Донская повесть (1964)

Помнится на заре своей юности, я смотрел такие фильмы, как «Журавушка» и «Виринея» с Людмилой Чурсиной. Но по правде сказать они выветрились из памяти, хотя и не должны бы. И теперь, когда Чурсина играет представительных и благородных дам, аристократок и прочая, очень любопытно было посмотреть на её роль в «Донской повести». Ну, что сказать ? Шэрон Стоун нервно курит в сторонке, то бишь отдыхает. Такой Дарьи — золотой ручки, вы ещё не видели ! Ух, как сыграно ! Это при том, что и Евгений Палыч Леонов отработал на гениально, но Чурсина — это нечто !

Значит так. Русский мужик, какой он есть, с дитём на руках. Припилил до детского дома и хочет оставить это самоё дите на попечение одной женщины в очках, стало быть директора. Но не потому, что отец он плохой или его просто попросили. Отнюдь. Просто времечко дюже горячее: отряд красных гоняется по степи за бандой. А наш Шибалок, так зовут героя Леонова, робит пулеметчиком в данном отряде и ему стало быть с дитём никак нельзя. Вот и надобно, чтобы сердобольная гражданка приняла младенца. Ну, а чтобы она не сомневалась в его намерениях, он и рассказал ей историю зарождения этой новой жизни.

Нельзя, определённо точно нельзя пройти мимо такого фильма. Возможно сейчас он местами покажется несколько наивным и прямолинейным, но шолоховский язык помноженный на прекрасную игру Леонова и Чурсиной, вытянет это кино на новый орбитальный и космический уровень. Вот посмотрите, как происходит первая сцена, когда отряд красных встречает расхристанную русскую бабу на пригорке:

-Что ты собою за человек и почему в бессовестной видимости лежишь вблизу шляха ?

А ведь в отряде есть такой персонаж, как Чубуков (Борис Новиков), который тот ещё балагур и затейник. Уж он-то постарается своим языком. Героиня Чурсиной в слезы, в сопли, а то и гляди волком, но уж больно хочешь показать себя снасилованной. И ведь веришь. Ей-богу, веришь. Другие бы казаки, может и не взяли бы эту бабу, но уж больно доброе и жалостливое сердце у Якова Шибалка, который хоть и не мастак нюхать женские подолы, а всё же пригрел пичужку на свою беду и беду своих товарищев. Завязочка уже проклюнулась, но это только цветочки, как вы понимаете. Ягодки впереди будуть.

Как не вспомнить эпизод про национальность вождя мирового пролетариата, когда один старый казак, гарный хлопец с бородой, спрашивает у своего командира Николки, кто по национальность товарищ Ленин. И когда получает ответ, что дескать мол русский, только посмеивается в бороду. Какой такой русский ? Ну из Симбирской губернии, отвечает Кошевой. Не тут-то было. Из донских казаков он, точно. Как может не умилять такой задушевный момент ?

А вообще кино, хоть и наполненное здоровым юмором, всё-таки трагичное и драматичное, откровенно говоря. Показан русский мужик, который может и не шибко грамотный, но за то с такой голубиной душой вкупе с внутренним идеологическим стержнем. Это вам не фунт изюму. Ну и конечно, женщина. Её измена, её предательство и раскаяние на смертном одре. А в перерывах мастер-класс по части соблазнения. Словом целый букет и набор всего женского коварства с внешней красотой, которая никак не может без оного. Фетин идеально проиллюстрировал богатый и могучий русский язык. Да, такие выражения сейчас вряд ли встретишь. Безусловно это кино наследие русской художественной культуры и самобытности.

10 из 10

Довольно тяжелое кино. Уже одно только начало, где грудного ребенка пытаются кормить лошадиным молоком, натолкнуло меня на мысль, что это кино будет жестким и тяжелым.

В начале фильма, Леонов, который играет главную роль, очень хорош. В какой раз я убеждаюсь в том, что он был очень талантливым актером. Но, чем ближе финал, тем все больше понимаешь, что Леонов…. Просто прекрасный актер! Выражения его лица, которое передает чувства страдания от предательства, разочарования, безвыходности, чуть ли не в прямом смысле слова рвёт душу на куски. На сердце становится безумно тяжело. Леонов блестяще передает эмоции и чувства!

Я очень сильно удивлен, что не слышал об этом фильме раньше. Это одна из лучших ролей Леонова, которую я видел!

Примечательно, что шолоховские «Донские рассказы», литературно не воспринимаемые иначе, как эскизы к его эпопее, экранизировались все — позже эпопеи герасимовской и потому неизбежно втянуты в мощное магнитное поле ее влияний. Авторы этих экранизаций и мыслей не имели соперничать с Герасимовым, напротив — добросовестно следовали установленным им канонам видения шолоховского мира и прочтения шолоховской сложнотканной прозы, стараясь держать заданную планку, но почти не смея развивать затронутых корифеем тем (а уж тем более вступать с ним в полемику), — скорее, наводя зум на те уголки его грандиозного кинематографического полотна, где он пробежался слишком уж галопом, не разворачиваясь, не вдаваясь в подробности. Результатом чего стало то, что авторы «Донской повести», «Нахалёнка», «Лазоревой степи» обеспечили главнейшему из тематических произведений своеобразную группу поддержки (без эпигонства — вышеуказанные фильмы все совершенно самоценны, ярки и интересны), создали вокруг Шолохова периода Гражданской некий общий кинематографический фон, — в определенном смысле, кстати, диссонирующий с писательскими замыслами автора «Донских рассказов». Воды «Тихого Дона» почти полностью вымыли из классических текстов кровь и вражду, в которых захлебываешься, читая «Родинку», «Шибалково семя», «Продкомиссара», «Жеребенка» — на молодого писателя, шагнувшего на экран, легли отблески его позднейшей зрелости.

В «Донской повести» помимо заявленных мотивов из «Шибалкова семени» и «Родинки» (со всех сторон обкусанной, сглаженной, намеренно оставленной без главного конфликта — нечаянного убийства сына-командира отцом-белоказаком) центральное место занимают прямые цитирования из «Тихого Дона» — блестящие примеры шолоховских диалога, юмора, перенесенной в текст мощности природных красок, какой-то сверхреалистичной, земной достоверности характеров. Собственно, эти цитирования (шутливая, с балагурством пополам перепалка «игреливой бабенки» Дарьи на телеге с «хохлом» Иваном Чубуковым, гарцующим подле, — типажом, взятом актером Борисом Новиковым прямо как есть из герасимовского шедевра, где он играл Митьку Коршунова; байки престарелых казаков о казачьем же происхождении Ильича; тригикомические попытки Шибалка накормить ребенка кобыльим молоком, весенние томления Дарьи у Дона, в которых Чурсина играет попеременно то «под Быстрицкую», то «под Хитяеву») понятийно и эстетически немало очеловечивают страшные истории братоубийств, женоубийств, детоубийств, легшие в основу фильма, придают им необходимую для восприятия человеком, живущим в мирное время, приземленность, вплетенность в ткань обыденной жизни, а потому — сложность и глубину.

Но сила «Донской повести», конечно, не только в умных заимствованиях из смежной классики. Исключительная режиссерская удача фильма — в гениальном подборе актеров на главные роли. Молоденькая Людмила Чурсина и особенно Евгений Леонов создают на скудном, в общем-то, материале, самостоятельно, без авторской помощи, совершенно шолоховские по яркости образы. Фетин сумел разглядеть в каждом из них тот актерский стержень, ту актерскую индивидуальность, которая и стала потом визитной карточкой каждого. Дарья Чурсиной поражает в первую очередь совершенно сногсшибательной женской силой и властью над мужчиной, какой-то первобытной (а может быть, мифологической?) сексуальностью, которой от нее пышет, как от печки. Едва двадцатилетняя Чурсина потрясающе убедительна во всех женских ипостасях: соблазнительницы, волнующей и баламутящей всю казачью сотню, хлопотливой и жадной будущей матери, инстинктивно вьющей птенцу гнездо, просветленной мадонны с новорожденным на руках, верной казачьей жены, прикипевшей душой к отцу своего ребенка, желающей уберечь и его и виноватой перед ним, бабы, черно, грубо-чувственно любящей, готовой на все за полюбовника-главаря банды. Дарья прекрасно осознает свою женскую силу, но умеет и понимать ее пределы. У нее своя правда — правда женщины из среды, где «хозяйствовать умели», желающей жить в довольстве, любить и рожать — и готовой бороться за это, ненавидеть, убивать, предавать. Но есть у нее и нечто, похожее на совесть, просыпающаяся перед лицом смерти, застваляющая ее открыться, — и нечто, похожее на гордость, не позволяющее ей и перед смертью каяться…

Образ же Леонова с дитятей на руках — это и просто дивное диво фильма. По мне — так его Шибалок стоит и Леднева, и Сарафанова. Нежный, добрый, податливый, домашний человек, «маманя» — таков его Яков-пулеметчик. Выбранный Дарье в конвойные, он, в уюте души своей, поначалу побаивается ее агрессивной женственности, стыдится ее авансов, стирает за нее белье, краснеет, видя ее пьяную, доступную. Его революционная преданность несомненна, но и «вражьи» Дарьины разговоры он легко ей прощает сначала за ее ласки, потом — в мыслях о будущем ребенке. То, что именно он, такой, как есть — привязчивый, любящий, по натуре безобидный, — вынужден убить мать своего ребенка, придает повествованию какой-то совсем уже надмирный трагизм. Иррациональность братоубийственной бойни сложно проиллюстрировать более доходчиво… Но особенно трогателен, щемящ и памятен Леонов в роли молодого отца — это несомненно. Его колдовство над кобылой с жеребенком, толстые, плохо слушающиеся пальцы его, мастерящие пеленки, ряд волшебных изменений его круглого, добродушного лица при взгляде на малютку — все это совершенно изумительно, как-то всему назло человечно, душевно, тепло, по-русски любовно-жалко без патетики и слезодавления, даже по-хорошему комично местами. Как там у Шолохова? — «Он у нас трошки из большевиков, кусаться — кусается, нечего греха таить, а слезу из него не вышибешь!..»

Несомненная, обязательная к просмотру классика,

10 из 10