История пионового фонаря — невеста из ада (1968)

Заигрывания с миром мертвых чревато большими опасностями для мира живых.

Из предупредительного совета религиозного старца

Лишь вечер начинает сгущаться в ночь, лишь сумрак, господствуя, властвует всё больше и больше над светом, лишь первая дрёма падает на усталые веки, явственно заявляют свои права призраки. Мир теней, непроявленный мир, отчетливостью стука в наши окна, двери, сердца. Шорохи, блики, скрипы, сгущение воздуха и… тьма… Тьма, покрывалом таинственности. Да, тьма, она, воскрешает полчища зловещей нечисти, пестует их поступь, направляет в коридоры живой плоти. Ступайте! Идите! Поспешайте до первых петушиных раскатов знаменующих рассветную зорьку… Пейте кровь! Сосите энергию! Обольщайте глупцов! Ваше время настало. Пришло.

Именно такие ассоциации рождает картина. Дух фильма насквозь пропитан таинственностью загробного, ирреального.

Мистическое откровение из одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года перед нами. Страшилка японской исповеди, которой в наш техногенный век сложно дать объективную оценку — было ли подобное на самом деле или всё это плод воображения, фантазии далёких предков. Детям и внукам, сакральные откровения? Байки старины фольклорного наследия? Кайдан, нашедший воплощение на экране.

Христианская традиция отводит поминанию предков так называемый Родительский день или Родительскую субботу. Посещение кладбищ, могил, венки из цветов, блины с раздачей детворе, нищим… По некоторым верованиям мёртвые души в такие дни приходят на поминальный ужин в свои прежние дома. Незримые, они рассаживаются среди здравствующих, в плоть одетых, вкушают приготовленное, насыщаются и благодарят за трапезу.

Сацуо Ямамото предлагает зрителю трёхдневный экскурс в августовские дни праздника Обон в Японии. Мир мёртвых и мир живых в соприкосновении. Период Эдо в частной зарисовке с атрибутикой самураев, гейш, сдобренный сверхъестественным. Две неприкаянные души, неупокоенные женские души очаровывают находящегося в раздрайве, в смятении от неопределённости жизненных обстоятельств Синдзабуро. Он самый младший сын в роду и ещё не познал брачных таинств общения полов. А время пришло. А возрастом поспел. Плоть тугими ударами в кровь. И тут милая, утонченная ликом девица взором расположения в предложении…

Тут Вам и паночка Николая Васильевича Гоголя из «Вия» в нетерпеливом отчаянии выкрика — Хома! Хома! Хома! Тут Вам и «Пиковая дама» Александра Сергеевича Пушкина в ночном визите старухи к Герману — Я пришла к Вам против своей воли… Тут Вам, если хотите, и безумство Прохора Громова из «Угрюм-реки» в романе Вячеслава Шишкова подпавшего под чары шаманки-тунгуски — Синильга! Синильга!

Атмосфера кино удивительна. Мир страхов пьянит. Спецэффекты отсутствуют «напрочь», а фильм бодрит, «цепляет», не позволяет оторваться от зрелища.

8 из 10

Под сильнейшим впечатлением от просмотра, не побоюсь этого слова, грандиозной эпопеи «Война и люди» я живо заинтересовался творчеством японского режиссёра Сацуо Ямамото. К сожалению, русскоязычная локализация произведений из его, довольно немаленького, творческого наследия на текущий момент оставляет желать лучшего.

К моему счастью, в числе переведённых на русский язык кинокартин оказалась весьма интересная интерпретация знаменитой мистической японской драмы — «История пионового фонаря», краткий обзор которой я и собираюсь здесь представить.

Итак, первое на что можно обратить внимание — это сильнейшие социальные акценты, пронизывающие весь сюжет красной нитью. Мистическая составляющая произведения довольно сильна и даже является основой сюжета, но она отходит на второй план перед картиной порочности социальных отношений Японии того временного периода в котором, собственно говоря, и развивается сам сюжет.

Второе, органично смешать социальные и мистические аспекты произведения, так, чтобы зрительское восприятие не дробилось от чувства диссонанса в продвижении по руслу истории, режиссёру всё-таки удалось. Однако, его творческие удачи на этом явно не заканчиваются.

Следующее, что хочется похвалить, так это классическую для 60-х годов школу актёрской игры, которая представлена здесь в довольно широком спектре полыхающих эмоций. Может это звучит излишне высокопарно, но актёрская игра вызывала у меня самые приятные ассоциации при мысленном сравнении со многими из любимых кинополотен мирового кинематографа 50—60-х годов.

Теперь о спецэффектах, куда уж без упоминания о них,… болезных. Несмотря на возраст картины и соответствующий ему уровень технологий впечатляющий спецэффект, на мой взгляд, всё-таки присутствует, тут дело не в том, что технологически он не является суперсложным и сверхзатратным, дело в том, что от него действительно пошли «мурашки по коже» — это мерцающее преображение прекрасной девушки в отвратительный и ужасающий призрак показанное глазами стороннего наблюдателя отношений самурая и предмета его страсти.

В итоге, замечательный рассказ о любви, предательстве и воздаянии за совершённые поступки в любопытной смеси мистических и социальных хитросплетений, послуживших для отображения исторически сложившегося образа жизни японского общества, может быть рекомендован для всех кто интересуется японским кинематографом как таковым, а для любителей жанра «кайдан», особенно.

10 из 10