Забриски Пойнт (1970)

Антониони уехал из Италии в середине 1960-х и снимал копродукцию почти пятнадцать лет, можно сказать, что именно он формировал канон остросоциального транс-европейского кино тех лет, передав впоследствии эстафету Виму Вендерсу, своему первому последовательному ученику. В галерее этих фильмов «Забриски Пойнт» занимает центральное место прежде всего потому, что это фильм не о хиппи и даже не о бунтующей молодежи, а об Америке, Америке снов, грез, мечтаний, Америке-мифе. Как известно, самим американцам, прежде всего, конечно, консервативного круга фильм решительно не понравился, хотя в «Забриски Пойнт» есть тот групповой портрет, которого не было на тот момент нигде в кино, - групповой портрет трех Америк: Америки консервативной, патриархальной, представленной стариками, Америки деляческой, представленной бизнесменами среднего возраста, и Америки бунтующей молодежи.

Несмотря на некоторую идеологическую плакатность и прямолинейность в расстановке этических акцентов и симпатий и то, что, по мысли Жижека, фильм содержит одну из наиболее топорно идеологических сцен в истории кино (животные игрища в Долине Смерти), «Забриски Пойнт», как и «Беспечный ездок», - это серьезное произведение искусства, которое не исчерпывается апологией молодежного бунта. В рамках режиссерской концепции важно, что главные герои даже внешне красивы, естественны, в них нет ни капли отчуждения и некоммуникабельности, в отличие от прошлых лент режиссера, они не фрустрированны, свободны. В то же время мир их окружающий и кричащий о себе с рекламных баннеров, из телевидения, радио, - мир пластмассовый, пластиковый, уродливый, синтетический.

Этот мир, с позиции Антониони, не может дать им ничего кроме эфемерных потребительских благ, и именно этот мир консюмеризма, не стесняющийся защищать себя посредством полицейского насилия, показан постановщиком всеобъемлюще, последовательно и системно (то есть это не единичный образ или метафора, а сама изобразительная логика картины). Важно, что несколько гротескно и даже сатирически показано в начале заседание бунтующих студентов: с позиции главного героя, это все пустая и недостаточно радикальная болтология. Однако, чуть позже мы видим еще одну документальную сцену – стычку студентов с полицией и понимаем, что то, что мы слышим в первой сцене, не пустые слова.

Ничего удивительного нет в том, что советская и вообще марксистская критика о фильме уличала главных героев как раз в буржуазном индивидуализме и этим объясняла трагизм исхода их борьбы. Однако, для Антониони, как глубокого режиссера важнее одиночки, чем толпы, личность, чем массы, а трагедия Марка и Дарьи (имена непрофессиональных исполнителей сохранены не случайно: для того, чтобы сохранить естественность в их общении друг с другом) состоит в том, что этот пластиковый мир, вроде бы так впечатляющее взлетающий на воздух в финале, слишком прочен, чтобы его уничтожить. Этого не получится сделать ни в одиночку, ни вместе. По этой причине перед нами один из самых пессимистичных фильмов Антониони, хотя и самый раскованный.

«Забриски Пойнт» буквально дышит свободой духа, отсутствием даже малейшей фрустрации, естественностью во всем, а кинематографическая органика этой ленты такова, что она буквально подпитывается из саундтрека, играющем в ней роль стилевой доминанты. Да, это фильм об эпохе, но больше о мифе, которым стала Америка конца 1960-х, мифе, где причудливо сочетается консюмеризм и бунт против него. Об Америке жаждущей революции и страстно отвергающей ее всем строем своей жизни. Об Америке пустыней и трасс, пустых пространств и агрессивной рекламы, Америке «Грейтфул Дед» и полицейского беспредела. Как и «Беспечный ездок» Денниса Хоппера, эта картина Антониони уловила нечто существенное для своего времени – страстное желание перемен и одновременный ужас перед ними.

Как за несколько лет до этого в «Фотоувеличении», в атмосфере свингующего Лондона, так и в «Забриски Пойнт», Антониони отметил (одним из первых режиссеров мира), что реальность стремительно виртуализируется, подменяется рекламной обложкой, гламурным имиджем, а значит невозможно изменить реальность, если реальности уже нет. Сам бунт становится гламурным, модным, как угнанный самолет, раскрашенный в психоделические цвета. Протест вырождается в эффектный художественный жест, уже не претендуя на катализацию перемен.

«У того, кто в юности не был радикалом, нет сердца, у того, кто в старости не стал консерватором, нет мозгов» — эта фраза обычно приписывается Черчиллю.

Начало фильма, про молодеждные бунты и обсуждение революции, смотреть было нелегко. Во-первых, камера плясала из-за псевдодокументальной съемки. Во-вторых, очень уж смешно и устеревше смотрелись ребятки в бакенбардах и порноусах, цитирующие Мао и собирающиеся делать революцию (а кофе для отважных революционеров идет варить девушка).

Зато потом начинается сон, видение, медитация. Бесконечная поездка в пустыню и бесконечный полет. Он и она встречаются, говорят о важном и неважном, занимаются любовью, расстаются. Он погибает, она мечтает взорвать буржуазный мирок, откуда она родом.

Дивная прекрасная пустыня, нелепые прекрасные герои. Много музыки.

Очень жаль, что фильм я посмотрела взрослой, а не юной, мозгами, а не сердцем. Тогда у меня был только клип Smashing Pumpkins «Today», явно inspired by.

Редкий случай, когда позволяю себе писать рецензии на картины Антониони во многом потому, что не могу скрыть того, что он, пожалуй, мой любимый режиссёр на все времена, что само собой снижает всякую объективность в оценках. Однако сделать это на один из экспериментов интеграции его неповторимого стиля в другую культуру не видится мне ни завышенной планкой, ни чрезмерной ответственностью, хотя многие могут поспорить — Забриски Пойнт во многом классика и характерный представитель жанра.

И без того невероятную ауру картины дополняет всё, что связано с её созданием, влиянием и почти мистическим фатализмом, начиная с того, что Маэстро мог легко позволить себе не включить песню «The Doors», специально написанную для фильма в саундтрэк и заканчивая тем, что лента, несмотря на провал в прокате, считается многими чуть ли ни трендом своего времени. Блестяще презентовав дебютантов-полупрофессионалов на главные роли, Антониони во многом определил и их собственные судьбы, трагично переплетённые с судьбами героев, что делает Дарью и Марка ещё органичнее. Столь непонятное для местного жителя видение далёкой для европейцев Америки подхватил в дальнейшем Вим Вендерс, углубившийся в road-movie настолько, что это постепенно привело его к триумфу в Каннах («Париж, Техас», 1984). Актуальность же фильма Микеланджело не сложно проследить и до наших дней, взглянув пристальнее хотя бы на творение Оливье Ассайаса 2012 года, с весьма неплохим переводом на русский аналогично моему заголовку: волнения молодёжи, 70-ые, юношеский максимализм, любовь/секс — всё это живо до сих пор.

И всё же магия итальянского гиганта кино неповторима! Позы, жесты, движения, фразы — автор играючи переносит своё воображение на экран, словно наливая дорогое вино в бокал. Он легко опускает детали сюжета, акцентируясь на чувствах и ощущениях, не пытается раскопать в недрах души героев мотивы их поступков или создать целостный положительный образ. Микеланджело гораздо приятнее ненавязчиво простить героям, себе, да и зрителям некую поверхностность их поступков, тем самым выделив их как «Моменты счастья», которые так «Сложно найти, легко потерять и невозможно забыть» — не удивлюсь, если данная фраза родилась именно глядя на Марка и Дарью до того, как она стала мэйстримом.

Не сложно догадаться, почему не менее великий Феллини был намного ближе заокеанскому зрителю с его царским размахом вечного праздника и многолюдностью среды обитания его персонажей. Эстету Антониони чуждо подобное, ведь он скорее добавит толпу как нечто мешающее героям, ещё больше вгоняющее в одиночество и без того терзающее каждого из них. Пустыня Долины Смерти намного притягательнее тем, что, укутавшись в неё, можно позабыть обо всём и словно оковы, сбросив с себя одежду, насладиться мимолётным, но в тоже время таким бесконечным счастьем! Режиссёр, немного приоткрывая недоступную красоту мира своего кино, как будто приглашает нас на минуту стать его частью в двух самым известных сценах картины, где мы вместе учимся ненавидеть и любить.

«Забриски Пойнт» — это глоток свободы, пронизанный поблажкой жажде любви, прорывающейся из-под самоконтроля; это бунт во имя счастья, сваливающейся на зрителя как снег на голову (или, если хотите, как самолёт на автомобиль); это то, о чём не говорят в первую очередь, но вспоминают с трепетным чувством; это то, что не сказать о каждом, но приятно отметить в себе. Это то, что вечно.

8 из 10

«Забриски Пойнт» (1970) Микеланджело Антониони стал вторым проектом режиссера, снятом на английском языке, а его действие неожиданно происходит в Америке 60-х годов. Молодые люди Марк (Марк Фрешетт) и Дарья (Дэрия Хэлприн) случайно встречаются в Долине Смерти. Дарья едет в город Феникс, чтобы выполнить муторную работу над проектом своего босса. Марк — вчерашний студент, угнавший самолет, «чтобы улететь с земли». Антониони погружает зрителя в эпицентр разногласий властей и протестующей против капиталистического беспредела молодежи. Причем передать дух эпохи режиссер смог так точно, что его тут же обвинили в том, что своим фильмом он разжигает антиправительственные бунты и пропагандирует антиамериканские настроения.

Фильм назван по местности «Забриски пойнт» в Долине Смерти. Местность, где происходит действие фильмов, у Антониони всегда подчеркивает настроение персонажей и ситуаций. Долина Смерти — лишенная жизни пустыня, откуда даже речная вода испаряется, не желая там оставаться, — подчеркивает опасность ситуации, заигрывание с судьбой, постоянное нахождение на грани дозволенного, а также классический лейтмотив творчества режиссера — одиночество, отстраненность и непонимание человеком человека; символизирует редкие минуты душевного покоя, прерываемого беспокойным миром.

Европейский взгляд на культуру хиппи в Америке 60-х, эдакий «Беспечный ездок» от Антониони, только не про байкеров, а про студентов, снятый в стиле «роад-муви», что прекрасно сочетается с традиционной антониониевской фабулой «дороги в никуда» («ложного движения», если воспользоваться названием фильма немецкого режиссера Вима Вендерса — поклонника и последователя Антониони). Музыка рок-группы «Pink Floyd» отлично подчеркивает бунтарское настроение фильма, культурного протеста, альтернативного взгляда на мир, духовной борьбы, выливаемый в открытое физическое противостояние. Как Джон Леннон, вокалист «The Beatles», протестуя против введения американских войск во Вьетнам, вместе со своей супругой, авангардной японской художницей Йоко Оно, провел целую неделю в номере отеля, не покидая пределов кровати.

Через пять лет после «Забриски Поинт» Антониони выпустил фильм «Профессия: Репортер» (1975), ставший практически антонимом данного фильма. Если в «Забриски» герои бегут от мира, пытаясь наполнить его своими смыслами, то в «Репортере» герои бегут от собственной тени, от самих себя, своей жизни, судьбы, пытаясь стать другими людьми, но еще вчерашнее прошлое, словно Злой Рок, преследует их, будучи не в силах отпустить. Но «Забриски» не оставляют на сердце шрам, вгоняя в подобие депрессии, как «Профессия: Репортер», а наоборот — вселяют надежду. Марк, спустившись с «небес», словно ангел, показал Дарье истинный вкус жизни, лишенной погони за материальными богатствами, пробудил в ней дух молодежного авантюризма и бунтарства, обычно растворяющегося с возрастом. Она освободилась в финале, когда ее воображение покончило с буржуазной атрибутикой, разнеся ее в клочья. К анархизму Антониони, естественно, никого не призывает, оставляя вопрос ценности радикализма в отношении чего бы то ни было на совести зрителя.

Очередная антониониевская лента о людях, которые никак не могут найти себе места в этом мире. Режиссёр как-бы продолжает размышлять над одной из важнейших проблем человечества — невозможностью познать нашу реальность, но делает это очень нетипично, раскрепощённо и впечатляюще в духе лучших творений Нового Голливуда. Причём эта раскрепощённость вряд ли пришлась бы по вкусу знаменитому снобу Андрею Тарковскому. Что-то подсказывает, что ему меньше всего нравился этот фильм одного из своих любимейших режиссёров. Он мог в типичной для себя манере посчитать его слишком вульгарным и может быть не одобрил некоторую претензию на зрелищность (эпизоды с самолётом), которая обычно присуща коммерческому кинематографу. Такое кино, как известно, он не жаловал.

На примере молодёжных бунтов 60-х Антониони рассказывает историю о парне, который стремится уйти от этой суетной жизни подальше. Ему чужды земные интересы вроде борьбы за право всеобщего равенства. Вскоре он встречает девушку, которая также находится далеко от мирской суеты. Используя безжизненные пейзажи Долины Смерти режиссёр впечатляюще воплощает внутреннюю пустоту героев, которые пытаются её заполнить друг другом. Но такие герои не едины, они представляют целое поколение, которое как раз осуждает режиссёр. Такие люди чаще всего устраивают бунты ради бунтов, чтобы только не следовать установленным порядкам. Они чувствуют себя запертыми в стенах норм и моралей, как Дарья в доме своего отца, и пытаются сделать всё, что угодно, лишь бы не вести порядочный образ жизни, который ведёт большинство. К чему приведёт такое неподчинение? Разве не к деградации? Это приведёт к смерти не только личности, но и всего, что кропотливым и тяжким трудом пыталось создавать человечество на протяжении тысячелетий. Да, выходить из зоны комфорта нужно, но не стоит доводить эту идею до крайности. Разве будет толк от разрушения?

В «Фотоувеличении» Антониони показал бессмысленность жизни по правилам и провозгласил иррациональность всего сущего, в «Забриски Пойнт» же он осудил людей, которые за неимением смысла жить по правилам пытаются разрушить свою комфортную жизнь. Вроде бы на первый взгляд противоречивые идеи: если нет смысла жить, то зачем продолжать существовать? Тогда стоит разрушить свой мир или убить себя. Но раз режиссёр прожил очень долгую жизнь, значит, жить ему хотелось. Думается, он жил в первую очередь потому, что хотел донести свои мысли до людей, он постоянно искал, исследовал, наблюдал, хотя главную правду о жизни он знал: истина в том, что не существует истины, но если мы перестанем делать вид, что это так, то ничего хорошего из этого не выйдет. С осознанием этого, думается, жил и творил великий мастер кино.

10 из 10

Картина «Забриски Пойнт» снятая Антониони на излете 60-х больше чем просто документальная фиксация времени. Хотя стоит отдать должное великому мастеру, именно время запечатлено с какой-то неимоверной ясностью. Но, кроме того, фильм представляет собой уникальный сплав двух реальностей: реальности внешней (и здесь как я уже говорил все воссоздано с документальной точностью) и реальности внутренней (той реальности, высветить которую Антониони старался на протяжении всего своего творчества). Думается, что только такой подход позволяет передать образ времени. Вскрыть душу человека, соотнести ее с внешней действительностью, сплавить объективное и субъективное с целью наиболее адекватного отражения этой действительности. История двоих: молодой секретарши из Феникса и студента, угнавшего самолет. И здесь Антониони в очередной раз странным образом нащупал естественность, пригласив на главные роли непрофессиональных актеров Дарью Холприн и Марка Фречета. Картина показывает, как молодые люди в меру своих сил пытаются бороться против материального процветания и «общества потребления».

Мне кажется, чтобы понять 60-е, и, в особенности 68-ой, фильм Антониони подходит как ничто другое. В отличии от Годара, который конституировал культуру 60-х в своих гениальный картинах, Антониони рассказал о ней. Бывает, что человек, пытаясь высказаться, оттачивая свою речь, все-таки допускает те или иные шероховатости. Антониони не допустил ни одной. Великий фильм Микеланджело Антониони о великой бунтарской эпохе 60-годов.

Мальчик с густой шевелюрой, одетый в сорочку с задранными рукавами, заправленную в брючонки с ремнём — то ли от жгучего солнца, то ли от замороченности, бродит в стильных солнечных очках и с закинутой на плечо курткой по городским улочкам как каторжник, выбравшийся из кутузки, или растяпа, внезапно утративший родные пенаты. Забредший на аэродром молодой бунтарь-революционер Марк, недолго думая, угоняет маленький частный самолёт. Пальцы, недавно цеплявшиеся в рукоятку пистолета с намерением нанести увечье копу, теперь жмут кнопки зажигания двигателя аппарата, способного умчать вперёд, вверх, вдаль, куда-то в метафизическое, трансцендентальное, неземное: где не слышны ссоры кучки студентов, бастующих против буржуазного конформизма, и нет бесконечных перепалок с представителями закона, и главное — нет его самого в мятежном, буйном мире, который словно поглощает всё обрамляющее, даже непорочное отчасти, вроде Марка, не успевшего выстрелить в копа, но тем не менее обвиняемого в чужом преступлении. Поднимая небольшое воздушное судно ввысь, он, подобно пытливому неискушённому мальчишке, симультанно впитывает всю палитру раскрывающегося горизонта: усталая от прозаичности гримаса преображается до улыбчивости, но всё такой же измученной, будто бы от нежданного катарсиса. Но до него ещё не пришло время. Чудной пилот рассекает воздух и делает непринуждённые круги, подчас очерчивая силуэт самолёта на асфальте сблизи, привлекая внимание единственного водителя на длинном бесконечном шоссе, которым оказывается красивая и обычная девчонка Дарья, держащая путь в иной город по работе. Образовавшая в необычных условиях пара останавливается среди безжизненной пустоши, временно абстрагируясь от привычного обыденного ритма. Герои находят холмистое местечко под названием Забриски Пойнт, такое же одинокое, как они сами до встречи, и начинают исследовать его и друг друга.

Итальянский экзистенциалист Микеланджело Антониони на примере Америки 60—70-х исследует общество, голосящее о равенстве и тотальной свободе. Погружаясь в конъюнктуру того времени, со студенческими бунтами, их реакционными заявлениями и ревизионирующими привычные постулаты общественного порядка, постановщик ставит политизированное кино, но чистая политика, затрагиваемая в начале фильма, со временем истончается. Режиссёр отстранённо смотрит на события и героев фильма, как бы наблюдая за ними. Он рассматривает «побочные эффекты» революционных попыток и остаётся всего-навсего зрителем своего же сюжета, не лишённого в то же время импровизации, что ощущается и в сиюминутном отступлении от политических принципов и мотивов; и в бурлящих, бушующих страстях героев, стискивающих уже в объятиях друг друга; и в стремительности и необычной быстротечности их отношений, что прямо под открытым небом и палящим жарким солнцем они отдались друг другу, будто бы в последний раз. Но не они первые, не они последние: на местных пустынных просторах находились уже десятки-сотни таких же бунтарей, внезапно давших волю чувствам. Их жизнь как фотоплёнка, которая подчас высвечивается на солнце, а пустыня напоминает мираж, символьную рекурсию режиссёрских видений различных жизней, бывалых страстей, тленных наслаждений. Пустырь становится авторским выражением ирреальности, иллюзорности. Этот миниатюрный рай не вечен, он служит лишь прибежищем для тех, кто сбежал от невыносимых реалий. Марк с Дарьей, подобно Данте, оказались в далёком от родного крова месте, не пройдя ещё полностью свой земной путь. Несложно будет обнаружить ад, чистилище и рай, правда на нашей грешной земле, да и слитыми воедино. Адская здесь неутомимая жара и несправедливость с безысходностью от обвинения невиновного в преступлении; чистилище в освобождении от цивилизации, живущего распрями, в очищении себя; райские кущи находят отражение в обретении друг друга, нового мира. Однако исходя из нарративной свободы картины, вряд ли будет уместно окрестить фильм комедией, даже пользуясь средневековой терминологией, подобно Данте.

Вместо прямой драматургии Антониони предпочитает статику. Хотя, казалось бы, что в ней исследовать? Пожалуй, самих людей, психологические нюансы. Важно время, его течение глазами героев, но больше самим режиссёром, который лицезрит и влечение, и вожделение, и страсть, однако не видит ни прозрачного неба, ни пасторального заката. Вопреки наличию романтики и чувственности, в сущности, он снимает не о любви, скорее о неумолимом времени, уносящем с собой не только пламенные чувства, но и революционные стремления. Его герои не способны по-настоящему любить, страсти лишь рефлекторные импульсы, ведь значительные перемены подспудно пробуждают и желание к некоему раскрепощению. Любовь таких революционеров обречена, они лишь узники обстоятельств, жертвы внутренних порывов, времени как такового. Поддавшись энтузиазму изменить мир, герои склонны по ходу развития сюжета уходить вообще от всякой конкретизации собственных чувств. Высказываясь о свободе и равенстве для всех, Антониони пропагандирует свои идеи, но тем не менее не становится мечтателем, а остаётся верен экзистенциализму, и понимает, как и покойный Ричард Олдингтон, что время — также мираж, оно сокращается в минуты счастья и растягивается в часы страданий, как многократный взрыв огромной виллы в воображении героини, выражающий её накопленную боль, не передаваемую посредством обыкновенных эмоций, зато эффектно представленную в виде символьной рекурсии. И после «беззвучного» эмоционального взрыва, как и кинофильма в целом, не хочется ничего. Ничего, кроме как выбежать на улицу, рвануть к первой понравившейся девчонке, впиться в её губы и умчаться с ней куда-то в метафизическое, трансцендентальное, неземное, раствориться где-нибудь там, в ней, в природе, в бесконечном мире. И снова впиться в губы, жадно, неистово, буйно, дико, безудержно. Как в последний раз. Потому, что потом не будет времени. Потом будет поздно. Потом не станет никого.

Меня, вас, её…

Кровь будет внесена в рождение нации (с)

Jim Morrison

«Когда ты видишь в Чикаго юношей и девушек с одеялами на плечах и цветами в волосах, которых избивают взрослые люди в шлемах, ты чувствуешь, что очень близок к тому, чтобы заключить с ними полный союз, без всяких оговорок: им известно то, что неведомо взрослым, то есть то, что реальная действительность — это неразрешимая загадка, и в их натуре не склонять головы и не оставаться пассивными к этой загадке и не соглашаться спокойно взирать на эту действительность, которая привела к чудовищным результатам»

Микеланджело Антониони

Я схожу сейчас, просто схожу с ума от того, как в меня через странную серебристо-голубую меланхолическую Любовь, вбил в суть моего подсознания, а может быть, и в суть моей судьбы и life way — фильм Zabriskie Point… Я ухожу в него, я растворяюсь в нём… В этой тонкой психоделике — состояние начала…

«Пять к одному, бейби, один к пяти, — никто не выйдет отсюда живым» (с)

Zabriskie Point — это источник протеста, когда плата за расширенное сознание — честная война, граничащая с суицидом и саморазрушением, война с собой самим, через которую человек духовно поднимается до самого себя. Катарсис и очищение, обновление, замирание сердца. У этого фильма абсолютно нет назидательности или какой-либо особенной идеи, этот фильм — воплощенное искусство, а оно всегда подобно живому существу своей непредсказуемостью. И Антониони берёт и ведёт нас от ложных декораций выдуманной жизни в первозданную пустыню, где человек может быть только тем, кем является на самом деле. Мы можем растеряться, сопротивляться обаянию фильма, но никто не может противостоять отчаявшейся красоте, — у неё есть право на наши души, — и мы идём за ней по автострадам и пустыням, летим на самолёте через нищету и блеск, и не пытаемся помешать тому, чтобы «наш мозг взорвался, сердце растаяло, а глаза ослепли».

Забриски Пойнт — это интеллектуальное кино для тех, кто отрицает интеллектуализм как средство к жизни. Начиная с очень демократичного неореализма и документалки, исследования отдельного человека, Антониони подошёл к исследованию всего человечества. Художник пришёл к той полноте бытия, настолько смешав происходящее на экране с жизнью, что мы опять будто смотрим документальный фильм, — и ведь верно, — и Марк, и Дария — это реальные люди, и они играют самих себя.

Страдание, обречённость, брошенность этих людей… но куда? — к неизбежности Идти; к своему кайфу, к своей свободе, отрицая этот мир, это общество во всех ипостасях вообще. И Марк, и Дария сохранили своё достоинство, — the death before dishonor, — и когда Дария взрывает взглядом этот сумасшедший мир, эту чудовищную декорацию, повисающую психоделическими осколками разбитого сознания в апокалиптической музыке Пинк Флойд, торжественной в своей честнейшей безысходной трагичности, как и их «Концерт в Помпеи», — только тогда мы начинаем понимать ту тонкую депрессию конца 60-х, встретившую своим серебристом привкусом лёгкий фиолетовый кайф свободных 70-х…

И вот ты идёшь, бежишь, скользишь в кайфовости своего расширенного сознания туда за ними… и… или ты бежишь от стены like hell? Ты бежишь за теми олдовыми пророками, которые потрясли тебя когда-то в детстве своими волосами, в которых запуталась твоя неизреченная Истина и твой неизречённый Суд себя за… и ты бежишь за ними, по их следам, по их дороге, по их трассе, только так сильно опаздывая, зная, что холодный ветер реальности не даст тебе увидеть потрясающий блеск их глаз, знающих всё…

И теперь — между тобой и ими — навсегда долина Zabriskie Point: такая тоска, такая Истина и такая потерянность… и твоё одиночество или сведёт тебя с ума, или заставит разрушить эту бездушную Стену… Но только твой life way сделает твоё откровение настоящим, искренним до предела… И уведет за предел этой Реальности, к чему тебя зовёт ещё голос богов, что верят в тебя.

«Моя цель — найти предел этой Реальности и выйти за черту этого предела» (с) Джим Моррисон.

Тонино Гуэрра, один из создателей этой истории говорил, что «Америка — страна абсурда и одиночества», а Альберто Моравиа писал об этом фильме: «Америка — такой же бесплодный и выжженный край, как пустыня в «Забриски Пойнт», где невозможно любить и быть любимым. А любовь — это жизнь, следовательно Америка, такая, какая она сегодня, враждебна жизни». Только смотря этот фильм, читая хроники, читая то, что писали о нём в 1970 году в СМИ, начиная от «Литературной Газеты» и заканчивая радикальными университетскими изданиями США, начинаешь понимать, как близок был мир в те годы к глобальному потрясению, к общемировой революции. Не случайно фильм Zabriskie Point ворвался в жизнь России в 90-х, как Предупреждение, и выходил даже журнал с таким названием.

Сегодня не Америка, сегодня весь мир стал таким, и пророчество Антониони сродни пророчеству «Донни Дарко» Ричарда Кейли или Александра из «Жертвоприношения» Тарковского, — но ты вернёшь мир, — себе и всем, кто вокруг тебя, — только пройдя через свою настоящую боль, познав настоящее растворение в жизни и любви в этой Долине Смерти, где Эрос побеждает Танатос, отрезав все иллюзии, и пройдёшь за предел, и выйдешь из него по-настоящему, потому что «выход наверх лежит через боль».

И это то же самое, что передал Джим Моррисон в «Американской Молитве», и в L.A. Woman, которую специально писал для этого Чуда…

«Антониони бросил на одну чашу весов любовь, а на другую — целую цивилизацию, и любовь перевесила. По мнению американской критики, эта операция незаконна, едва ли гибель любви может служить детонатором светопреставления» (Моравиа), и странное смирение Пустыни и Её странников, которых она прячет в себе от неистинного мира, настолько не революционно, настолько лишено агрессии, что их победа сильнее, пугающе, неотвратимее.

И если ты знаешь, что такое быть молодым, желать свободы и счастья, прорываться от смерти к любви, то когда выйдешь из кино или закроешь крышку ноута, — этот фильм будет продолжаться для тебя в лицах людей, в их волосах или бородах, отблесках, запахах сигарет тех, кто часть твоего поколения, хипстерских очках или дауншифтинговой отстраненке, в трансерах, хиппи, в их взбудораженном сознании. Ты придёшь домой и не будешь спать, ты будешь сидеть и курить свою первую сигарету, ты уничтожишь социальные сети, ты порвешь со всем нелепым и смешным, потому что поймёшь, что вся наша цивилизация — это чьё-то мощное надувательство, а ты больше не заложник ни своего абсурда, ни чьего-то ещё…

10 из 10

Люблю фильмы Антониони. Они — как окно в другую эпоху — тогда на земле жили другие люди, в большинстве своем, по крайней мере. Чем-то она неудержимо привлекает, хотя и эстетика, и, так сказать, «духовные поиски» оставляют впечатление какого-то тупика. Не туда! Многое кажется сейчас наивным и непонятным. Смотреть Антониони трудно, его киноязык, как замедленная речь. К примеру, хождения М. Вити по пустынному кадру порой раздражает. Зато фильмы режиссера, если хватает терпения их досмотреть, прочно впечатываются в память.

«Забриски Пойнт» впервые видел в видеосалоне в эпоху «катастройки». Досадовал на бесящуюся с жиру западную молодежь. Им бы пожить нашей жизнью, почувствовать на своей шкуре реальность окружающего социального ада! И чего им не хватало — ведь объективно бунтари конца 60-х — это самое благополучное поколение в истории земной цивилизации. (После них реальный жизненный уровень для большинства фактически не рос). Конечно, молодежи тогда не хватало секса. Без запретов и ограничений. Выросло поколение бэби-бумеров — многочисленное, не знающее, что такое военное и послевоенное лихо. Те блага, которые с таким трудом достались родителям, им казались само собой разумеющимися, «естественными». В этой уверенности они и начали бунтовать: «эрос» боролся с «цивилизацией» (См: Г. Маркузе «Эрос и цивилизация»). Сытым, благополучным, «хайрастым» хочется полной свободы, а тут жёсткие правила, военный призыв, раздельное проживание, то да се. Как тут не взбеситься. Идеи тоже подкинули в псевдофилософской оболочке. Примерно так: если вы занимаетесь любовью на заднем сиденье автомобиля, то вы боретесь против капитализма, «техноструктуры» и т. д. Какие привлекательные лозунги для того, чтобы бросить учебу и кидать камнями в полицейских.

У нас сейчас совсем не то. Во-первых, молодежи мало, и она не склонна к какой бы то ни было революционности. То, что социализм — дерьмо — пожившие в нем, хорошо знают, но что и капитализм тоже — многим еще предстоит узнать на своей шкуре. Хотя уже и испытали и поняли, что вокруг укрепляются те структуры, которые у молодежи 60-х вызвали гнев. Кроме того, секс-революция отшумела и Маркса с Фрейдом скрещивать больше не надо, как и сублимировать сексуальность, вешая над кроватью портреты Мао. Смеяться над бунтарями той эпохи легко, как и осуждать, но не правильнее ли посочувствовать? Если сейчас какой-то маргинал захочет побузить, то за него крепко возьмутся. Цепи прочны — «Затмение не по Антониони»!

Именно поэтому главный герой «Забриски пойнт» вызывает у многих такое сочувствие и даже зависть. Он умер, но не от скуки. Он отомстил полицейскому зверю (расправляющемуся с «несогласными») за убитого товарища. Он испытал восторг полёта, пусть и на угнанном самолете. Он любил красивую девушку, они вместе наслаждались друг другом и красотой древней пустыни — пусть всего один день.

Что — лучше бы было выжить и обсуждать до геморроя бизнес-планы? Многие тогда не захотели этого: в последних кадрах фильма под взглядом красавицы старый мир взрывается и летит ко всем чертям…

Увы, всё вышло наоборот. Остался лишь шедевр киноискусства.

Кино, поначалу кажущееся несколько бессодержательным и скучноватым, в финале обретает такую мощную точку, что вопросов больше нет. Есть только россыпь размышлений, может быть, путанных и бессвязных, но, несомненно, не беспочвенных.

Созерцание, происходящее на протяжении всего времени фильма, по крупицам выстраивает основную мысль, которая несколько шире кажущейся на первый взгляд банальной live fast die young.

Главные герои легко и в то же время весьма драматично рисуют картину своей жизни: это молодой парень — революционер и задыхающаяся в своей реальности девушка, они встречают друг друга на безлюдных песчаных равнинах Долины Смерти.

Соприкосновение душ на экране обернулось реальным романом — нельзя не отметить завораживающую игру Марка Фрешетта и Дарьи Хэлприн, непрофессиональных актёров, как-будто специально придуманных друг для друга.

К сожалению, на долю Марка Фрешетта выпала не только экранная страсть своего героя, но и не менее трагическая судьба. Это эдакий член «клуба 27» мира кинематографа, о котором никто толком не знает до сих пор.

Простые люди, они словно прожили часть жизни на экране, показав, что самое важное, самое главное, делающее человека законченным созданием Творца, находится не в роскошных виллах, не в нарядах, ни в работе, оно находится внутри самого человека. Когда ты отвлекаешься от всего того, что окружает и оказываешься в мёртвой пустыне — тогда ты смотришь внутрь самого себя. И видишь причудливую мозаику образов, которые выходят порой за удушающие рамки реальности.

Короткий промежуток времени на пыльных каньонах — как сердце фильма. Раскрывающиеся друг другу, два цветка посреди засушливой пустыни, обдуваемые ветрами и песком — они живы, они горят, они чувствуют и дышат.

Возвращение к буржуазным прелестям было губительно для хрупкого мира, созданного в Долине Смерти. Марк погибает, а Дарья начинает жить заново.

Она смакует в фантазиях крах этого мира, сдавившего ее в тисках. Насладившись воображаемым апокалипсисом, волевая девушка кидается к автомобилю, чтобы покинуть Долину Смерти, пока смерть не догнала её. Физическая или же духовная.

Превосходный саундтрек заслуживает дополнительного балла к оценке.

8 из 10

С фильмом Микеланджело Антониони я ознакомился летом 2002 года. Это была одна из первых картин в моей жизни, после которых я полюбил и кинематограф в целом, и отдельную его эпоху — семидесятые годы. Фильм-путешествие, который полностью погружает в себя, заставляет пережить и прочувствовать всё, что творилась в бунтующих душах главных героев. Самое странное, что при всей его антибуржуазной направленности, «Забриски пойнт» так и не добрался до советского кинопроката.

Всегда было любопытно смотреть фильмы об Америке, снятые не американскими режиссёрами. Здесь все признаки хорошего европейского арт-кино, но при этом показана жизнь в США времён войны во Вьетнаме — студенческие забастовки, социальное неравенство, пропасть между поколениями… Очень символичны кадры параллельно показывающие бизнесменов, которые активно обсуждают проект застройки близлежащих пустынных мест и печальное лицо главной героини, которая за один день переосмыслила многое, и ещё больше укрепилась в ценностях, которые просто неведомы им, да и вообще всем тем, кто и до сих пор уверен во власти денег над совестью и правдой.

Фильм-откровение, настоящий памятник поколению, которое так жаждало Свободу, и которое также быстро её утратило. Стоит отметить и великолепную операторскую работу Альфио Контини, и конечно же культовый саундтрек из рок-музыки тех времён.

Фильм Микелянджело Антониони, который я не могу причислить ни к одному из известных мне жанров. Очень много всего Антониони насмешивал тут и у него получилось уникальное кино, аналогов которому я не могу вспомнить.

Кино, преимущественно, о молодежи, недовольной политическим устоем и устоявшейся в обществе моралью. Они пытаются бунтовать, но ничего у них не выходит ничего, кроме неравных столкновений с силами «правопорядка». Один из «революционеров», молодой и пылкий Марк бежит от всего мира, угоняя самолет, чтобы «улететь с земли), и встречает на своем пути прекрасную девушку Дарью, с которой они вместе пытаются выяснить, в чем смысл жизни, занимаются любовью, пробуждая жизнь в безлюдной пустыне и расходятся, чтобы продолжить, или закончить свои жизненные пути.

Как и почти все фильмы Антониони, этот я посмотрел в два захода. Как и почти во всех фильмах Антониони, я хотел выключить на середине фильма и, как всегда, я не пожалел, что досмотрел фильм до конца, потому что Антониони, как всегда, придумал взрывную, крышесносящую концовку. Сцена взрыва дома — это самый красивый взрыв в кино, который я когда любо видел. Просто поражаешься, как ему удалось так красиво снять эти горящие летящие предметы из мира богатых людей. Это лучший спецэффект в истории кино! «2001: Космическая одиссея» даже рядом не стояла!

Просмотр этого фильма в очередной раз убедил меня, что Антониони один из величайших режиссеров мирового кино, который снимал оригинальное, умное кино, переполненное чувствами и эмоциями. Правда, во время просмотра я не осознал всю шедевральность данной картины. То, насколько фильм прекрасен, я понял только во время написания этого коротенького отзыва.

Место действия — США, время действия — конец 1960-х, эпоха студенческих протестов и движения хиппи с одной стороны, и бурного развития индустриального типа общества, с другой. Сцена — Забриски-пойнт в Пустыне Смерти. Именно там судьба свела молодого студента, бежавшего от полиции, и секретаршу, имеющую обыкновение выполнять не только свои прямые обязанности. Оба они на миг вырвались из урбанистических джунглей и пути их пересеклись там, где из живого есть только редкие растения, растущие на камнях, а от рек остались только иссохшие русла.

Фильм Микеланджело Антониони о свободе — свободе выбора, свободе поступка, и в конечном итоге — свободе жизненного пути. Шумному миру студентов-революционеров, борющихся против всего на свете, стабильного среднего класса и охраняющей его покой полиции противопоставляется мертвая земля, где обыватель не найдет для себя никакого интереса, но которая даст покой и ощущение полной внутренней раскрепощенности людям, ищущим ответы в своей жизни. Эта земля даст возможность не только искать ответы на общие вопросы, но и признать и принять нелегкие решения — решения, которые заставят пересмотреть свои предыдущие взгляды, установки и попытаться разорвать жизненный круг и свернуть с пути, ведущего в никуда.

Антониони удалось блестяще передать не только социальную атмосферу того времени и атмосферу ландшафта, в котором разворачивается действие, но и едва заметными оттенками показать перемены, подаренные пустыней главным героям. Тот момент, когда бунтарство сменяется чувством ответственности за свои поступки, а чувство жизненной предопределенности — отвращением к своей роли в этом мире. Пути главных героев пересекаются по сути лишь на мгновение, но эта встреча определит их дальнейшую судьбу — и судьба подарит шанс лишь одному из них.

Кино поразившее меня, и перевернувшее наизнанку. Одно из лучших, величайших… Во-первых сюжет. Речь идёт о волнениях, студенческих бунтах 60х годов. Как удивительно они перекликаются с нашим временем… Проходят десятилетия, а история циклична. И вот он, главный герой — независимый, радикальный, и… обречённый. На непонимание, на растерзание бессмысленной толпой. Она — авантюристка, беспечная, и ищущая новых приключений. И между ними возникает любовь — в противовес, в контраст всему что происходит на улицах — такая же безумная как сами герои, и настолько сильная, что способна вызвать целый мираж, оживить умершую и высохшую долину… А концовка это отдельная тема. Пожалуй, это самый мощный катарсис, который я когда-либо видела в кино. Это не просто трагедия одного героя, не любовная драма — это конец всему, конец света…

Подробней о создании фильма — в первую очередь браво Микеланджело Антониони, Тонино Гуэро, Сэму Шепарду, которые не просто создали бесподобную картину, но и не побоялись критики со стороны американских «патриотов». В фильме много потрясающих находок — как например рекламные вывески, впервые сыгравшие не только фон, но и несущие некий смысл, или реальные кадры документальной хроники, органично вписавшиеся в отснятые сцены… И конечно главные герои. Непрофессиональные актёры, подобранные буквально на улице. Мало того что они блестяще справились с поставленной задачей, но между тем, между ними вспыхнула реальная любовь, и они буквально повторили судьбу своих персонажей. Грустная история, но лишь ещё раз подтверждающая силу искусства.

10 из 10

Мне было 13 лет, когда я прогуляла уроки в школе. Это было от матушки-лени. Я села на любой автобус. Сидела, пока водитель не остановил и спросил меня: «Девочка, какую остановку?». Я оборачиваюсь назад — никого не было, кроме меня. И я вышла.

Кажется, это была остановка Северный октябрьский район. Пустое место, разве что стены с колючими проволоками. Люди были — типичные братвы в духе «Брата», но они меня не трогали. Я была в этом районе два часа. И я задала себе вопрос: «Куда я иду? На дно? Или просто найти приключения на свою голову?» Кажется, я выбрала второй ответ, но на самом деле я шла никуда. Я испугалась, что пойду пешком в незнакомый город, и обратно поехала домой. Я — трусиха.

А что будет со мной, в Забриски — Пойнт? То же самое. Чувство, что я погибну, не зная обратной дороги, но без страха. Этот фильм о том, куда ты пойдешь, и получишь правду о себе. Марк и Дарья — маленькие дети, которые не хотят смириться с системой взрослых политиков. А когда они гуляют по пустыням, занимаются любовью, и под конец расстаются, узнают правду. Марк — несправедливо признан убийцей полицейского, он хотел сбежать, чтобы его не нашли. Беглец. Дарья — слуга, она не хочет заняться делами, который преподнес ее шеф. Она с удовольствием видит взрыв здания под музыку Pink Floyd, которого не было, а куда она пойдет — ей все равно.

А вот я — трусиха.

7 из 10

сырой, но добрый фильм.

Первый американский фильм Антониони, снятый присуще все тем же американским фильмам 60-х стиле дорожное — кино или роад муви, «Забриски пойнт» затрагивает всю ту же экзистенциальную тему « взаимного непонимания и некоммуникабельности между людьми», не смотря на не знакомый для Антониони стиль повествования. В отличие от предыдущих фильмов Антониони, тема «некоммуникабельности» была раскрыта не с помощью демонстрации душевных переживаний и сложных взаимоотношений главных героев, в «Забирски пойнт», Антониони переносит всю ту же тему на конфликт внутри общества, расслоившееся из-за политических, меж классовых, меж расовых и просто меж человеческих разногласий и противоречий во время вьетнамской войны.

Два главных героя молодой парень и молодая девушка, сбегают от проблем современного мира и по случайному совпадению встречаются и проводят вместе практически весь день в одном месте — «Забирски пойнт». Побег двух молодых людей — это ни что иное, как побег от глобального общественного непонимания, в то место где можно обрести душевную гармонию — «Забриски пойнт», все события фильма приводят героев к встрече здесь.

Эстетическое содержание фильмов Антониони как всегда благодаря стараниям режиссера стоит на высшей планке кинематографа, Антониони добивается такой красоты кадра, гармонии света и красок, плавности линий пейзажей, теней и других всевозможных фактур, которые заставляют зрителя наслаждаться и восхищаться увиденным на экране. Подобного эффекта в своих картинах добивался только Тэренс Малик, но он начал снимать намного позднее Антониони, поэтому его вправе можно назвать наследником Антониони.

Сцена с взрывом вещей, где все блага цивилизации вылетают наружу и создают феерию полета красок, цветов и всевозможных фантазий, фактически позволяет пояснить, за счет чего общество внутри себя создает то самое взаимное непонимание. Оно создается из-за разногласий, которые в свою очередь создаются из-за социального расслоения по материальному и по какому-либо другому признаку. У каждого индивида разные интересы и ценности. Но в конечном итоге все стремятся попасть в одном место, там, где мы, наконец, получим все что захотим, там, где наша душа направится в русло спокойствия и умиротворенности, место под названием «Забирски пойнт».

9 из 10

«-Какой смысл рисковать?

-Мне нравится рисковать»(с)

Забриски поинт — реакция, граничащая с безумностью, на обыденность жестокость окружающего мира. Забриски поинт — это то, что в душе хотелось бы каждому из живущих. Угнанный самолёт + красотка в пустыне — ну чем не цель мечущейся души. Потерянное время порождает потерянное поколение, и впоследствии появляются титаны-революционеры, становящиеся комом в горле у породителя.

64 минута фильма — апогей отказа от цивилизации со всеми втекающими анти-маргинальными подробностями. Отказ в сторону природного начала…Секс ведь одно из первых природных начинаний. Все дороги ведут к нему и все от мала до велика начинаются с него.

97 минута переломная в понимании Дарьи как главной героини. Переживания её о трагичности в жизни главного героя, меняют представления о ней, как о простой авантюристке. Она чувствует свою причастность к тому страстно-познательному, что трагически оборвалось и не успев создаться на её глазах. И, казалось, судя по большей половине фильма, от умиротворённой красотки не остаётся ничего, кроме её красоты и новых, приобретённых качеств. Скорее не приобретённых. А проснувшихся путём трагического толчка и осознания всей действительности.

Конец — гибель цивилизации, ибо она порождает грех, ведущий к смерти. И нет больше ничего…пустыня…пустыня…пустыня…

Фильм, созданный Микеланджело Антониони — поистине шедевр, проникающий в глубокие залежи души.

Катарсис…

Думаю, ставит оценку, даже не имеет смысла.

Картина о свободе, любви и правде, суровой правде жизни. Очень романтичные герои, красивые пейзажи и интригующий сюжет.

P.S Есть в центральном персонаже — бунтаре — что-то от Джеймса Дина. Причем оба настолько удачно воплотили в жизнь образа «несогласного», что я даже принципиально не стану их сравнивать.

Если жизнь налажена и упорядочена настолько, что в своей скучной глянцевой безупречности напоминает рекламный ролик с манекенами вместо актеров, остается дорога… Если жизнь разлаженна и сумбурна настолько, что в своем каждодневном хаосе и абсурде подталкивает к смерти от чего угодно, кроме скуки, остается снова дорога — радужный мир иллюзий, расстояний, билбордов и редких бензоколонок, который станет для выбравших его, более реальным, чем сама реальность. Та самая дорога, которую придумали поколения бунтарей и rolling stones — битников и, подхвативших у них эстафету, хиппи, однажды массово прозревших до осознания того, что путешествовать по родной земле гораздо интересней, чем ездить в экзотические страны.

В эпоху радикальных перемен — и в массовом сознании, и в области кинематографа, когда каждый стремился дать творчеством ответы времени, не ответ, но полноценный, чувственный его слепок сделал Микеланджело Антониони в своем первом и единственном американский фильме, больше похожем на набор открыток, привезенных автором «Фотоувеличения» из beuty-трипа по Долине смерти. Открыток выцветших, но потерявших четкости. Открыток, и по сей день вдохновляющих поколения пост-хиппи на посещение ставшего культовым места. В фильме, пришедшимся ровно на стык десятилетий — 1970 год, он почувствовал, передал, а частично и предсказал, все противоречия и парадоксы эпохи «Flower power» и ее будущий закат — движение тогда еще не превратилось в «стиль», не перемололось в жерновах массовой культуры, но целая эпоха уже находилась при смерти и душный аромат тления и венков разлился в атмосфере. Это время совпало со смертью Джимми Хендрикса и Дженис Джопли, а спустя год, в Париже был найден мертвым в своем гостиничном номере Джим Моррисон. Реальность перетекала в фильм и наоборот…

Поразительное попадание «Забриски поинт», его достоверная атмосферность, кажутся даже странными. Странными не потому, что можно было бы сказать, мол, нонкормизм и контркультура были чисто американским явлением, нет — к тому моменту они в одинаковой степени захватили оба континента. Но дело в том, что фильм, отразивший самые бурные годы американской истории, сделал человек, который не, то что американцем, но, ни бунтарем, ни рупором эпохи не был. Антониони был скорее ее очевидцем, каталогизатором умерших чувств и отношений, дотошным исследователем человеческой некоммуникабельности, одиночества и отчуждения. Приехавший из тогда еще необъединенной Европы, с ее тысячелетиями истории, отражающихся в витражах соборов, дворцов и брусчатке мостовых узких, тихих улочек, по которым бродили неприкаянные героини Моники Витти, итальянец Антониони, кажется, потрясен и заворожен открывшейся ему американской огромностью. Каждый кадр, каждый поворот камеры, странный, давящий фон передает это впечатление европейца от чужого ему, громадного, пустого, но прекрасного в своей лаконичной завершенности мира. После «Забриски поинта» стало понятно, что именно фильмы в жанре роуд-муви, полные отчуждения и тоски, он всегда и снимал. Просто раньше путешествия были внутренними, а здесь, в экзистенциальном пространстве бескрайней американской пустыни, внутреннее проросло наружу.

Смена остановки пошла на пользу Антониони, который снял удивительное кино, одновременно похожее и не похожее на предыдущие работы. Поэтическое настроение созерцательности, наполняющее экранное пространства его европейских фильмов, от изменения масштаба взяло совершенно непостижимую до того по высоте трагическую ноту. Там нет ни стройного сюжета, ни поддающихся вербализации вечных вопросов, ни какой-то выдающейся актерской игры, на которую бы стоило обратить внимание. Персонажи, намеченные пунктиром следов в песке — плоть от плоти культуры их породившей, просто живут в кадре, молча скитаются по ни то родной, ни то по такой же чужой им, как и режиссеру, земле, им даже оставлены их настоящие имена. Антониони, кажется просто наблюдает за своими героями, иногда отвлекаясь на совершенно не связанные с основной историей эпизоды, которые тем не менее и создают меланхолический портрет времени в картине. Когда об одиночестве, пустоте и пресловутой некоммуникабельности рассказывают в масштабах целой страны и тихо, вполголоса, умным монтажом, музыкой, операторской работой, образами и нечастыми слова, это звучит громче любого манифеста.

Страна безграничных возможностей и безграничных расстояний, породившая поколения наплевавших на эти возможности и выбравших только расстояния, предстает в фильме Антониони в виде двух фигурок, растворяющихся на фоне призрачного мира бескрайних массивов песка и скал мистической красоты. Собрание революционно настроенных студентов, превратившееся в межрасовый конфликт, продавец пушек, учащий как убивать и не попадаться, арестованный по имени Карл Маркс, sex, drugs and Rock`n«Roll… Историю то заносит на ироничных поворотах, то трясет на ухабах парадоксов, а следующие после встречи в пустыне два часа экранного времени, как выброс жертв после аварии — кто, куда упадет простреленный пулей навылет, кто, где останется в перевернувшимся мире.. Двое молодых эскапистов — девушка, с привычным для российского уха именем Дария и Марк, в исполнении Марка Фрешетта — аутентичный персонажу актер, разделивший со своим героем не только имя, но и его трагическую судьбу — живые олицетворения перехода между двумя десятилетиями. Олицетворения двух типов протеста и времени смены двух культурных эпох, когда «невыносимая легкость бытия», сменялась его, бытия, невыносимым ужасом и то, что раньше выражалось в виде баррикад и демонстраций перешло во внутренний мир, стало частью экзистенциальной тоски современного человека

Слово «этапный» само вплывает в мозг, вместе с музыкой «Pink Floyd» и в данном случае не надо объяснять чего оно означает — до Марка и Дарии были Бонни и ее друг Клайд — не реальные отморозки, а практически мифолигизированные благородные разбойники в элегантном, кинематографическом олицетворение свободолюбивых 60-х, после — отрезвляющие «Пустоши» с их дегороизацией бунтаря без причины. Но именно взгляд чужестранца Антониони, «снаружи внутрь» — с одной стороны с явной симпатией к 60-м, которые хоть и не сделали мир лучше, но однозначно безвозвратно изменили и раскрасили яркими красками на много лет вперед. С другой — подведение под этой эпохой черты и постановка вопросов, ставших основной темой проблемного кино следующих «серьезных» 70-х. Революция нужна чтобы уничтожить отжившее, сломать устаревшую систему ценностей, взорвать ко всем чертям гнилой миропорядок, но свобода нужна не другим — свобода нужна тебе. Создай революцию внутри себя и оставь ее там же. А время все рано свое возьмет. Оно не терпит компромиссов… Тут никому нельзя помочь — каждый сам себе помощник, остается только ждать, когда кино отстанет от тебя словами The End и улетит размалеванным самолетиком вместе с титрами.

«Забриски Пойнт» один из самых впечатляющих фильмов. Антониони умел снимать простые, доходчивые с первого взгляда истории, обладающие такой нескончаемой глубиной, что диву даешься, какой властью обладает камера, если ее правильно использовать. Используя некие собственные приемы, Антониони добивается удивительного эффекта, который многие считают излишней интеллектуальностью. Можно сказать, что «Забриски Пойнт» — это история о двух людях: девушке, сочувствующей движению хиппи и молодом революционере, который угнал частный самолет и застрелил полицейского. Они встретились в Долине Смерти, провели несколько незабываемых часов, а потом расстались навсегда. Но если вглядеться чуть глубже, сопоставляя мелочи, исторический контекст и видеоряд, то каждый в зависимости от уровня образования, способности прочувствовать и просто человеческих качеств увидит нечто большее, чем голый сюжет.

Некоторые радикально настроенные жители Соединенных Штатов, не то что бы не поняли «Забриски Пойнт», а поняли не совсем правильно, обвинив режиссера в подрывной деятельности против американского народа. По существу, если отбросить глобальную метафизику человеческой души и рассматривать фильм, как социально-политическое полотно, то Антониони и впрямь убедительно показывает агрессивную систему, с которой борются думающие студенты, вызывающие куда больше симпатий, чем аккуратные полицейские хотя бы потому, что не считают что «профессор социальной истории» пишется слишком сложно, и имеют представление, кто такой Карл Маркс. Запечатлев особую прослойку людей, взбунтовавшихся против системы, Антониони позволили себе вольность в чужой стране, где Ленина издревле считали аватаром Сатаны, а если еще добавить, что «Забриски-Пойнт» был показан во времена Холодной войны, то итальянский режиссер не мог быть воспринят иначе, чем интеллектуальный террорист.

Однако, главного героя Марка не интересует студенческая партия и коллектив как таковой. Он бунтарь, ищущий место в жизни и куда-бы приткнуться. Его определенно не устраивает, то положение в котором оказался мир, но вместо болтовни Марк предпочитает действовать. В подтверждение студенческих волнений, Антониони то и дело, в начале и конце фильма, переключает внимание зрителя на работу главной героини, секретарши на подработках, красотки Дарии. К самому сюжету, это никакого отношения не имеет, и подлинное значение кадров раскрывается лишь в конце. Дария, слыша о политике только по радио, живет себе и не обращает внимание на какую-то там Систему, хотя и живет в самом ее центре, среди людей, всецело подчиненных ей и ее создающую. Для нее абсолютно равнозначны новости «убили одного полицейского и вытоптали клумбу». Героиню нельзя назвать хиппи или битником, но легкость бытия присущая, протестному поколению ощущается в ней с самого начала, когда она пытается забрать книгу, которую оставила на крыше. Еще Дария изначально напомнила мне греческий образ богини в подобии зеленой туники и поджарыми крепкими ногами и руками. Когда она в мечтах видит взрыв отеля, где обосновались «корпоративные монстры», образ вступает в полную силу, демонстрируя не только бесконечный источник любви, оживляющий Долину Смерти, но и ярость, уничтожающую мелких людишек, посягнувших на природу.

Забриски Пойнт является заповедником в бескрайней выжженной солнцем пустыне. Гигантское дно высохших миллионы лет назад озер, приобретших космический вид. «Здесь все умерло» говорит Марк, и герои внезапно становятся хиппи, занимаясь любовью под палящими лучами. Постепенно пустыня оживляется, и мы видим уже не двоих людей ласкающих друг друга, а трех, четырех, а затем и массу пар, раскинутых по всему ландшафту. Чтобы понять, почему это не выглядит пошло, надо помнить, что хиппи никогда не рассматривали секс ради секса, это акт, символ Адама и Евы, животворящая сила, в которой нет ничего предосудительного. Совокупление есть единение душ, после которого смерть партнера есть процесс умирания и тебя самого. Оттого и Дария, осознав, что больше никогда не увидит человека, с которым провела всего лишь несколько часов, ломается и своим сознанием разрушает Систему. Ей не надо видеть, что полицейские это бездушные стражи системы, которые просто стреляют в человека, когда он тормозит самолет, словно, когда человек приземлился, то ему не требуется несколько минут, чтобы проехать по посадочной полосе. В новостях говорят, что машины поехали наперерез, хотя по факту это было бессмысленное убийство человека, который по непонятной причине вернул угнанный самолет. Причина эта значения имеет только для самого Марка и Дарии, полицейские как представители системы лишь ликвидируют угрозу, еще когда она себя не проявила.

Сцены в пустыне, занимающие всего треть-четверть фильма самоценности на мой взгляд не имеют, то есть, если бы я увидел короткометражку, состоящую только из них, то не сказал бы, что это было гениально. Но пустыню обрамляет сюжет до и после, превращая срединное действо в восхитительное чувство, как бриллиант, огранка которого подчеркивает и выделяет его красоту, ценность, стоимость, цены которой нет. В этом и феномен Антониони, он знает, как незаметными приемами превратить историю в шедевр, в какие цвета раскрасить самолет, чтобы он выглядел психоделично, как «древняя птица», вылетающая из древнего места. Антониони знает какую музыку использовать, чтобы она звучала современнее, чем в шестидесятые. Как, не обладая возможностью компьютерной графики, создавать потрясающие экшн-кадры, до которых современными фильмам со всем богатством возможностей еще тянуться и тянуться.

«Забриски Пойнт» можно анализировать бесконечно, разглагольствуя о бессмысленности студенческого бунта, ибо свержение элиты, приведет ее к замещению другой, и круг истории снова повториться и будут другие студенты, свергающие уже новую власть. О том как жаль, что сейчас студентов вообще ни хрена не интересует, и студенческий бунт в современной России попросту невозможен из-за царящего равнодушия и аполитичности. Можно порассуждать о том, что движение хиппи не было идеальным, но к сожалению сейчас нет никакого движения и люди ни к чему не стремятся, даже к «Миру». Еще я бы мог сказать, что тогда курение марихуаны было более оправданным, так как в это действие вкладывалась целая философия, а не просто способ словить кайф… Как видите, Антониони рождает целое море ассоциаций, и наверно потому он действительно интеллектуален. «Забриски Пойнт» больше чем умственно упражнение, это нетленный шедевр, действительно современный, кто бы что ни говорил.

10 из 10

Первое, что бросается в глаза… нет — в сердце, с первых же кадров — непонятная, удручающая обреченность. Сидят студенты, спорят, иногда даже смеются, пытаются выработать какую-то программу действий, чтоб помочь своему времени, говорят громко и пламенно, но вместо них видишь безэмоциональные лица политиков и бизнесменов, холодные, равнодушные, тупые. Они как будто смотрят на них свысока, как будто они есть в кадре. Вернее, ты чувствуешь их присутствие и понимаешь, что студенты эти — уже мертвы. А кто не мертв — тот в заброшенном сарае в Неваде тянет марихуану, потряхивая изредка засаленными длинными волосами. Может, потому, что просто знаешь, к чему исторически пришел молодежный бунт «шестидесятников», а может потому, что режиссер натянул в этом воодушевленном молодежном споре какую-то невидимую струну, которая заставляет видеть дальше, чем показано в кадре.

Появляется главный герой. И сразу щемит сердце. Нет, я не смотрел «Забриски Пойнт» раньше, но я уже видел этого парня мертвым — либо растерзанным толпой, либо застреленным шальной пулей — бунтари без идеалов не живут долго. Они и с идеалами долго не живут. Он тоже обречен. И главная героиня. Она слишком красивая, чтобы умереть в фильме, слишком юная и слишком большие и чистые у нее глаза… но все равно она кажется обреченной. Режиссер пытается обмануть нас, он заполняет кадр пустынной романтикой и первозданной красотой, любовью и свободой, но от ощущения обреченности уже не отделаться.

Пожалуй, этот фильм мне нужно было посмотреть раньше. Наверное, он как раз из той серии фильмов, о которых говорят «он меня изменил». Изменить, переделать, повлиять, устроить душевный разлад — о, да, Антониони всегда умел делать такие вещи. Если бы я увидел этот фильм лет в 18, наверное, он произвел бы на меня эффект разорвавшейся бомбы, но до него я увидел «Пролетая над гнездом кукушки», «Шоу Трумэна», «Взвод», «Общество мертвых поэтов» и др. фильмы где уже говорилось о горячечных попытках подмять под себя, покорить окружающую действительность, и о том, как трудно это сделать, как трудно обрести истинную свободу живому человеку, окруженному миром условностей и правил. Как трудно убежать в полуреальный мир и там забыться в любви и мечтах. Да, эти фильмы были сняты позже, но после них «Забриски Пойнт» уже не смог стать для меня шоковой терапией. А ведь мог бы…

Картинка, которую прокручивает перед нами Антониони, боится сложится в единое целое. Она боится, что если станет одним целым, может свети с ума, поэтому мастер только бросает намеки для создания общей атмосферы всеобщей панической обреченности. Идет война во Вьетнаме, бессмысленная и беспощадная, после которой страна наводнится потерявшими себя людьми. Политики плетут интриги, занимаясь лишь тем, чтобы умножить свое собственное благосостояние и не допустить ничего, что могло бы лишить их власти. Миллиардеры богатеют, нищие нищают, все, кто осмеливается бросить вызов лжи и несправедливости и имеют хоть какое-то влияние, исчезают один за другим. По всей стране расцветают пышные цветы расизма и полицейского произвола. Массовые демонстрации молодежи подавляются жестоко и бескомпромиссно. Черные группировки, вроде «Пантер», пытаются начать вооруженное восстание… А рекламы во всю трещат о равенстве, братстве и единении, о великой свободе, приглашают на солнечные пляжи и в уютные отели, светясь манекенными улыбками и пластиковым блеском.

И в центре всего этого люди. Их двое. У них ничего нет. Что с ними будет? неизвестно. Известно только, что они не смогут быть счастливыми, потому что не могут смотреть себе в живот, как те самодовольные янки, которые в Большом каньоне видят лишь источник туризма, а пустынях лишь возможное место для постройки золотоносных приисков. Они слишком красивые, чтобы расти на скалах. И слишком мало пожили, чтобы идти к осознанному перевороту.

И вот они вместе. В огромной пустыне, где можно не бояться полицейских, не слушать и не слышать призывов, где не имеют смысла ни политика, ни экономика, ни армия. Где не нужно делать выбор, на чьей ты стороне. Когда они вместе, они могут не бояться будущего и реальности, которая вот-вот нанесет удар этим непрочным бастионам свободы и любви.

Антониони в ритме сердцебиения показал, насколько тонка грань между осознанным и неосознанным бунтом, между борьбой с реальностью и побегом от нее. Его влюбленные обретают счастливую идиллию в парадоксальном мире Долины Смерти, которая оживает при их появлении. И, как это ни странно, большой человеческий мир кажется таким ненужным, фальшивым и мертвым. И чем дольше мы вглядываемся в пустыню и двух молодых беглецов, тем ярче замечаем контраст со старой, традиционной америкой, построенной в качестве большой ярмарки.

Длинные, и наркотически пленительные сцены причудливой пустынной оргии, которая показалась мне символом единения человека разумного, с не менее разумной природой, которой до фени все эти революции и борьба, проблемы человечества, да и само человечество, которое для нее лишь краткий миг долгой истории, возможно, даже промежуточный. Сюрреалистический взрыв в финале, метафора избавления от всего материального, ежедневного и скучного, символ уничтожения мещанской морали, провинциальной добродетели и буржуазной состоятельности отображает философию целого поколения! Представляете, каким нужно быть гением, чтобы люди увидели в минутной сцене то, о чем задумывались годами, о чем написаны сотни книг и сняты сотни фильмов! Взрыв с незабываемым парением в воздухе еды, одежды, книг, — всего, без чего человек не представляет себя ни секунды, вдавливает зрителя в кресло, парализует его.

И взгляд молодой женщины, полный ненависти и отвращения, горькая складка у рта, глаза, влажные от так и не вытекших слез. Сгорают с этим взрывом ее связи с реальным миром. Куда она уедет — не важно. Важно, что она никогда не сможет стать такой, как ленивые, сутулые старики в прокуренных салунах. И музыка — не то крик, не то плач, не то песня. И небо — голубое-голубое, и пустыня — бескрайняя-бескрайняя, и все вокруг такое мертвое, обреченное и такое правдивое. И почему-то думается, что в этой мертвой обреченности — утверждение жизни.

После фильма слегка трясет. Ведь все это никуда не уходит, все это было, будет и есть сейчас. Все тот же побег, бунт, поиск… Как хорошо, что в этом фильме нет Харрисона Форда. Он великий актер, но слишком большая звезда. Сейчас этот фильм разыскивали бы только ради него, а он достоин большего, чем быть фильмом, в котором тогда-то и тогда-то снялась такая-то звезда. Этот фильм подчиняется единственной логике — логике жизни, и достигает в этом удивительной адекватности. Гимн свободе и жизни, о которой некоторые даже не подозревают.

10 из 10

К 70-му году, выпуская «Забриски Поинт» на большой экран, Микеланджело Антониони уже не в первый раз работал за границей. До этого было английское «Фотоувеличение», получившее самую престижную премию Каннского кинофестиваля. Он уже был известен миру, его уважали и восхищались им. Когда Антониони снимал свою новую картину, никто не ожидал от него такого… Сделанная и смонтированная будто в американском духе, произведенная крупной голливудской студией Метро Голдвин Майер, она, как оказалось, сильно контрастировала с настроением массового зрителя, который фильм не понял, на него не пошел и вдобавок облил грязью. И в чем только не обвиняли режиссера: и в антисоциальности, и в порнографии, и в излишней интеллектуальности.

Теперь, когда все эти гневные возгласы со стороны общественности давным-давно утихли, воспринимаешь все по-другому, и актуальность рассказанных событий уже потускнела, но картина по-прежнему прекрасна. Я смотрел ее сначала по телевизору поздней ночью и не понял ни черта, а потом мне случайно встретился диск, я пересмотрел его и умилился. Для меня эта картина стала лучшей в фильмографии знаменитого итальянского режиссера.

- Ваш род занятий?

- Профессор социальной истории.

- Слишком длинно. Напиши — служащий…

Первую часть произведения условно можно назвать «социально направленной», так как повествует она в основном о нескольких стычках протестующих против войны во Вьетнаме студентов с полицией. Причем в фильме явно присутствуют документальные кадры. В этих кровавых разбирательствах случайно оказывается замешанным один парень, главный герой фильма. Ему особо нет дела до забастовок, и учавствует он в них скорее всего из-за скуки, жажды приключений, возможно, желания деть куда-то свою энергию, и еще по какой-то своей скрытой причине. По-моему, он романтик со странностями, и о нем нельзя сказать, что это собирательный образ, раскрыт он точно не на все сто, а оставшиеся загадки должны домысливать мы, зрители. Мы не знаем, как его зовут, лишь в полицейском участке он издевательски произносит вымышленное имя.

- Имя?

- Карл Маркс (громкий смех на заднем плане).

- Как это по буквам?

- М-А-Р-К-С.

Параллельно с его линией начинается развитие другого главного персонажа — красавицы Дарии. Кроме того, в картине мелькает постоянно ее босс, видимо неравнодушный к ней. Она пускается в путешествие на взятой без спроса машины (кстати, мотив угона объединяет их, только в разных масштабах) и в пустыне, неподалеку от местечка Забриски Пойнт встречается с молодым человеком из первой части. Естественно, они вскоре решают заняться любовью под палящим солнцем, что свойственно фильмам Антониони. Вместе с ними аллегорически устраивает оргию чуть ли не все поколение молодежи. И вот за эту сцену режиссеру, видимо, досталось, хотя глядя на то, как изображают секс современные фестивальные фильмы, эпизод в пустыне кажется чуть ли не невинным поцелуем в щечку, запечатленным на камеру — малоэротично, но приятно глазу.

«Здесь были соленые озера, высохшие от 5 до 10 миллионов лет назад…»

Вся история укладывается в два дня, хотя нам не показали, как герои провели ночь. На следующий день утром они расстаются и каждый идет своей дорогой: он — к смерти, Дария — возвращается в свой мир, окруженная алчными финансистами, но душа ее теперь не видит покоя, в финальной сцене она с гневом уходит от владельцев большой компании, занимающейся строительством баз отдыха для богатых сытых американцев. Символический взрыв дома в конце (на мой взгляд, один из лучших взрывов в истории кинематографа) — это взрыв в ее душе, это перелом, и неизвестно, куда она уйдет, повернувшись лицом к закату.

Я не думаю, что Антониони хотел показать что-то этим фильмом такое серъезное и глобальное. На мой взгляд, «Забриски Пойнт» — как акварельные этюды жизни американцев конца 60-х, начала 70-х. Есть более детальные рисунки, есть быстрые зарисовки характеров (в картине действительно встречаются несколько разных типов, будь то те же финансисты, или полицейские, или самодовольные туристы, или даже старик в баре).

Так же и работа оператора — местами она будто любительская, в иных эпизодах — крепкая рука и профессионализм. Монтаж довольно динамичный, но в целом картина настраивает на созерцательно-медитативный лад, немало тому способствует музыка Пинк Флойд (хотя я, честно говоря, холодно отношусь и к ним, и к рок-музыке тех лет) и особенно кадры, где в сверхзамедленной съемке на экране разлетаются на мириады частей всякие бытовые вещи, отчасти являющиеся атрибутами «американской» мечты: телевизор, платяной шкаф, холодильник, набитый едой, книги с картинками и журналы, какие-то зонтики и прочая чепуха.

Собирая впечатления от просмотра воедино, ощущаешь нечто теплое, чуток старомодное, но утерянное навсегда, безумно-романтическое и печальное… Как после романа Керуака. Это фильм не о хиппи и не о демонстрациях, это глоток свободы на истерзанной временем кинопленке. Сделано Маэстро. Смотреть прочувствованно.

9 из 10