Дьявол в сердце (1976)

Тенистые бульвары, мирные армии столиков бистро, ленивые бато муш, прохладные лабиринты Лувра или священная крепость Синематеки — все это парижанство гудит за окнами клаксонами автомобилей, не осмеливаясь вторгнуться в апартаменты Бувье. Бархат гардин уберег их от майского пекла, и последователям Ланглуа здесь не нашлось уголка. Золоченой показухе не скрыть истинного семейного счастья: циничный месье топчет секретарш не глядя, блеклая мадам озабоченно имитирует заботу о наследниках, старший из которых, желторотый, но хладнокровный юнец Эрик не спешит вылететь из душного гнезда, любовно слепленного из клочков сюрреалистичных коллажей и грязи эротической литературы. Лишь один раздражитель въедается в рыхлую плоть улиточного хода времени. Это запретное яблоко дразнит адамов из соседних комнат, выделяясь угловатой вульгарностью на пресном фоне монотонных будней. Гувернантка младшеньких, долговязая и оживленная Линда, чьи алчные, крупные зубы с бесстыдством гипнотизирует камера, — именно из-за нее не висевшие на стене ружья выстреливают, и голубая кровь течет самым заурядным красным.

С революционным размахом освободившись от кубических оков рафинированности, история сбегает в клетку фамильного замка, балансируя на грани абсурдного сна и сокровенных фантазий. Нетерпеливо сковырнув буржуазную корку ограничений, Бернар Кейзанн со сказочной легкостью запечатывает на все готовых героев в аскетичном каменном мешке загородного дома и дарит им карт-бланш на всевозможные услады. По этажу проносится эхо гумбертовского ликования по поводу сбывшейся мечты о нимфетке с островом или же сладострастно гремит цепями изобретательный содом небезызвестного маркиза. Но пресловутое охотничье ружье, едва ли опасное в своей редкой огнестрельности, не может гарантировать приватность распутному раю. Так и режиссер лениво позволяет острой проблематике сюжета раствориться в продрогшей в холодных тонах декораций эротике, под конец неохотно расплетая тела настойчивым стуком внешнего мира в дверь убежища, и его попытку закольцевать сладкую начинку ленты нарочитой напряженностью финала едва ли можно считать успешно воплощенной.

Как бы не сияла прекрасная маркиза Биркин порочными глазами из лунного камня; как бы инопланетная грация ее гибкого тела не пригубляла иными устами блюдце молока в акте поощрения воспаленного воображения; как бы она не задыхалась от судорожного экстаза собственного воя, гонимая похитителем вниз по бесконечным лестницам парижского подъезда, все без остатка поглощается вялым драматизмом. Увы, но квазикриминальные игры в Бонни и Клайда служат лишь костылем для тяжелой плоти пикантных сцен, ради которых и затевался этот буржуазный балаган. Стартуя в рамках популярной акции «Любовь без социально-сословных ограничений», фильм решает прибавить жару и неуклюже проваливается прямиком в порнократический ад, где дьявол сжирает с потрохами человеческое естество да естественность актеров и выплевывает лишь извивающиеся остовы, дабы те по прямому назначению выполняли страстные па на бутафорных простынях параллельной реальности. Что и происходило в кадре — прилежно, но невыразительно, бессмысленно, по-животному тупо, быть может, потому что афродизиак генсбурского шансона не аккомпанировал им. А вы чего хотели, романтических историй? На левом берегу Сены они в большем почете, нежели здесь, в привилегированном кругу заскорузлых снобов, самоуверенно считающих, что с ружьем можно добиться всего. Здесь, на Рив Друат, только избалованные демоны благородной крови. Ничего человеческого, ничего настоящего.