Покаяние (1984)

С самого начала фильм кажется затянутым, как будто его можно смотреть только на перемотке. Как будто непонятно, за чем нам всё же следить. Выкопанный труп, стоящий на заднем дворе, казалось бы, должен нас наталкивать на вопрос 'Что же здесь происходит?'. И он и правда наталкивает, но не вызывает, почему-то, особого интереса.

Мы ходим вокруг пока что таинственного образа недавно умершего Варлама - и вот эти детали уже начинают увлекать. Когда же мы переносимся в прошлое, когда тот ещё был жив, то возникает дикий восторг от персонажа, его образа и актёра, его играющего - какой артист! И тут нас проводят по американским горкам - то мы влюбляемся в Варлама, человека уважаемого и обаятельного, к тому же он разбирается в искусстве и имеет прекрасный голос. И вот он вроде как увлечённо рассказывает о том, как ему нравятся картины художника, но тут закрадывается червячок сомнения в искренности этого человека. На самом деле он человек системы - говорит одно, а делает совершенно иное. Когда он говорит отпустить арестованных людей, смотря на своего прислужника детскими невинными глазами, а в следующий же момент резко меняется и приказывает их везти в лагерь. Настоящее безумное раздвоение личности. Или двуличие. И вот мы уже его ненавидим. Но потом нам показывают противостояние его и человека вышестоящего. Такое противостояние власти против власти. И тут он уже чуть не плачет от того, что пытается доказать свою правоту, ведь, по его словам, он делает бравое дело - посадить одного ради счастья сотни других людей. И вот тут проявляется 'настоящесть' этого персонажа - он всё же живой, он человек, мы ему сопереживаем. Сопереживать персонажу, являющимся собирательным образом Муссолини, Гитлера, Сталина и Берии. Это, конечно, сильно.

Кроме образа персонажа Варлама, в фильме множество находок, по настоящему стоящих. Например, брёвна, которые сначала складируют в своеобразные горки, и на которых выцарапаны имена заключённых. И когда эти брёвна распиливают в щепки - это потрясающая метафора того, как тоталитарная система перемалывает людей, революционно настроенных, ведь одно из имён - это имя художника, переступившего дорогу Варламу и отправленного за это в тюрьму.

Хотелось бы отметить и операторскую работу, которая кажется местами новаторской. Во многих сценах максимально мало планов, очень чётко расставлены акценты. Не нужно нарезать диалог так, чтобы мы постоянно переключались между персонажами, чем грешит современное кино. С помощью расставленных акцентов нам, как зрителям, ясно дают понять - 'смотрите сюда'. Несмотря на это, в некоторых моментах хочется вскрикнуть: 'Да выровняйте же вы камеру!', когда явно завален горизонт, от чего чувствуешь себя неуютно - будто это не целенаправленный художественный приём, а дилетантство.

При всём вышесказанном, нельзя не отметить и исторический аспект, добавить немного контекста. Ведь это один из первых советских фильмов, акцентирующих проблему тоталитарной власти. И, как модно сейчас говорить, такие фильмы становятся как никогда актуальными и злободневными.

В заключение нашего обзора настало время поговорить о «Покаянии» Тенгиза Абуладзе — безусловно, главном кинематографическом событии «перестройки», не только задавшем ей вектор в экранном позднесоветском искусстве, но и по сути дела обновившем мировоззрение миллионов людей, избавив его от идеологических химер. Будучи снято еще в 1984 году «Покаяние» вышло в массовый прокат лишь спустя три года, когда механизм гласности уже был запущен: сказать, что для зрителей картина Абуладзе стала откровением, это ничего не сказать. Абуладзе активно использует в своем фильме христианскую символику, рассказывая историю местечкового диктатора Варлама Аравидзе, в облике и поведении которого причудливо смешены приметы Сталина, Гитлера и Берии, и его жертв, уподобленных в своих страданиях Христу.

Отрицание тоталитаризма с позиций христианского гуманизма, уподобление любого «культа личности» дьяволопоклонничеству, чудовищные в своих пропорциях лукавство и хитрость тирана, делающие его демоном во плоти, в «Покаянии» выражено на сюжетном, концептуальном и стилевом уровнях. Подлинное, живое христианство, запечатленное в страданиях его мучеников, исповедников и любых невинных жертв, жертв за правду, несовместимо с палаческой идеологией, не только коммунистической (в этом смысле обличение режиссером пропагандистской лжи Советской России предельно абстрактно, на приметы времени и места указывают лишь немногие детали сценария), но любой лжи, в основе которой — догматическая ненависть к инакомыслию и стремление к всесторонней социальной гомогенности.

Фильм Абуладзе предельно остро ставит вопрос о преодолении советского идеологического наследия и раскаянии в его преступлениях, для чего вовсе необязателен какой-нибудь «чин общенародного покаяния», для того, чтобы каждый раз вырывая труп Варлама и мешая его захоронению (читай — забвению злодейств советского тоталитаризма) и будоража, пусть тщетно, совесть наших граждан, мы должны-таки выбросить его, говорит Абуладзе, на помойку истории (читай — запретить наконец-то коммунистическую пропаганду и саму эту идеологию, оправдывающую озверение человека). Не случайно, что Автандил Махарадзе играет в этой картине сразу две роли: Варлама и его сына Авеля, олицетворяющих — открытый сталинский террор и двуличие его детища — «застоя» (ведь Авель символично расправляется с противником методом «карательной психиатрии» — это явный намек на «застойную» практику борьбы с диссидентами).

Художник Сандро, даже внешне похожий на Христа, его интеллигентная жена, их дочь, выросшая позже в яростного врага Варлама, — не просто жертвы режима, они не пассивны, их сильное нравственное чувство, совесть, духовная хрупкость самим фактом своего существования противостоит террору варламовских репрессий, узаконивающего лицемерие, стукачество и лукавство. И пусть их судьба страшна, но их жизнь и таких, как они, были не напрасной жертвой, ведь их история пробудила совесть сына Авеля, толкнув его на бунт против отца (читай шире — «ценностей застоя»). Ведь именно отвращение к сталинскому времени и тошнотворности его «застойного» детища толкнули бывших шестидесятников («детей ХХ съезда») Горбачева, Яковлева и многих других на гласность и «перестройку».

«Покаяние» Тенгиза Абуладзе — великий, быть может, самый важный «перестроечный» фильм, веха, с которой начался демонтаж советской системы (в широкий прокат картина вышла в январе 1987 года, почти одновременно с Пленумом ЦК, где впервые было применено понятие «гласности») — социальной, политической и экономической тюрьмы для миллионов несогласных, многие из которых, как казалось палачам, навсегда сгинули в подвалах Лубянки, на Колыме или в спецклиниках. Однако, память о них жива, что показали не только книги Солженицына, Шаламова, Гинзбург и Марченко, но и лучшие фильмы эпохи «перестройки», сыгравшие немалую роль в переформатировании социального сознания советского человека, его перехода от рабского страха к свободному волеизъявлению и сопротивлению тирании. Остается только надеяться, что киноуроки Соловьева, Абуладзе, Шахназарова, Пичула, Тодоровского и Лунгина снова окажутся востребованы в обстановке нового удушения свободы в России.

В появлении этого фильма много загадок. Считается, он завершает трилогию, но обычные зрители часто ставят рядом с «Покаянием» фильм 1963 года «Я, бабушка, Илико и Илларион», который никак в трилогию («Мольба» — «Древо желания» — «Покаяние»), вроде бы, не входит.

Не будет преувеличением сказать, что психологическая драма Тенгиза Абуладзе, снятая в 1984 году, летом второго перестроечного года взорвала зрителю мозг, как бомба. Сейчас с доказательствами в сетях много учёных, объясняющих распад Союза комплексом причин, среди которых указывают и распад доверия, даже веры в справедливость уклада.

И ещё обращают внимание на особого рода деятельность горбачёвской команды, фрагментировавшей общество и сделавшей серией манипуляций его бессильным, не способным сопротивляться прихватизаторам. Получается, Абуладзе — соучастник?

Однако теории заговора лучше отложить, если хотим понять, про что кино. А оно про негодяя, получившего в руки власть карать и миловать, про обстановку, в которой негодяя государственной волей сделали героем, а после смерти потомки его жертв принялись выкидывать его труп из могилы, чтобы люди опомнились и распознали в негодяе негодяя…

Эпизоды подлой жизни чередуются с процессом прозрения в обществе. Возможно, зрители фильм «Я, бабушка, Илико и Илларион» связывают с «Покаянием» из-за авторских повторов, например, замирания групп персонажей в кадре и специфических крупных планов, но это спорно.

А не оспорить факт, что ревизия идеалов с участием «Покаяния» проходила на нерве и с перекосами, о чём в те годы были сердитые дискуссии в литературных журналах и газетах.

Считать, что фильм три года ждал премьеры, чтобы более эффективно поразить советских граждан прямо в душу, тоже спорно, но и не задумываться об этом сложно, если вообще есть желание подумать.

Однако фильм влиял, получал награды и стал вехой. Манипулятивной вехой? С дистанции виднее. Не так ли?

7 из 10

«Когда в обществе тонет высшее, а под высшим я подразумеваю духовную высоту, ибо все остальные высоты показные, и торжествует низменное, это предвестник катастрофы». Тенгиз Абуладзе.

Есть фильмы, которые являются знаковыми, переломными для целой эпохи, страны, миллионов людей. Картины, которые являются не просто художественным произведением, но морально-нравственным ориентиром в сознании нескольких поколений зрителей и остаются таковыми через десятилетия. «Покаяние» Тенгиза Абуладзе — третий, завершающий фильм его трилогии, первые два которой «Мольба» и «Древо желаний». В рабочих тетрадях фильма «Древо желаний» Абуладзе сделал запись: «Как же нам не хватает сил, чтобы любить друг друга. Может фильм плачет о мире без любви? Идея фильма: люди, проснитесь!». Все три картины объединяет общая, извечная тема — борьба добра со злом, проблема постоянного пришествия зла в этот мир. Идею создания фильма Тенгиз Евгеньевич вынашивал с тех пор как услышал рассказы невиноосужденных и репрессированных в 30-е годы. В Грузии нет семьи, которая не пострадала тогда. Эти истории потрясли режиссера, так появилась задумка снять «Покаяние». Незадолго до начала съемок Абуладзе попал в страшную автокатастрофу, после которой долго не приходил в себя. Очнувшись, Тенгиз Евгеньевич сказал, что остался жить, чтобы сделать очень важный фильм о покаянии. Картина рассказывает об ужасе времени, в котором торжествует зло, прикрываясь волей народа, масс. «Большинство решает все», «нравственно то, что полезно для общего дела», «если мы захотим, мы поймаем кота в темной комнате, даже если его там нет», — такими аргументами доказывает свою правоту главный злодей Варлам Аравидзе, символизирующий дьявола в картине. Фамилии Аравидзе нет в грузинском языке, её образовали от слова «аравин», которое означает «никто», точнее вершитель судеб, градоначальник Аравидзе является никем.

Фильм полон аллюзий и метафор. Варлам — это собирательный образ тирана, зла в обличии человека. В нем угадываются и Гитлер, и Сталин, и Берия. А его имя ассоциируется с библейским Варлаамом, что значит «губитель народа».

Режиссер показывает через этого персонажа, что дьявол бездарен. И поэтому ему нужен тот, в ком есть Божья искра. Таким человеком в картине является художник Сандро Баратели, семья которого подверглась преследованию и жестокому уничтожению. Супругу Сандро, красавицу Нино, сыграла дочь режиссера Кетеван Абуладзе.

«Представители «голубой крови», аристократы», — издеваясь, с усмешкой бросает Варлам художнику, который пришел к нему с просьбой не разрушать храм, простоявший в городе на протяжении многих веков. «Разрушить храм — это перерубить корни, которые питают и духовно обогащают народ. Это, как бросить в костер произведения Гомера, Данте, Толстого, уничтожить музыку Баха, Шопена, Моцарта, разрушить Собор Св. Петра в Риме или храм Светицховели», — в отчаянном порыве пытается объяснить Баратели. Но получает в ответ циничную ухмылку.

Тема веры и фарисейства проходит через весь фильм. Автор картины говорит не о конкретной религии, а противопоставляет веру со злом и деспотизмом отдельного человека, возомнившего себя всемогущим, для которого есть только один Бог — он сам.

Подобно инквизиции, смертоносная волна, которая пришла к власти, истребляет, на корню пресекает полет души человека, потому что сама не достигает тех вершин. И хочет всех подогнать под свой рост. «Мазня некоторых живописцев носит индивидуалистский характер. Эти анархисты — враги нации. Их нужно уничтожить», — так рассуждает Варлам, увидев в доме Баратели вдумчивую, глубинную живопись. За квартиры и грамоты приспешники Аравидзе сажают в тюрьму целыми семьями ни в чем не повинных людей.

Время Варлама настолько абсурдно, что Абуладзе показывает его с помощью абсурдных же средств. «Из каждых трех, четвертый — враг», «так и быть — посадим всех!», «труп надо арестовать», — обычные фразы тирана. Здесь вспоминаются строки Микеланджело:

«Отрадно спать, отрадней камнем быть.

О, в этот век, преступный и постыдный, —

Не жить, не чувствовать — удел завидный…»

Действие фильма происходит, образно говоря, нигде, никогда и всегда. Драма и трагедия, которые разворачиваются в «Покаянии», извечны и известны ещё с библейских времен. В фильме есть эпизод, когда Варлам пришел в дом Баратели, прикрываясь маской добродетели. И, словно комедиант, цинично кривляясь, читает 66 сонет Шекспира:

«Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж.

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье…»

Словно на картинах Иеронима Босха, апокалиптическое царство зла завладело страной. Но даже в самые страшные времена в страданиях людей присутствует надежда на спасение. В фильме есть гениальная сцена с бревнами, на которых ссыльные вырезали свои имена и адреса мест пребывания, чтобы родные могли узнать, что они живы. Когда в город привозили бревна, жены, матери, дети осужденных бежали на вокзал, чтобы найти на срезах имена своих родных. Одна женщина плачет, разговаривая и гладя срез бревна, на котором нашла заветные слова. Эту роль пронзительно сыграла Мзия Махвиладзе — актриса Тбилисского театра, жена Тенгиза Евгеньевича.

Режиссеру и его семье выпала доля пройти испытания, через которые проходили герои его фильма. КГБ следило за Абуладзе, отснятые материалы под разными предлогами уничтожались, картину несколько раз пытались закрыть. И если бы не помощь и поддержка Эдуарда Шеварднадзе, который плакал, читая сценарий фильма, мы, возможно, никогда бы не увидели его. На премьере фильма, после долгого молчания, он сказал: «Это очень нужный фильм. Я потрясен. Спасибо».

Картина практически поменяла политический строй страны, была удостоена множества наград, но не была понята современниками.

Тенгиз Абуладзе — один из лучших режиссеров не только грузинского, но и всего советского кинематографа. Трудно переоценить его вклад в культурное и духовное наследие страны. Он создал фильмы, которые живут вне времени.

«Покаяние» — пронзительный, гуманистический, мощный, отрезвляющий фильм. Он говорит о том, что расплата придёт. Через поколения, через детей и внуков, но она настигнет. Герои фильма расплатились за грехи, но какой страшной ценой!

«Фильм», на мой взгляд, входит в число лучших кинопроизведений мира. Он задает векторы, заставляет задуматься о духовной нищете общества, переосмыслить все ценности. И заканчивается открытым финалом — сценой, ставшей самой известной в фильме. По улице, названной именем Варлама, идет одинокая старушка (её сыграла великая грузинская актриса Верико Анджапаридзе). Она стучит в дом Кетеван Баратели, дочери Сандро и Нино, и спрашивает: «А эта дорога приведет к храму? — Это улица Варлама, не эта улица ведет к храму. — Тогда зачем она нужна, к чему дорога, если она не ведет к храму?».

Фильм «Покаяние», снятый за три года до начала «перестройки» и «гласности» (и все эти три года находившийся «на полке»), можно назвать одним из самых пронзительных и гуманистических произведений советского кино. Творение Тенгиза Абуладзе великолепно, с необычайной эмоциональной силой, показывает нам трагедию миллионов людей, ставших — в той или иной степени — жертвами одного из самых бесчеловечных тоталитарных режимов в истории. Но было бы ошибочно сводить смысл фильма лишь к демонстрации ужасов тоталитаризма, режиссёр явно пытался осмыслить не только судьбы тех, кто не пережил лихие годы тирании, но и тех, кто остался жить после смерти тирана, тех, кто несмотря на спокойное, «сытное» время, рано или поздно столкнётся с тяжёлым наследием прошлого.

История, показанная в «Покаянии», не указывает прямо на СССР 1930-х годов: пусть персонажи фильма говорят по-грузински и носят грузинские имена, но при этом диктатор Варлам Аравидзе косплеит известного австрийского художника, а уж его суровая госбезопасность, облачённая в рыцарские латы и рассекающая на лошадях, равно как и импровизированная сцена то ли допроса, то ли суда с ожившей «Фемидой», соблазняемой приближённым тирана, и вовсе отдают какими-то средневековыми мистериями. Но вряд ли дело было в «эзоповом языке» — уж слишком прозрачны намёки на сталинизм, показанные в кинокартине, вроде бериевского пенсне диктатора или взрываемых церквей. Скорее, отходя от сугубого документализма, режиссёр подаёт события в форме фантасмагорической притчи, насыщенной множеством символов: тот же Аравидзе выглядит не просто аллюзией на Сталина и даже не столько собирательным образом тоталитарного диктатора, сколько дьяволом, «отцом лжи» и Великим Инквизитором в одном лице, возводящим на Земле свой собственный ад.

Что по настоящему пронзает до глубины души в «Покаянии», так это показанная нам жизнь при режиме тирана. Во время просмотра буквально чувствуешь весь тот страх, в котором жили люди во времена диктатуры, как они боялись за себя и своих близких, дрожали за тех, кто попал в тиски режима, и, в отличие от всевозможных «тоталитарных антиутопий», снятых современными киноделами, от происходящего на экране невозможно абстрагироваться, оно заставляет переживать боль и страдания героев почти как собственную боль. И чтобы передать эту боль, не обязательно непосредственно показывать пытки и расстрелы: щемящая сцена с брёвнами, на срезах которых осуждённые вырезали свои имена, словно знак близким людям о том, что они ещё живы, и их близкие, идущие по грязи и отчаянно ищущие эту «последнюю весточку», куда более красноречива.

Но тиран умирает и наступает тягучая эпоха застоя. Невестка забрасывает портрет «товарища Варлама» в пыльный угол с молчаливого согласия родного сына, чтобы предаться плотским утехам. Но прошлое всё равно напомнит о себе, и совсем не потому, что дети остались не только у палачей, но и у жертв. Годы паранойи, доносительства и раболепия оставили неизгладимый отпечаток на душе народа, равно как и безжалостное уничтожение людей, интеллигентных в хорошем смысле этого слова. И не зря в фильме звучат слова о «дороге, которая не ведёт к храму» — можно вновь отстроить храмы, но есть ли шанс вернуть то, что было уничтожено за годы тоталитарного мракобесия? Возродить подлинную духовность, уважение к своей истории и народу, к себе и ближнем своему?

Вердикт — сжимающее сердце произведение с глубокой моральной составляющей, необыкновенным эмоциональным воздействием и приятным аудио- и видеорядом. Однозначный шедевр, заслуживающий самой высокой оценки.

10 из 10

Это фильм-событие.

Уже во вступительных титрах идет сообщение о том, что «Покаяние» — это фильм, завершающий трилогию вслед за «Мольбой» и «Древом желания». В первом сталкиваются личностное и общественное, как свобода и диктатура, во втором прекрасное и искреннее вступает в неравную борьбу с коллективным невежеством и глупостью. В «Покаянии» эти темы переплетаются в один тугой клубок с осознанием времени, через которое прошла наша страна. Все три кинотворения имеют выход на вечные вопросы и проблемы борьбы Добра со Злом, с постоянным пришествием Зла в наш мир, сложности искушения жить по правилам дьявола, и об ужасе, когда Зло приходит к власти.

По сюжету «Покаяние» — судебная драма. Обвиняемая — некая Кетеван Баратели, которая трижды (!) пока ее не поймали, выкапывала труп известного общественного деятеля Варлама Аравидзе и подбрасывала его к дому его родственников (сын Варлама Авель, жена Авеля Гулико и их сын Торнике). Рассказывая историю своего детства на фоне истории города, к власти в котором пришел Варлам Аравидзе она пытается объяснить и оправдать свой поступок. Перед нами вырисовывается образ диктатора своей воли, прикрывающего стремление к единовластию видимостью служения обществу. Варлам Аравидзе уничтожает всех, кто становится у него на пути, кто не признает его волю, а также многих людей даже не причастных к деятельности политика. В роковые списки «врагов родины» попадают и родители Кетеван — художник Сандро Баратели и его жена Нино.

Первый кадр фильма — это роза. Она уже может служить неким посланием к зрителю. Еще в средние века этот цветок очень почитался за его уникальность, ведь у каждой розы свое собственное число лепестков и все они разной формы. Она символизирует многогранность экранного мира и одновременно его условность, ведь эта роза не растение, она сделана из крема для украшения торта. Торты печет Кетеван Баратели — это ее способ заработать на жизнь. И все ее кулинарные шедевры изготовляются в виде церквей с вафельными стенами и бисквитными куполами. А настоящий храм Варлам Аравидзе взорвал ее в конце 30-х, когда маленькой Кетеван было восемь лет. И теперь каждый день она строит своими собственными руками церковь за церковью, веря и надеясь на справедливость. Каждый раз, неся на подносе сладкий собор, она ощущает всю хрупкость мира перед разрушающим злом. Чувствуем это и мы, наблюдая за действиями Кетеван. Вот она украсила торт, берет поднос, несет к столу и, ставя его, чуть наклоняет — еще чуть-чуть и случится непоправимое — из идеальной формы храм в долю секунды может превратиться в кучу теста на полу. Так и в реальной жизни: церковь, которая стояла в городе с VI(!) века была уничтожена в один миг обыкновенным человеком, возомнившим себя Богом….

Тема Веры также проходит через весь фильм. С церкви начинается и знакомство Варлама с семьей Баратели. Крест в их доме становится драматургической деталью, появляясь уже в сцене самоисповеди Авеля. Да и финальный эпизод со знаменитой грузинской актрисой Верико Анджапаридзе, которая играет странствующую старушку, задающую вечный и мучительный вопрос «Что же эта за дорога, если она не ведет к храму?» И что самое главное, создатели не настаивают на конкретной религии. В фильме фигурирует православие, но противопоставляется оно не исламу или буддизму, и даже не протестантизму с католицизмом, а деспотизмом и злом отдельного человека, для которого есть только один Бог — это он сам.

Тут сразу же возникает образ Варлама Аравидзе. Фигура, послужившая почвой многим и многим спорам. Кто-то видел в нем Берию, кто-то — Сталина. Ради себя он предает все: Родину, Веру, Любовь. Режиссер очень удачно наделил Варлама театральной маской (особенно, когда он поет арию трубадура и играет в «доброго волшебника»), за которой скрывается личина Зла, которое выпрыгивает в окно, как демон на рассвете. Здесь необходимо отметить блестящую игру Автандила Махарадзе, исполнившего, по сути, три разные роли в фильме: Варлама в расцвете лет и карьеры, Варлама — сумасшедшего старика, прячущегося от людей в бункере и боящегося солнечного света, словно вампир, и, что очень важно Авеля Аравидзе, что усиливает и процесс раскаивания и процесс покаяния.

В фильме много абсурдных и гротескных сцен. Насколько они оправданы? Ну а как по-другому воспринимать время, когда за грамоты и отдельные квартиры для ищеек диктатора погибали десятки людей? Поэтому допрос Сандро Баратели происходит в каком-то зеленом саду (скорее всего это внутреннее восприятие мира художником), а следователь за белым роялем играет уже по пронотатированным клавишам. Рядом стоит Фемида, но не статуя, а живая, абсолютно ведомая девушка.

Также в фильме присутствует уникальный симбиоз символической метафорности и публицистичной документалистики. Лучше всего это можно пронаблюдать в одной из самых сильных сцен фильма — «эпизоде с бревнами». Когда Нино Баратели с дочерью прибегают на пристань, куда выгрузили бревна из ссылочных мест. На этих бревнах заключенные вырезали свои имена и место нахождения. На берегу находятся и другие матери: жены, дети — все они ищут на мертвом дереве родные буквы. К ним присоединяются и наши герои. Камера неспешно следит за ними, создавая ощущения полного присутствия. Кто-то находит желанные зарубки и разговаривает с ними как с живым человеком, обливая слезами трещину в стволе, напоминающую грустную улыбку.

Удивительно, но в фильме совсем нет декораций. Все натурные и павильонные съемки проводились в реальных местах и помещениях. Но ни один эпизод не теряет своей исторической или культурно-архетипной атмосферности. Причем атмосферность эта тонка и при наложении другой меняет оттенок.

Вот, например, мы оказываемся в квартире Баратели. Картины на стенах — плотно одна к другой, творческий полумрак, в центре прихожей рояль, в воздухе витает вдохновение…

С появлением Аравидзе все меняется — ожидание неминуемого несчастья превращает дом в клетку. Нино не может даже спать в родном уюте, так как уюта больше нет. Прикосновение Зла изменило их дом — в нем запахло одиночеством и смертью…

Не каждый год выходит такой фильм, как «Покаяние». Он читаем многогранно и неоднозначно. Он связывает историю, человека, философию жизни со всеми ее вечными вопросами, и, следовательно, является произведением искусства.

Он вышел в пору слабого периода нашего кинематографа, и является первым фильмом гласности, заявив о рождении нового советского кино. Новая этика, новая эстетика. Рождение и смерть символических форм в киноискусстве.

Правда, совсем скоро этих самых советов и не стало, но на «Покаянии» можно без лишней гордости и со всем достоинством могучей кинодержавы поставить штамп: «Сделано в СССР».

10 из 10

Посмотрела этот фильм уже давно, но не могла написать о нем, начинала и… Фильм простой для восприятия, в нем все понятно — настолько понятно, что кажется, что разжевано и в рот положено. Поразил меня этот фильм. Сложно сказать чем — чем именно. Поразила игра Автандила Махарадзе (Варлам и Абель), и наравне с ним меня поразила игра Мераба Нинидзе (Торнике) — Торнике поразил меня до глубины души! Посмотрела этот фильм уже несколько раз — ключевые фигуры Варлам, Сандро и его семья, Абель и его жена, и их сын…

Поразило то, как Мераб Нинидзе показал боль Торнике — за судьбу Сандро, за своих… деда, отца, мать «Неужели вам не надоело без конца лгать?! До каких пор вы будете успокаиваться ложью?! Неужели вам не совестно перед собой и перед людьми?! Вам бы только благополучие сохранить, ради этого вы глотку перегрызете каждому, не виновного преступником объявите, нормального сумасшедшим! Неужели ничего святого в вас нет?! Совесть вас не мучает?!».

Фильм снят в 1984 году, но грехи все те же — бессовестность, ни за что не стыдно… «А что ты можешь иметь против Истины?» пощечина тирану… Этот тиран — Варлам, человек с красивым оперным голосом и глазами ребенка… Сандро Баратели — неугодный… Его дочь выкапывает тирана из могилы, мстит мертвому как живому… Абель проклинающий сам себя — свое семя… да, человек должен жить, так чтобы после смерти его не проклинали!

10 из 10

Кинотрилогия Тенгиза Абуладзе («Мольба», «Древо желания», «Покаяние») снята на исконном национальном материале. И затрагивает вопросы общечеловеческих ценностей (культуры, религии, веротерпимости) и непрерывную борьбу зла с добром и добра со злом. Земля и почва — выходят, на передний план, как основной символ бытия и главный элемент мира на планете. Но, человек, разрушит «белый свет» скорее, чем научится в нем жить… « Ах, если бы земля умела говорить, она от боли громко застонала»…Режиссер, мечтающий снять финальную часть, трагического эпоса (но не успел), хотел, разбудить в людях совесть, внося в трилогию кадры, вызывающие шок. «Покаяние», состоялось как выдающийся фильм, но в жизни этого не произошло. Как и ранее, исторические трупы не поддаются окончательному захоронению. Точно так же, человек раздвоен хорошим и плохим, ища дорогу к Храму или удаляясь от нее все дальше.

В картине, одну из главных ролей, играет дочь Тенгиза Абуладзе, Кетеван Абуладзе. Вещий сон героини, холодным потом, сковывает мышцы. Страшно представить, что спасения нет нигде. Казалось бы, уйдя в землю, человек обретает покой. Но нет! Мучители, в «доспехах», втаптывают в Землю историю, достояние народов, запас культурного наследия и конечно, не несут собой созидание и борьбу за мир! Закопанные в пашню художник и его жена (во сне) — метафора тирании и ужаса, испытуемого простым народом… Кто они — враги нации? Неугодные верхушке люди, уничтожаемые с лица земли, ссылаемые в неизвестность, без права переписки!

С первого появления в кадре Автандила Махарадзе (диктатор Варлам Аравидзе), становится жутко. Этот персонаж — просто зверь, обладающий явным интеллектом, не признающий авторитета, кроме своего собственного. «Ярмарочный шут» не позволит жить спокойно! Кого разорит, кого «растопчет», кого сведет с ума, а также, очистит святые места под научно-технический прогресс!

Отличительной особенностью стиля Абуладзе, являются выразительные, поэтичные и вместе с тем пластические решения, со склонностью к философским метафорам и расширением горизонта национальной проблематики до общечеловеческих масштабов. «Покаяние» — сложный, в то же время, мощный фильм, о крахе личности. Что есть Человек (без его души, семьи, деяний)? Если у него отобрать веру в свою кровь, забрать гордость своими предками?.. Самое страшное, что может произойти с человеком — опустошение души, при которой смерть покажется раем…

Суд, которому посвящена большая часть картины, выявляет сущность каждого героя. Внук тирана — увидев образ деда, в муках пребывающего на «том свете», жаждет прощения за весь свой род. Его отец, атеист, начинает искать в кресте, Бога. А выросшая дочка художника, ищет справедливости. Но затем, печет торты, воздвигая на них церкви…

Размышления автора, на тему: «Как остаться Человеком, в этом бесчеловечном мире», оставляет зрителя, в глубоком трансе. Чтобы жить достойно, нужно изменить всеобщее сознание, которое, лишь верой, в светлое Завтра, путем бережного сохранения истории (души прошлых поколений), может засветить, лучиком надежды. Да, было время — пинали ногами храмы, теперь строят здания, но кто их одухотворит?

10 из 10

Очень мощный и прямолинейный фильм. Громкий как выстрел, отрезвляющий словно пощечина. Образы представленные в фильме я думаю многим понятны, они говорят сами за себя, узнаваемы и ясны. Хочется после просмотра говорить не об этом, а скорее об эмоциях и мыслях которые рождаются и после и во время картины. Жизнь можно загнать в жесткие рамки и сделать это может всего один человек, ну или несколько, во благо общества попирая частные интересы и жизнь. Когда из уст тирана вылетают фразы об обществе, то сразу становится понятно, что это лишь абстрактное понятие и нет для него никакого общество, а все люди материал, ходячие тела с которыми можно сделать что угодно.

Фильм наполнен такими яркими мыслями и фразами, образам и символами, что просто слепит глаза, ввергает в состояние то ли обреченности, то ли бунта, внутреннего конечно, но не менее сильного, чем бунт который устроил внук тирана.

Ведет ли наша дорога к храму, в правильном ли направлении шагает сегодняшнее общество, вот те мысли которые возникают после. Так ли все правильно сейчас, тот ли выбран путь и как понять, который верный.

Наступает время, когда приходит покаяние, катарсис, переоценка, стыд. Все герои испытали свое покаяние, зло наказано, но только по средством жертвы, один отдал свою жизнь, другой «поднял руку» на отца. Даже тираны иногда испытывают покаяние и боятся солнца, потому что оно освещает всю кровь пролитую и запекшуюся на руках. Красивый фильм о страшном, но с покаянием в конце, он задает вектор движения, все просто, надо лишь выбирать путь к храму.

Фильм без сомнения очень сильный. Я, честно говоря, смотрел его с некоторым предубеждением — после всего того, что произошло во время перестройки и после (вряд ли его можно рассматривать вне контекста времени). Фильм заиграл буквально на последних минутах после того, как действие оказалось как бы закольцовано — возвращено к тому, с чего все начиналось (с портрета и заметкой о смерти Варлама), и последующей сценой со старой женщиной, спрашивающей дорогу к храму.

Так, какая разница кто идет по дороге, которая не введет в храм, — палач или жертва?! В результате, и тот и другой идут в одну сторону. В чем отличие между взрывом храма и намеренного осквернением могилы — и то, и другое являются радикальным отказом от собственной истории и от человечности вообще?! Можно, конечно, возразить, что тут совсем другое, явления несопоставимы, но ведь и первое, и второе творят конкретные люди, у которых искажается восприятие добра и зла из-за убежденности в собственной правоте. Что может последовать дальше — «добро» ведь просто так тоже не остановится (помните, «ему не лежать в земле»), потребует дальнейшей манифестации своей правоты в виде люстрации, разделения на тех кто, и тех, кто не, и т. д.?! И случайно ли старая женщина говорит о дороге к храму именно Кэто?! Может быть, это фильм не только об ужасе террора, но и об ужасе, который могут принести разоблачители этого террора?! Тем более поразительно, что фильм снимался еще до перестройки в 1984 году.

Так сложилось, что впервые посмотрела «Покаяние» только сейчас, и как всякий, по-настоящему глубокий фильм, он вызвал во мне много разных эмоций.

Очень ощутимо пахнуло 80-ми — наивно-эгоистичной эпохой, когда многие верили, что стоит распрощаться с прошлым и больше ничего делать не надо — сама собой начнется новая счастливая жизнь.

Фильм меня пронял философичностью и остротой содержания, хорошими актерскими работами, но сказать, что понравились режиссура, операторская работа или монтаж я не могу. Последнее касается и сценария — картина очень растянута, вобрала в себя несколько с трудом совместимых жанров и в середине ощутимо провисает. Справедливости ради отмечу, что есть в сценарии потрясающие сцены (похороны или бревна, например) и потрясающие фразы («из трех четверо враги», «труп надо арестовать» и др.).

Осталось устойчивое впечатление, что этот фильм — об интеллигенции и для интеллигенции, в первую очередь. «Страшно далека она от народа», излишне самоуверенна, заносчива и высокомерна, а уж в особенности, грузинская интеллигенция. Неприятно резануло глаза минимум дважды — в первый раз, когда только что просивший гостя спеть на бис художник (потрясающе красивый рыжий сван, но это так, к слову), брезгливо бросает в спину ушедшим «комедианты», и второй раз, когда его жена топчет портрет диктатора, а еще через секунду целует ему ноги. Точно также, уже в 90-е и не в кино, а в реальности интеллигенция сдулась, так и не сумев стать «умом, честью и совестью» эпохи развивающегося капитализма.

А еще на протяжении всего фильма вспоминался Георгий Гачев и давно вычитанное у него замечание: «Одно дело, допустим, русский космос: «мать-сыра земля». Она мягка, сдобна, рассыпчата, как тело человека… Горы ж — неизменны. Идея круговорота, облегчающая существование и понимание (надежда, выход), здесь не так действует. В космосе Грузии все остается, пребывает, потому что некуда деваться: камениста почва. Остается и добро и зло, грехи. Космос совести.

Сравните равнинный народ, Россию, например. Это же космос переселения: нагрешил здесь — переехал туда, никто тебя не знает — и всё списано. Потому Достоевский мог задаться метафизическим вопросом: если бы вот ты там, на Луне, нагрешил, а живешь здесь, и никто об этом не знает, — каково б тебе было? В России это решается просто: а ничего б не было. Ну, не для всех, конечно. Но сколько мы имеем случаев: нагрешил где-то на Дальнем Востоке, а потом живет себе в Центральной России и возделывает на пенсии свой вольтеровский садик.

Равнинные народы могут быть беспамятны: рвется традиция через переселение или кочевье, напряжение греха ослабляется. В Грузии такое невозможно. Человеку некуда деться. Ему жить там же, где и грех совершил, — всему здесь и память».

И умирать ему там же, среди тех, чьи жизни он ломал и калечил. Вот потому, наверное, и не может Варлаам Аравидзе упокоится в каменистой грузинской земле, и потому, наверное, Тенгиз Абуладзе стал первым кинематографистом, кто в СССР осмелился поднять болезненную тему памяти прошлого.

Каждая из бывших советских республик сама принимала решение о том, что делать с оставшимся советским наследием. Кто-то предпочел назвать имена палачей и вершить над ними суд, не смотря на очень преклонный возраст. Кто-то предпочел славить великие свершения, лишь изредка и вскользь упоминая о том, какой ценой они были достигнуты. Как показала история, ни то, ни другое решение не является панацеей. Балтийские республики расплатились за проведенную люстрацию глубоким разломом общества на «коренных» и «русскоязычных», Россия — за то, что оставила все, как есть — глубоким комплексом неполноценности, основанном на отрицании вины, недоверии и ненависти, постоянно циркулирующих в обществе и лишенных вектора, готовых в любой момент обратиться против своих, инородцев, кого угодно.

Ошибался Абуладзе, ох, как ошибался — нет среди потомков партэлиты раскаявшихся, а уж, тем более, совершивших самоубийство. Олигархи из бывших комсомольцев есть, чекисты у власти есть, компартия есть, а вот раскаявшихся нет. И на вопрос «Вам не стыдно?» они гордо в прямом эфире отвечают «Нет, не стыдно».

Но не их в том проблема, что не стыдно. Это — проблема общества, проблема всех манкуртов, Иванов-не-помнящих-родства. Сколько центральных улиц, названных именами одних и тех же Варлаамов, до сих пор пересекают каждый российский город? Не ведущих к храму, а заканчивающихся тупиком с металлическим чудищем в кепке на постаменте? Не говоря уже о главном идоле, все еще лежащем в Мавзолее. Примет ли его когда-нибудь какая-нибудь земля? А все потому, что отказавшемуся переосмыслить прошлое старшему поколению это нравится, среднее слишком занято распиливанием и присвоением всего, что еще можно прибрать, а младшему — просто все равно.

Ведь, даже если допустить, что когда-нибудь обнародуют не только списки репрессированных, но и списки следователей и расстрельных команд, думаете, многие из нынешних россиян станут их читать? Многие интересуются своей родословной дальше воевавшего деда, да и то потому, что им можно гордиться? И здесь круг замыкается, ибо потому и не интересуются, что не хотят осмысливать, не хотят принимать на себя вину предшествующих поколений. Как заметил Гачев, не нужно это и не свойственно русской душе. «Кто виноват?» — любимый вопрос, но при условии, что он останется риторическим.

P.S. Несмотря ни на что, Абуладзе снял фильм, который нужно было снять обязательно. Для кого-то «Покаяние» — фильм, оскорбляющий высшие ценности советской эпохи, для кого-то — знамя перестройки, для кого-то — философская притча на века. Каждый выбирает сам, что увидеть в «Покаянии». Но в любом случае, спасибо создателям за его многогранность и глубину.

Каким прекрасным в своем гуманизме было советское кино 80-х! Казалось, еще немного, вот разоблачим страшное тоталитарное время, покаемся, восстановим разрушенные храмы, и в сердцах людей забьет источник добра и нравственности, лица просветлятся и одухотворятся. Фильм «Покаяние» выражает эту позицию самым недвусмысленным образом: «Зачем нужна такая дорога, которая не ведет к храму?» Увы, вскоре стало ясно, что каяться мало кто собирается, да и одного покаяния мало, если оно не подкреплено какими-то более значительными внутренними изменениями. В итоге храмы возродили и новых понастроили, а духовности не нажили.

Сам фильм сделан в виде притчи, не указывающей на какие-то конкретные события и идеологии XX века. Звучат лишь общие фразы: о «врагах народа», о «правде большинства», о том, что теперь «нам все по плечу». Но от этого драматизм картины отнюдь не снижается. Глубокие размышления о судьбе художника, о наследии народа, об абсурде происходящего перемежаются черным юмором вершащих неправый суд: «из каждых трех человек четыре врага», «так и быть — посадим всех!», «копал тоннель от Бомбея до Лондона».

В фигуре главного персонажа — Варлама Аравидзе — угадывается Лаврентий Берия, который также был грузином. Но в первую очередь перед нами трикстер, хитрый и коварный демон, который днем заводит сладкоречивые разговоры со своими жертвами, сидит за их столом, поет им песни, признается в любви, а ночью натравляет на них своих приспешников. Свои деяния он прикрывает системой, волей большинства и тем, что «сейчас время такое» — стандартные аргументы всех палачей. Впрочем, его наследники оправдывают его так же — не выносить же сор из избы! И тем не менее испить чашу покаяния приходится именно им…

В принципе, фильм не обязательно было делать столь длинным — на 2,5 часа. В нем нет столь уж оригинальных художественных решений, какими полны фильмы Параджанова. Здесь нет обаятельных чудаков, за которыми хочется наблюдать и наблюдать, как в картинах Иоселиани. Видно, что Абуладзе хотел сделать свой фильм как можно более весомым, значимым, эпичным. Но как бы то ни было, а смотреть его нужно — это большое кино большого мастера.

Посмотрел фильм впервые только в 2011 г. по каналу «Культура». Знаю, разумеется, об обстоятельствах его выхода в СССР, влиянии на общественную жизнь, тех сложностей, которые испытали как с созданием фильма, так и с его выпуском на экран — все это в сторону и по существу.

Со времен «Покаяния» вышло много более жестких фильмов на схожую тему, так что смотреть его было совсем не тяжело, а весьма занимательно.

На мой взгляд, при больших художественных достоинствах фильма в нем имеется существенная нестыковка: сюрреалистическая фарсовая комедия о постсталинизме на примере грузинской семьи неорганично сочетается с драмой-притчей о гибели Сандро и его семье. Два фильма объединены в одном, при том, что фарсовое смеховое начало в истории о семье сына Валаама, которого раскапывает дочь одной из жертв неуместно в части фильма про Сандро и Михаила и проч. Собственно, смесь сатиры и сюрреализма в истории про фашизм была уже продемонстрирована Вертмюллер в «Паскуалино» — ну как смеяться, если в сатиру на «маленького человека», плута и прохиндея включены сцены, когда человек в дерьме тонет или в концлагере расстреливают.

Сама по себе «современная» часть фильма превосходна — чувствуется, что автор смотрел и Бунюэля и Сауру и еще кое-кого: судья с кубиком Рубика, ленивые службисты, даже голые сиськи жены персонажа — все работает на общую идею. Неосталинизм в дряхлеющем бездуховном позднесоветском грузинском обществе высмеян изобретательно. Все как один в отзывах о «Покаянии» редуцируют карнавальное, освобождающее начало фильма, смешного в котором, право, больше.

Часть истории про Сандро — со знаменитой сценой с бревнами, встречей с Михаилом у рояля — трагическая, выполненная в притчевой манере, не согласующейся с фарсовой частью «Покаяния». Из этой части вылез и финал со старушкой и ее фразой относительно дороги к храму — опять-таки неуместная патетика в жанре фарса. Это как если бы в финале «Большой жратвы» подошла старушка и объяснила бы зрителям, что мужики работать не хотят, или у них нет будущего — вот они и обжираются до смерти (или — на манер лисички из «Антихриста»: «Будущее — это женщина»).

Сцены похорон, явления Валаама в дом Сандро, выступления с речью Валаама под водой, исповеди сына Валаама (с рыбой) — совершенно гениальны и дают представление о том, каким шедевром мог бы стать фильм, будь Абуладзе точнее с организацией материала.

8 из 10

История этого фильма — это наша история, прошлое многомиллионного населения союза, это во многом наше настоящее и жуткая угроза будущему. Тенгиз Абуладзе создал настоящий шедевр, с таким мастерством рассказав массу миллионогранных истин за 153 минуты.

Фильм наполнен таким количеством деталей, за которыми наблюдаешь с первых минут, когда ещё всё действо видится какой-то гротескной и очень символичной комедией, так и не отводишь глаз с экрана до самого конца, только когда уже смотреть не можешь на эти ужасные лица, и от злости хочется поколотить Варлама или кричать перед экраном: «да что же ты наделал, тыыы, ты же всё понимаешь!» или плакать от грусти за столько талантливых, умных, способных или просто хороших, просто людей, которых порубили на щепки. Это так больно и обидно, а гротеск и фантасмагория, с одной стороны, помогают абстрагироваться и пережить этот ужас, оценивая искусство создателей фильма, а с другой стороны забрасывают сознание образами, которые так удачно отображают ситуацию и от которых, когда они уже переходят в подсознание, избавиться не так просто.

Этот фильм потрясающий, невообразимый. 10 из 10. однозначно

ps в Минске на показе этого фильма в зале было два человека

После просмотра фильма «Мольба» Тенгиза Абуладзе мне он показался невероятно далекой вершиной в кинематографе, до которой мало фильмов «допрыгивает „и режиссер уж точно не «прыгнет“ выше. Но как же я ошибался…

Этот фильм представляет собой небольшой отрезок жизни семьи Барателли. Они живут в трудное время — на пост главы города пришел настоящий тиран — Варлам Аравидзе, который не терпит критики в свой адрес, не ценит культурные и духовные ценности, а выше ниж ставит интересы науки и «общества». Он придерживается мнения большинства, даже если оно идет не во благо стране. И в этой картине мы видим, на примере лишь одной семьи, какие тяжелые и странные это были времена…

Не трудно догадаться, с кого срисован образ Варлама. Однако, кроме явных ассоциаций со Сталиным (в речах, в манере поведения, в мышлении и т. п.), внешне этот человек скорее похож на Берию, а во время выступлений так вылитый Гитлер. И имя Варлам вряд ли случайно похоже на Библейского Варлаама, что означает «губитель народа». И семья, которая многого натерпелась от Варлама — это тоже собирательный образ, так сказать, мозаика, склеенная из многих семей. А если посмотреть фильм и подумать, что мы видим страдания всего лишь одной семьи, то сложно себе представить, что пережили люди в то время.

Как обычно в фильмах Абуладзе, здесь невероятное множество картин, статуй, красивой музыки, песен, стихов, невероятных образов и т. п. В общем, над оформлением картины Абуладзе постарался на славу.

Хотя, вроде бы, начинается фильм довольно весело, в духе классических грузинских комедий, пускай и с черным юмором, но все равно, никак нельзя было подумать, что после такого комедийного начала картина превратиться в тяжелейшую драму.

Хотя, нельзя забывать, что Абуладзе снимает отнюдь не простое кино. не надо удивляться, когда вы увидите как рядом с автомобилем идет рыцарь в доспехах средних веков. Так ладно бы, если бы это было один раз, но эти рыцари, стоящие возле высших научных достижений человечества есть на протяжении всего фильма и это явно что-то значит — может человек стоит на месте, а наука идет вперед, или просто Абуладзе не хотел показывать фильм в каком то одном времени — для меня это осталось загадкой.

Сцена на лесопилке — самая тяжелая и шедевральная, которую я когда-либо видел. Дерево приходит из Сибири, где находятся ссыльные и заключенные. Они оставляют на срезе деревьев свои имена, словно хотят сказать этим: «Я жив!». Десятки женщин и детей осматривают все срезы деревьев, пытаясь найти на них имя своего мужа, отца, сына… Кто-то находит и радуется, кто-то не находит и плачет, а некоторые дети пытаются найти хоть пару букв в опилках уже переработанных деревьев, и эти опилки символизируют, что люди просто превращаются в щепки… В общем, очень многозначительная и образная сцена. И таких сцен, пускай и не столько шедевральных, но не менее тяжелых десятки по всему фильму — церковь-лаборатория для научных исследований; слепое правосудие, подчиняющееся режиму диктатуры; исповедь друга художника; художник, подвешенный и мучающийся под «Оду радости», выкапывание человека из могилы и выброс его со скалы… И после каждой тяжелой сцены, камеру крупным планом наводят на лицо Варлама, на котором покоится дьявольская, зловещая улыбка.

Но, ничего в этом мире не сходит с рук и за грехи Варлама приходится каяться и мучиться его детям и внукам. И в честь Варлама назовут улицу, которая единственная не сможет людей вывести к Храму Господнему…

Однако, фильм не представляет собой ярко выраженную критику Сталина и его поступков. Приводятся десятки фактов, которые оправдывают его поступки, но вот факты ли, или просто попытки потомков Варалма оправдать его, остается загадкой.

Финал фильма говорит о том, что о покаянии диктаторов и их наследников можно только мечтать.

В общем — величественный фильм, который смотреть безумно тяжело, но это того стоит.

10 из 10

Это один из немногих фильмов, легших мне в душу легко, без усилий и надлома, словно там уже была ниша для него, какое-то особое сродство к нему. Посмотрев «Покаяние», я сказала: «Вот так и надо снимать». В нем нет ни одного лишнего кадра, лишней детали. Абуладзе словно идет по тонкому лезвию и знает, что необходимо следить, чтобы нигде не «перегнуть», ибо малейший недочет, и все рухнет, станет не тем…

После просмотра я долго не могла «отойти». Всё думала, думала. Образы, эпизоды. фразы долго не выходили из головы. Пересматривала и не могла оторваться.

Жанр фильма как нельзя лучше подходит для повествования. Вне времени вне пространства. Автомобили, рыцари… Внешность диктатора говорит сама за себя. Варлам обладает оперным голосом, что отличает его от Нерона, который пел ужасно. И этим он страшнее императора. Разбираясь в искусстве и казня, он ведает, что творит. Зловещая ухмылка, дьявольский прищур и смех. От него нельзя спрятаться — он достанет из-под земли в прямом и переносном смысле.

Черноватая комедия становится глубокой драмой. Речь Кэто — об изломанной судьбе семьи и всего города, страны.

Древняя церковь превращена в физическую лабораторию — Бога изгнали из страны. Церковное песнопение — отображение состояния тех, кто еще не забыл вечных ценностей, кто еще видит фрески между приборов. И каков их символизм — Тайная вечеря, Гефсимания, Уверение Фомы… Уже по радио звучит передача об Энштейне, его слова — обличающие человека. А после — легкая песенка и как фон — фреска Изгнание из рая…

Пронзительная сцена с бревнами. Весточка на спиле от тех, у кого нет права переписки (читайте: обречен). Слабый сигнал: «Я жив», ответ — крик мальчика: «Я нашел!», трепетные прикосновения женщины к надписи, такое, будто это — лицо супруга… По щиколотку в воде и грязи, Нино с Кэто тоже ищут, но все бесцельно, и маленькая девочка засыпает на руках у плачущей матери… Минуты длятся вечность. Щемящая музыка сопровождает этот эпизод — выражение боли всех тех, чья жизнь была разрушена такими системами. Пересматривала бесконечное количество раз и всегда наворачивались слезы. И почти физически ощущала воду, холод, ветер, безысходность, тоску. Теперь, когда я вижу груду бревен на лесопилке, или еще где-то, внутри меня что-то сжимается.

И резко, после серых тонов, тихой музыки- зелень деревьев, свадебный марш — следователь и богиня правосудия. Но Правосудие — не жена режиму, а всего лишь его жалкая раба. Очная ставка. Трагедия, превращенная в фарс.

Когда зазвучала «Ода к радости» и художника Сандро повели по узким коридорам, когда он стоял почти по пояс в воде, а хор заглушал слова допроса, я сначала не поняла, что происходит… Потом, когда я увидела его отражение внизу и далее камера пошла вверх, я все поняла… Художник, в набедренной повязке, подвешенный за руки цепями под куполом, напоминает Христа… Тяжелое дыхание, агония — и «Ода к радости». После этого ее звуки начинают вызывать дрожь. Но Бетховен тут ни при чем. Это мир, где перевернули ценности, и под воспевание небесной радости людей казнят таким способом. И не пытайтесь отгородиться — надпись на печатной машинке на дореволюционном русском языке, больно врезаясь в глаза, не дает это сделать. Сандро умирает почти как Христос, но он никого не может спасти или изменить… Он просто жертва. Как художник он сотворил маленькую вселенную, но в тоталитарном государстве нельзя иметь свой мирок…

И это всего лишь несколько эпизодов, тех, которые по-особому меня затронули. Весь фильм наполнен аллюзиями, ассоциациями, метафорами. Яркими и скрытыми, тебующми расшифорвки. Каждую сцену можно долго анализировать, и каждый зритель видит по- своему.

Удивительно фактурно передана атмосфера каждой из эпох: «30-х годов» — страха, боли, сломленности, отчаяния, лихорадочные надежды, попытки подстроиться (Нино в ногах у Варлама после топтания его портрета, умоляющая спасти мужа; слова Елены о «светлом будущем»), и новой эпохи, когда люди пытаются жить, забывшись в повседневности, заглушая голос совести, жить так, будто ничего не было — ни арестов, ни расправ…

Древний храм взорван, улица имени Варлама не может вести ни к какому храму, а сладкие церквушки на тортах Кетеван будут съедены поклонником тирана. Женщина помнит ту страшную ночь, когда, резко проснувшись, ее мама сказала: «Нет у нас больше папы…», а за окнами взрывали церковь. И тем не менее, она возводит маленькие храмы и наблюдает, как их уничтожают. Это ее вечная и неисцелимая рана. Это рана всех людей, прошедших через подобное.

Смотря на наш мир, видишь, что мало кто чему научился, сделал выводы. Современность тоже часто напоминает маскарад. Этот фильм должен посмотреть каждый, кому дана хоть какая-то власть. И для остальных он не будет лишним…

Несмотря на открытый финал, и трагизм «Покаяния», остается маленькая надежда на то, что все-таки есть шанс что-то сделать…

10 из 10

Можно наложить арест на произведение искусства, но нельзя уничтожить искусство. Можно попытаться уничтожить интеллигенцию, но нельзя извести интеллигентность, тягу к прекрасному, справедливости, истине…

Художественная лента «Покаяние» служит подтверждением магической силы Искусства, которое, коснувшись одного из самых мрачных эпизодов в истории человечества, традиционно бывшем предметом анализа историков, политологов, социологов и психологов, может и без всяких цифр потрясти зрителя.

Да и причем тут цифры, когда преступления против собственного народа, уничтожение одного лишь «индивида» пусть даже во имя будущего (сомнительного будущего) Родины, во все времена считалось величайшим грехом, карающимся страшным проклятием — запретом предавать земле.

Каким бы выдающимся ни был деятель при жизни, если «уважение» к нему покоится на страхе, он после смерти — ничто, его перестают помнить сразу, как только умоют руки после похорон. Малейшее напоминание о нем, скажем, портрет, ревниво и сладострастно поглядывающий на супружеское ложе сына, безжалостно забрасывается за шкаф в самое пыленедосягаемое место легким движение полуобнаженной руки символически одетой невестки, без ложного ханжества спешащей к мужу с тем, чтобы, разделив постель, облегчить его горе.

Смерть обожествляемого тирана всегда желанна. Наверно, поэтому один из соболезнующих, забыв о долге и траурном этикете: «Всего я ожидал от Варлама, но только не этого. Я не поверил и никогда этому не поверю!» И, как бы не желая разочаровываться в собственном неверии, проходит мимо гроба, даже не взглянув на его содержимое.

Другой, напротив, принося соболезнования с соблюдением всех приличий, почти незаметно (очень интеллигентно!) кладет в карман сыну усопшего конверт приятной пухлости со «вспомоществованием», в котором тот вряд ли нуждается.

Третий льстиво интересуется, почему покойного не хоронят в Пантеоне.

«Предводитель» интеллигенции позволяет себе появляться в обществе и даже возле гроба в жилетке. Читая эпитафию, явно написанную референтом, он не в силах оторвать глаза от бумажки, но, тем не менее, коверкает текст и не замечает всем известную цитату…

В данной картине важно было показать не только цель, но и результат варварской акции 37-го года, возможно, непредусмотренным следствием которой явилось не просто вырождение интеллигенции, но трансформация народа в население, поскольку уничтожение людей по сути своей и есть деперсонификация общества.

Но продолжения такому обществу, по замыслу авторов, похоже, не будет. У Кетеван нет детей, а сын Авеля со свойственным юноше максимализмом обрывает «линию» Аравидзе. Между прочим, и самоубийство считалось большим грехом, и христианская церковь, предусмотрительно упраздненная дедом (Варламом) — установителем «нового порядка», внешности которого придано много общего с известным штурмовиком из мюнхенских погребов, запрещала их хоронить.

Кажется, у Фейхтвангера: «Нужно уметь превращаться то в бога, то в свинью, но в обоих случаях оставаться очаровательным». Варлам вежлив, обходителен с дамой, разбирается в искусстве, да так, что лучшие произведения репрессированных художников реквизирует для своего кабинета. Он обладает сильным голосом, хорошими вокальными данными, прекрасными ораторскими способностями. Каждый взмах руки, сопровождающий его программную речь, вкупе с формой усов напоминает что-то зловещее, без лишних слов красноречиво призывающее в поход против людей: Nach menschen! Вот только пенсне…. Это знакомое бликующее на солнце пенсне.

Этот бездонный источник словоизлияния, которым цена с мыльные пузыри, синхронно с речью производимые ребенком с балкона на головы ни в чем не повинных добропорядочных граждан, бессмысленно останавливать, как невозможно заткнуть фонтан бьющей под напором воды, ну, разве что броситься на него как на дзот, прикрыв своей грудью. Не к этому ли призывает речь новоиспеченного лидера: не умением, так числом. Поди жалко, вон нас сколько, на всех и дзотов-то не хватит.

Дочь известного художника становится преуспевающей кухаркой: она создаёт талантливые «произведения искусства» в виде тортов на «общественных» началах: в неравном альянсе с каким-то чудаковатым сластёной, восседающим дома в рабочее время в странно знакомом френче настораживающего покроя, смехотворно оберегающем кровью запятнанную суть революционного пуританизма.

Вынос тела производится, как известно, строго по неписаным правилам: три поворота на 3600 вокруг вертикальной оси, проходящей через геометрический центр гроба, приходящийся где-то ближе к области пупка покойника; затем — поступательное движение к дверям, обязательное троекратное постукивание «ногами» (не «головой») о дверь (сим-сим, откройся!) и — путь в рай открыт. Только вот не всегда эту дверь удается отыскать. И носятся тогда безуспешно четверо самых близких и дорогих с телом Варламовым в дубовом гробу по замкнутому пространству в поисках выхода…

Не так хоронил свои жертвы Варлам. Охранка изощрялась в пытках, и было в этом «творчестве» и его «муках» что-то от экстаза первобытного человека, какое-то оргазматическое наслаждение — не в честь богов плодородия или в ознаменование зачатия и созидания (вот парадокс!) — по поводу уничтожения, уничтожения людей во имя какой-то сумасбродной (если хотите, «безумной») идеи, которую потомки ни оценить, ни понять не в силах, но, странное дело, пытаются оправдать факт геноцида («Такое было время, видимо, так надо было»!).

«Ни одно существо не предназначено для счастья, но живое, поскольку оно живет, предназначено к жизни» (Л. Фейербах).

Варлам нарушил эту заповедь и вырыт из земли собственным сыном.

Каинова тень пала на Авеля. Жуткие, непередаваемые стенания и проклятия вырываются у обезумевшего отца (и сына), единого в двух лицах, но лишенного проницательности Святого духа. И Он был когда-то выкорчеван из сознания людей во имя Истины, но не был трансплантирован в их души во имя Добра.

Прозрел Авель и обрел Истину эту, но слишком дорогой ценой.

«Если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины… вся истина не стоит такой цены» (Ф. Достоевский).

Дорого заплатит и всё «аравидзевское» общество за прозрение. Между прочим, «аравидзе» в переводе означает «никчемный»! При желании к «прозрению» можно отнести и смену приоритетов в таком печальном ритуале, как предание земле: Варлама она не принимает, а самоубийцу приняла. (Символично, хотя и прискорбно, но с этим фильмом связана реальная гибель молодого человека, не прошедшего пробы на роль сына Авеля, погибающего в фильме…)

Означает ли протест мальчика скептицизм авторов фильма в отношении возрождения интеллигенции?

Но если такие картины «зажигают», значит, она ещё существует, живет и, хотелось бы надеяться, будет иметь достойное продолжение.

Надежда никогда не покидала людей. Не покидала тех, превращенных в «щепки» и посылавших «на авось» весточки своим родным на брёвнах; не покидала этих, временно уцелевших, чуть свет бежавших искать на этих бревнах следы… Среди бесконечных штабелей миллионов поваленных жизней…

Эти кадры стоят всего фильма.

10 из 10

Очень странно, что к фильму не оставлено ни одного комментария.

На фоне фантасмагории показано истинное лицо деспотизма и «глухого» террора власти. В годы выхода в прокат (?1985—86) он был поднят «на знамена» перестройки, но тем не менее этот фильм оказался непросто идеологическим слепком эпохи, а изысканным произведением и целым событием в кинематографии.

Знать такие фильмы обязательно.

10 из 10