Кровососущие уроды (1976)

Подчас удивительное зрелище представляет собой малоизвестный, да еще и забытый кинофильм. Бывает, после просмотра заброшенной картины думаешь: невиданный шедевр это или полнейшая фигня. Ведь не случайно киномир положил на этот фильм облако пыли. А может просто мысли в нем были несвоевременные, и только сейчас мы можем навести культурную ревизию и раскрыть всю прелесть снятого 20—100 лет назад треша, и воскликнуть «Шыдевр!»

Прежде чем что-либо сказать о «Кровососущих уродах» 1976 г., хочется вставить пару фраз из диалога центральных персонажей: гения пыток Сарду и ведущего театрального критика.

Сарду: Вы напишете о нашем шоу? (убийство на сцене обнаженных женщин)

Критик: Ни за что! Если я что-то напишу о Вашем, так сказать, шоу, хоть бегло, читатели придут сюда из чистого любопытства, и окажется, что тем самым я хоть немного поддержал существование Вашего театра.

Подобный разговор имел место быть тогда, когда еще в человеке наличествовала внутренняя цензура, но сегодня мир перевернулся с ног на голову, изменилось отношение к человеческому телу и безобразное заняло положение культурной нормы. Прямо, как это было в средние века, правда, тогда перенасыщение приходилось на внутренний мир, а сейчас и снаружи, и внутри человек — ничто.

Эстетика прекрасного балетного танца, волновавшая интеллигентно-утонченные умы прошлой культурной эпохи (особенно в импрессионизме), с легкой руки создателей «уродов» сменилась психологической экспрессией и культурным шоком. Для воздействия на зрителя не надо показывать ничего прекрасного, достаточно лишь банальной расчлененки, чтобы адреналин подскочил — возбуждение случилось. Тяга к бесчинству — это, судя по мнению апологетов постмодернизма, сугубо женское влияние на искусство. Именно женская страсть к психологизму, эмоциям, экспрессии, мраку, черноте, мистицизму и порочности стала основой треш-культуры. Не случайно идея снять «Зеленого слоника» пришла в голову режиссеру женщине, и в этом фильме женская извращенная натура показала свое истинное лицо. Но намного раньше американский режиссер

Джоэль М. Рид уловил тенденцию культуры женского безумия.

Фильм «Кровососущие уроды» манифестирует о культурном кризисе, который настойчиво отыгрывает позиции идеала после культуры потерянного поколения и укоренившейся тогда эстетики молчания, когда искусство опустилось ниже той грани, которую даже критик не решался перейти. Не случайно, идею кризисности Рид облекает в барочные формы. С первых кадров удара гильотины по нежной женской шее кажется, что перед зрителем разыгрываются сцены-ремейки картин Караваджо. Та же тяга к экспрессии, отрубленные головы и расчлененка, одухотворение боли, высвечивание главных образов и затемнение заднего плана грубо намекают на зарождение самой грязной эпохи европейской культуры. Эпохи, которая подарила человеку сладострастное нравственное падение. Барочной деструктивностью проникнут и образ главного героя Сарду (чуть ли не черного кардинала), намеревавшегося превзойти все пределы воображения. В его облике проскальзывают восточные мотивы, да и женщину он воспринимает по-восточному. Свой театр ужасов Сарду конструирует в оппозицию театра абсурда Ионеско и концепции мерзкой плоти Ивлина Во. Показательно, что театрального «дьявола» повсюду сопровождает злостный путти Ральфус — тот самый карлик, который в эпоху Возрождения на крыльях любви знаменовал собой надежду, превратился в кровавого спутника зла.

Незавидную роль в новом мире Рид отводит женщине. Именно на женских образах проводятся эксперименты адекватности мужского шовинизма и сексизма, когда мужчина уж слишком пристрастен к женскому телу и задумкам о том, сколько боли женщина может вытерпеть. С этой миссией гений пыток проводит дрессировки с «хомячками», превращая женщину в собаку Павлова, когда у нее полностью отключается мозг и она, как животное, по свистку бежит к своему хозяину. В основе дрессировок затаилась не жажда ужасов, а безмерно больная любовь к человеческому телу. Так, с животной страстью Сарду наблюдает за процессом избиения и убийством наложниц, а потом сам встает на место недавней жертвы, чтобы получить наслаждения от ударов плетки и продолжить свои «сладкие» шалости. Испытывая наслаждение от боли, он считает, что и женщина довольна его ухаживаниями, ведь женщины с Сарду быстро идут на контакт. И все было бы идеально, но случается непредвиденное — самолюбие мастера задевает не проникнувшийся нововеяниями театральный критик, которого гений пыток похищает, чтобы добиться одобрительно восторженных отзывов в свой адрес. Доказать критику великолепие театра боли становится главным идейным принципом всей полуторачасовой театральной инсталляции. Не случайно на центральную роль своих извращений Сарду выбирает главный образ искусства своего времени — звезду балета Натали.

Грязно и в тоже время изящно режиссер вбрасывает в кинополотно театральную нимфу. Сначала она романтичная — одетая и раздетая «Маха» Гойи, а затем превращается в окутанную волшебной светотенью рембрандтовскую «Данаю». Но что интересно, на примере театральной звезды просматривается собственно эволюция культуры взгляда. Сначала Натали выглядит по-рембрандтовски нагой, а постепенно превращается в голую бабу. Режиссеру удалось показать, как из героини уходит душа, и ее тело занимает пустота, которая оборачивается звериной натурой. Подобно метаморфозам героини на фоне жестоких пыток рождается образ современной культуры тела, которая должна бы отталкивать, но вызывает неподдельный интерес, ведь человеку всегда интересно заглянуть на самое дно своей порочности. Да и не сказать, что режиссер в восторге от своего творения. Очень часто на гиперболах, аллегориях и попросту отвратительных поступках героев Рид демонстрирует свое негодование. Но вот смог он высказаться только так грубо, так буквально обо всех омерзительных изменениях, которые произошли в искусстве на его глазах. Человеческое тело в его концепции — самый привлекательный инструмент воздействия на сознание зрителя, только вот не то любопытство подогревается при ближнем знакомстве с картиной.

Для тех, кому интересно увидеть женщину с искусственными мужскими гениталиями, безумного врача в буквальном смысле выпивающего мозг пациента, еще хуже — мужиков-умников, играющих в шашки на отрубание пальцев наложниц или бросающих дротики в «женское яблочко», фильм определенно придется по вкусу. Для менее искушенного зрителя фильм может показаться дикой сказкой о том, как мужчина может одержать власть над женщиной во всех смыслах одержимости.

Посвящается Alex Linden