Голые под луной (1999)

У творчества филиппинца Лав Диаза есть свои преданные сторонники, готовые терпеливо рассматривать его необычное кино. Он хорошо знает об этом, вместе с тем понимая, что никогда не станет сколь-нибудь значимой фигурой для большинства, делая кино для людей выносливых и ранимых, способных к медитативно созерцательному исследованию жизненного процесса, со всеми нюансами экранного действа, охватывающего психологию мотивации и харАктерные свойства действующих лиц, несущих в себе философию чистого искусства, которую исповедует этот нетипичный для азиатчины режиссёр.

Большинству непреодолимым барьером к знакомству с фильмами Диаза становится их потрясающе гигантский хронометраж. Ведь достаточно взглянуть на колонку с таймингом, чтобы отложить просмотр любой его ленты не до лучших времён, а разом и навсегда, ибо среднеарифметический показатель в семь с лишним часов отбивает всякую охоту и лишь единицы, переломив себя, смогут вознаградиться удовольствием, если, опять же, окажутся любителями долгих историй из хитро сплетённых людей.

Его картины охотно включают в фестивальные программы, отмечая особый взгляд и редкостную манеру изложения, связывающую разговорную портретность стиля, визуальный контекст и психоделическую озвученность пространственного единства природно-человеческой среды, где в драматическом развороте прослеживаются пересекающиеся линии жизни и разводящие их повороты судьбы.

Начиная, Лав Диаз ещё не вошёл во вкус, пока что экономно расходуя время, укладываясь в удобоваримый масштаб действия. Поэтому «Обнажённые под луной» удачный способ первого знакомства с его методой затяжных исповедей и заунывных тем, сопровождающих романизиованные терзания бывшего священника, отказавшегося от сана, чтобы найти новый путь, страдая, что сбился со старого, виня себя за беспомощность и грехи, ставшие физической обузой и нравственной болью его жены и дочерей, кое как справляющихся со своими страданиями, становясь упрёком мужу и объектом заботы немого дяди, знающего, что за этими люди требуют от него глаз да глаз.

Этот фильм, как тихий родник, течёт и течёт себе длинными словами и бездонными паузами ночной тишины, прерываемыми криками и дрожью сомкнувшихся тел, разносящих жар истерзанных душ по просторам лесов и углам дома, поднимая осевшую в них пыльную тоску от прошлых и нынешних бед, для которых смерть — забвение и искупление, приходящие с новой болью вины и греха.

Погрузившиеся в ровный поток этой ленты смогут разделить режиссёрское любование отраженными в нём лучами сверкающей любви людей и собственным пребыванием внутри построенной жизни, раскрывающей неожиданную для филиппинцев сложную комбинацию нравственных и этических мотивов на уровне сложнейших произведений европейских классиков литературы и того же кино.

Да, надо признать, кино это на большого любителя, как кино вообще, так и томительных историй в частности, для глубокомысленного зрителя, пристрастного к нюансам контактов и отзвукам их последствий, привычного к вещам тяжёлым и душещипательным, нисколько не напоминающим о растиражированном по свету поверхностном и наивном филиппинском кино.