Девятый день (2004)

«Девятый день» Ф. Шлендорфа — экранизация мемуаров люксембургского католического священника Жана Бернара, узника Дахау, которого нацисты пытались сделать пешкой в своей игре по приручению Ватикана. Картина во многом напоминает польские фильмы на тему Второй Мировой: «Страстную неделю» А. Вайды и «Жизнь за жизнь» К. Занусси, поскольку, как и они сконцентрирована на конфликте человеческой совести и бесчеловечных условий жизни.

Восемь дней, на которые герой отпущен из лагеря, становятся для него серьезный испытанием веры, искушением отречения от Бога и Церкви. Потрясающе точен выбор Ульриха Маттеса на главную роль (спустя семь лет он сыграет Эрнста Юнгера в картине Шлендорфа «Штиль»): исхудавшее лицо, изможденное лагерем тело, ясные глаза, в которых горит огонь веры.

Не менее удачен и выбор Аугуста Диля на роль Рейнхарда, гестаповца, искушающего главного героя, извращенного интеллектуала, (напоминающего Максимилиана Ауэ из романа Д. Лителла «Благоволительницы»), предавшего свое предназначение ради душевного равновесия, которое даровал ему коллаборационизм. Этот человек без совести устраивает целые тирады, посвященные связи христианства и нацизма, заворожен образом Иуды, он — подлинный философ предательства, интертекстуально связанный с героем картины Б. Бертолуччи «Конформист».

Режиссер вытраивает драматургию фильма вокруг выбора, который должен сделать главный герой, ведя бесконечные диалоги с родственниками, духовенством (которое тоже разделено в мнениях о нацизме, как и все европейское общество), гестаповцами. Структура ленты создается за счет достаточно уверенного монтажа, задающего ей неплохой темп, который не сбивается вплоть до самого финала. В некоторых сценах достаточно уместно использована ручная камера, ее нервные движения призваны передать состояние между жизнью и смертью, ставшее нормой в концлагере.

Картина связана с фильмами о войне не только тематически, но и выборе художественных средств, порой манипулятивна, в некоторых эпизодах излишне давит на зрительские эмоции, ригористична в расстановке оценок. «Девятый день» повествует о силе духа и веры, самопожертвовании, добровольном возвращении в лагерь из чувства долга, моральный вывод фильма таков: лучше оставаться с обездоленными, чем быть среди предателей.

Как экранизация документального свидетельства, написанного очевидцем, фильм достаточно убедителен, стремится сохранить выразительные детали, встречающиеся в тексте, соблюсти ощущение подлинности, правдивости, возникающее при чтении военных мемуаров.

Все больше убеждаюсь, что снимать фильмы о Третьем рейхе немцы умеют лучше всех. Не теряя убедительности, они при этом не становятся нравоучительны — качество, которым грешат многие работы отечественных режиссеров. Осудить их за это сложно, но, тем не менее, в том, что касается фильмов о нацистском режиме, я, кажется, останусь верным немецкому кинематографу до конца.

«Девятый день» — не исключение из этого правила. Круг проблем, затронутых здесь, не сводится к одному только рассказу об ужасах режима, хотя, безусловно, стороной их не обходит. За историей одного конкретного человека и конкретного выбора, стоящего перед ним, кроется вопрос о вере вообще, о предательстве безотносительно ситуации, о предательстве не Анри Кремера — Иуды, продавшего спасителя за тридцать монет.

Девять дней Кремера — искушение Иисуса в пустыне. Ему то угрожают возвращением в ад Дахау, то обещают спасение по сходной цене, выбор из двух, разнозначно не оставляющих шансов остаться прежним.

Девятидневный поединок Кремера с Гебхардтом — битва не борьба и зла, а, при всей кажущейся отвлеченности их богословского спора, двух людей, каждому из которых есть что терять. Гебхардт — уродливый двойник Кремера, глядящий на него из кривого зеркала вроде тех, что делают из людей лилипутов. Гебхардт — тот, кем Кремер мог бы стать, выбери он другую дорогу, тот, кто никогда не станет Кремером. Возвращение в Дахау пугает Кремера не меньше, чем мысль о лагерях на юге («Что вы видели там?» — спрашивает Кремер, а Гебхардт меняется в лице) — Гебхардта, но того огня, что горит в священнике, огня, который, как бы высокопарно это ни звучало, освещает ему путь сквозь любую мглу, в Гебхардте нет. Он слаб, он жалок, он труслив. Он обречен проиграть.

Актерская игра здесь, безусловно, на высоте. Ранее неизвестный мне Ульрих Маттес, похожий на святого великомученика, кажется почти застывшим, на его изможденном лице живут только глаза, но в мрачной сдержанности своей он убедителен каждую секунду, прожитую его героем. Аугуст Диль, напротив, улыбчив, мил, обаятелен — и в ту секунду, когда сквозь эту маску вдруг проступает его животный страх, обнажающий всю глубину его лицемерия, бросает в дрожь.

Можно спорить о том, был ли выбор Анри Кремера верным, не обрек ли он на смерть свою семью и своих товарищей, в конечном итоге — изменил ли этот выбор хоть что-то. Можно спорить о сути предательства, можно пытаться оправдать его, можно — клеймить. Но бесспорно одно — решение Кремера есть торжество несломленного духа, той истинной веры, которую не уничтожить ничем.

Сюжет фильма «Девятый день» на первый взгляд кажется неправдоподобным: 15 января 1942 года узник концлагеря Дахау пастор Анри Кремер получает отпуск на 9 дней, чтобы встретиться со своей семьей в Люксембурге. Однако в действительности фильм является глубоким по смыслу и драматичным по содержанию. В нем ставится проблема веры и неверия. Веры, которая без дел мертва, а также мужества и малодушия, упования на промысел Божий, самолюбия и жертвенности. Разве возможен отпуск из лагеря смерти? Но пастора освобождают не столько для того, чтобы он встретился с семьей и паствой в Люксембурге — он должен убедить люксембургского епископа в необходимости сотрудничества с нацистами.

Если до грехопадения человека дьявол извне приступал к человеку, то после он и внутри воздействует на него. Цель существования бесов — самим быть злыми до одержимости и заражать людей злом, пока человечество не будет охвачены этим всеобщим беснованием. Для этого они придумывают различные преступления и внедряют своей дьявольской волей. Сам Христос утверждает, что из сердца человека исходят различные злые помыслы. Зло ищет себе оправдания, и поэтому возникают различные лжеучения — одно из которых — национализм. Национализм и нацизм, как крайняя форма национализма, утверждает о превосходстве одной человеческой расы над другими. Христианство категорически отвергает это горделивое учение, исповедуя равенство всех людей перед Создателем. Если и допускается различие людей, то только по их нравственному совершенству — святости.

Гитлеровские нацисты внешне афишировали свою принадлежность христианству, чего только стоит надпись на пряжках «Gott mit uns» «Бог с нами», на деле же отрекшись от Христа подобно Иуде, за «сребреники» земного царствования. И в фильме эсэсовцы показаны как знакомые с христианским учением не понаслышке. Более того, один из высокопоставленных карателей, который и организовал авантюру с целью добиться благословения епископа, является бывшим дьяконом. Перед пастором же поставлена дилемма, если он решит спасти свою жизнь, пожалеть себя, что ему предлагают организовать родственники, то будут казнены его собратья священники — целый барак в Дахау занимают заключенные священники. Книга, по которой снят фильм так и называется «Пасторский барак». С другой стороны, словно демон искуситель, уговаривает бывший дьякон в эсэсовской форме священника на сотрудничество. И если Анри Кремер физически, находится в комфорте, несравнимым с условиями жизни в концлагере, то в душе его идет борьба. Человеку не дано выбрать себе жизнь — ее дарует ему Бог, «времена не выбирают, в них живут и умирают», как верно подметил Булат Окуджава. Но иногда наступают такие времена, что у человека появляется выбор смерти.

Кульминацией фильма является встреча пастора с епископом, который добровольно обрек себя на домашний арест, отказавшись от служения. Только колокол ежедневно звонит, как «глас вопиющего в пустыне», напоминая о необходимости ходить прямыми путями. Сегодня фильм «Девятый день» приобретает особую актуальность, и он учит какой правильный ответ нужно дать на вызов нацизма, вслед за Христом, Который отверг и третье дьявольское искушение о власти над миром. Ведь, по словам священномученика Игнатия Богоносца: «христианство не в молчаливом убеждении, но в величии дела, особенно когда ненавидит его мир».