Репетитор (1987)

«Вова и Веня говорят о физике; начиная с понятия икс, мне этот разговор — как птичье пение; но они красивы, и я сейчас среди них — значит будет физика, я набираюсь терпения». Никто, кажется, не написал о глубинах мучительных неловкостей, в которые готовы нырять наши мечтательные девы ради близости к упоительно и престижно умным мужчинам, лучше Али Кудряшевой в «Неполитическом». Однако писала Аля с позиций не низшей, а иной интеллектуальности, а потому исповедь её получилась проникновенной и трогательной (да и с Вовой и Веней они «слушают ту же музыку — этот паспорт важнее многих», нет меж ними ни пропастей ни железных занавесов, одни «лица, движенья, ноги»). На другом же, по-настоящему, терзающе мезальянсном полюсе у нас до сих пор одиноко и статично маячит карикатура «я ей сказал про амфибрахий, она меня послала на.. .», драма интеллигентского бессилия перед напором хабалки, остросюжетность побега очкарика из силков, расставленных наивной корыстью. Получи нечаевский «Репетитор» в своё время больше зрительского внимания, за тему бы, несомненно, взялись и другие. Но — не случилось.

Почему — для меня неразрешимая загадка. Прославленный режиссёр, последняя (и без скидок звёздная) роль Целиковской, точнейший, богатейший драматургически сценарий Георгия Полонского, автора «Доживём до понедельника» и «Ключа без права передачи», весомые (судя по откровенным кадрам, размера как минимум третьего) достоинства «распутной инженю» Светланы Селезнёвой, Марселлы из «Не покидай!» — близкая сюжетно (но не психологически) к «Репетитору» «Маленькая Вера» годом позже прогрохотала и шокировала, «Репетитор» же сразу после выхода упал в ящик забытых шедевров и демонстрировался лишь по белорусскому, в соответствии с адресом прописки своей киностудии, ТВ. А ведь белорусского там нет ничего: место действия — Юрмала — снималось под Ленинградом, и пределом географических стремлений потомственной курортной обслуги выступает та же самая, чеховская Москва.

Вообще расстановка персонажей Полонским в этом сценарии изумительна — твист в конце настолько тонок, что без объясняющих последних (после двадцатилетнего перерыва дописанных) двух главок в конце легшей в его основу повести способен оставить в клишированном заблуждении и самых искушённых читателей, хотя актёры всё, всё решительно играют верно. Бойкая девица, работающая спасателем на водах санаторного, для работников сцены, пляжа, очарованный ею выпускник философского факультета МГУ, внук легендарной актрисы и очень скромный, очень трепетный из-за не до конца пролеченного увечья юноша, его с ней книжные занятия, отчаянные попытки подтянуть оторву к своему культурному уровню, её отвратноватая практичность, глупая, по мелочи, ложь, нечистоплотность, вздорность, неприкрытое пренебрежение «правом на труд» ради «права на отдых» — и подозрения, и мнительность, и нежелание оказаться для ушлой девахи лишь средством передвижения в столицу, хромым ослом. Беги, парень, беги ! — несется ему со всех сторон в уши, и он внимает — бежит, бежит умно, девочкой перед этим романтически воспользовавшись (зря он что ли отпускные денёчки на занятия с нею тратил ?).

Но почему из-за этого побега внука не по себе даже бабке-актрисе, тёртой, циничной, лишённой всяких сантиментов (время такое было — фото сталинской эпохи прилагаются) женщине? Не потому ли, что, отыграв в соответствии с возрастом весь чеховский репертуар, она слишком хорошо знает, что такое чистюлька и почему Раневская столько презрения вкладывает в этот, адресованный Пете Трофимову, эпитет? Нутром чует бабушка, что чистюлька нужную степень чистоты будет всю жизнь искать и никогда не найдёт, поскольку жизни нет без почвы и грязи, что вложения с нулевым риском и дивиденды принесут нулевые, а то и усохнут в инфляции, что избытки рассудочности и заботы о самосохранения в сердечных делах не могут не парализовать волю и тот самый пыл, ради которого эти дела и начинаются. «Интеллигент российского покроя, стихами начинённый человек» из него уже вышел, мужчины же не выйдет никогда, «и будет мир его подобен бандероли, случайно не дошедшей никуда».