Маддалена (1971)

Как ни странно, но единственный фильм польского режиссера Ежи Кавалеровича, полностью снятый за границами родной страны, является едва ли не самым редко упоминаемым в его фильмографии. Вспоминают о нем, как правило, в связи со знаменитой композицией Эннио Морриконе «Chi mai…», впервые прозвучавшей именно здесь. Вот только слава к этой мелодии пришла на десять лет позже, когда она стала главной музыкальной темой ленты Жоржа Лотнера «Профессионал». А «Магдалена», где под звуки волшебных нот разыгрывается настоящий «жестокий романс», полный запретных страстей, эротического томления и откровенных для своего времени сцен, так и осталась в тени куда более известных работ польского мастера: «Фараона», «Загадочного пассажира» и, конечно же, «Матери Иоанны от ангелов», парафразом на которую и смотрится итальянская картина пана Кавалеровича.

История грешной любви католического священника к замужней женщине для режиссера стала своеобразным продолжением рассказа о демоническом искушении. Только вместо воображаемых бесов монахини молодой кюре из «Магдалены» одержим вполне реальной, из плоти и крови, женщиной, которая, тем не менее, для него выступает инфернальным суккубом, испытующим на прочность стены внутренней крепости глубоко верующего человека. Страсть Магдалены настолько сильна, что выжгла в ней все человеческое, оставив только снедаемую желанием привлекательную оболочку. И эта оболочка атакует давшего обет целибата падре со всех сторон: бесстыже обнажая тело, призывно стеная, провоцируя при каждой встрече. Даже исповеди женщины, в которых священник не может ей отказать, превращаются в бесовское искушение, устоять перед которым не помогает даже крепкая вера. Священник просит отстранить его от служения — но это уже не выход. Бесы сорвались с цепи…

Казалось бы, для глубоко верующего Кавалеровича — тем благодатнейшая! Тем более, что он уже великолепно с ней справлялся в той же «Матери Иоанне». Другое дело, что изображение женщины «сосудом греха» в эпоху разбушевавшейся сексуальной революции, оказалось делом… сомнительным, скажем так. Поэтому зритель, скорее, склонен был сопереживать героине Лизе Гастони, столкнувшейся с неприступной крепостью, нежели объекту ее страсти, пытающемуся спрятаться за страницами Евангелия от реальности. Пусть даже эта реальность в его представлении и выглядела демонической. Может быть, еще и поэтому фильм остался непонятым и забытым. Там, где общество открывало для себя секс, перешагивая через столетиями устанавливаемые границы, режисер пытался эти границы восстановить, используя привычную для себя религиозную парадигму. Но слишком поздно и не ко времени. Голос поляка остался гласом вопиющего в пустыне. Более того, фрагменты неконтролируемой страсти Магдалены, сопровождаемые изумительной мелодией Морриконе, если их вырвать из общего контекста, превращаются в очень красивые эротические сцены, способные дать фору даже вышедшей спустя три года «Эммануэль». И обычно холодная и строгая на экране Лиза Гастони неожиданно оказывается в них (да и вообще в фильме) взорвавшимся Везувием, лава которого готова испепелить всех, оказавшихся на ее пути — будь то несчастный супруг Магдалены или благочестивый священник.

Вот только Эрик Вуфе, исполнивший вторую главную роль в картине, оказался не готов поддержать свою партнершу и реализовать идеи режиссера. Манекенам в кадре это вообще редко удается, а актер на экране предстает именно манекеном с красивым лицом и глубокомысленным взглядом роденовского мыслителя. Вообще, выбор актеров на главные роли показался несколько странным: типаж Лизы Гастони все-таки больше соответствует расчетливым интриганкам, а никому неизвестного ноунейма из Новой Зеландии похоже выбирали исключительно по промо-фото. Это, наверное, тоже сказалось на популярности картины. Но главное, наверное — несоответствие жаркой, эротичной атмосферы подавляющего большинства мизансцен (причем иногда слово «эротичный» кажется даже слишком мягким) заявленным идеям. Кавалерович словно бы сам сомневался в своем следовании традиционным ценностям, пробуя на зуб приторный вкус греха. Выставляя его на всеобщее обозрение, чтобы отринуть Сатану… Но все-таки не совсем. Оставить ему крохотную лазейку на всякий случай. Ведь грешен человек, грешен… Даже если он истовый католик.