ничего хорошего не видел, поэтому всё, что ему остаётся — это нападать и защищаться. Плюсуйте к этому нездоровое, воспаленное сознание и Баллард превращается в забитого, ощетинившегося на всех зверя, который показав клыки однажды, уже никогда не сможет без них.

6 из 10