А если это любовь? (1961)

Вчера, удалось посмотреть сразу два фильма — «А если это любовь?» и «Белые росы». Нет, сами эти фильмы я смотрел неоднократно, начиная с позднесоветского детства. Но вчера, что-то случилось, какая-то пелена упала с глаз, и я совершенно по другому увидел эти шедевры советского кинематографа.

Собственно, и тот, и другой фильм, объединяет одна тема, поглощение деревни городом, гибель патриархального сельского «мира», и новая жизнь вчерашних деревенских жителей в типовых панельных многоэтажках. И хотя фильмы разделяет 21 год, картина, созданная режиссёрами, настолько совпадает, что становится страшно.

Подчеркивают эту безжалостную поступь, урбанизации, истории любви, рассказанные в фильмах. Только в первом — это только зародившееся чувство, которому негде укрыться в бетонных джунглях новостроек, во-втором — эта же история любви, только разделённая на три, повзрослевшие версии. И закономерное отсутствие счастья. Ему просто неоткуда взяться. Как говорит герой Всеволода Санаева: «Я с вашей матерью не объяснялся, про любовь никакую там не говорил, а почти пятьдесят годов вместе душа в душу. А вы: любовь, любовь, сю-сю, ля-ля…». Такую же реплику может произнести и мать Ксении. Для которой мнение соседки, гораздо важнее мнения дочери. Все герои живут как положено (разве, что кроме героев Бориса в «Любви», и Васьки в «Белых росах»), и именно за это их бьют со всех сторон. За то, что не такие как все. Посмели пойти наперекор, и не хотят отступать от своего выбора. И готовы за него драться, и защищать его.

Самое страшное, что защищать свое счастье приходится от самых близких тебе людей. Мать Ксении, и Федос — типичные «патриархи», чьё мнение обжалованию не подлежит. Они старше, а значит умнее, и опытнее. И их слово — закон для семьи. Даже когда они ошибаются.

И такие ошибки обходятся очень дорого, аукаясь нам всю последующую жизнь. И не только людям. Может поэтому, у всех постсоветских стран, такая незавидная участь, что в детстве нас просто не научили любить?

9 из 10

Сегодня по телеканалу «Россия-Культура» крутили «А если это любовь?» (1962). Я с трудом вспомнил (и то не до конца) содержание фильма, а для того, чтобы вспомнить творческий путь Райзмана, пришлось заглянуть в советский Кинословарь (1986). Ему посвящена обстоятельная, редкая по своему большому объему статья словаря. И неспроста — все фильмы Райзмана в советское время были на слуху, редкий фильм прошёл незамеченным. Более того, каждый фильм представляется мне шагом вперед и вверх: от «Коммуниста» к «Времени желаний».

«… любовь?» предшествует «Коммунисту». Фильмы не лишен недостатков. Раздражает деление на «белых» и «чёрных,» одномерность, картонность некоторых персонажей. Раздражают перезрелые, а в отдельных случаях — и многоопытные актёры, которым приходится играть чистых, нетронутых, полусвятых школьников и школьниц в униформах и их любовь. Истории, подобные той, которая положена в основу сценария, теперь, наверное, случаются в четвёртом-пятом классах, а не в девятом. Вот только степень человеческой зрелости нынешних четвероклассников оставляет желать, как говорится.

Я отложил Кинословарь и ряд намеченных дел, довольно быстро втянулся и пересмотрел в очередной раз эту картину. Должен признать, что Райзману удалось сказать о мужской любви к женщине нечто важное, и важно, чтобы это слово было услышано и нашло поддержку у последующих поколений. В этом секрет того, почему фильм продолжает жить вне своего времени и, надеюсь, будет жить вечно.

8 из 10

Даже представить себе трудно, что в 1962 году сняли такую жизненную, реальную и суровую драму. Это история о старшеклассниках, которые полюбили друг друга на глазах у всех: одноклассников, школьных учителей, соседей и родителей. На их плечи упала тяжелая плита непонимания со стороны людей, зависти и откровенного ханжества. Боже, как страшно любить!

Я смотрела картину с придыханием, потому что никак не ожидала увидеть столь «взрослую» сторону отношений между героями Ксении и Бориса в то время. Хрущевская оттепель распространилась и на кинематограф. Также меня до глубины поразила сцена, снятая в заброшенном храме. Сами герои просто прекрасны и естественны. Невообразимая Жанна Прохоренко, знаменитая уже в те годы по фильму «Баллада о солдате» и новичок Игорь Пушкарев. Также в фильме одного из друзей Ксении и Бориса играет будущая звезда театра и кино — Андрей Миронов. С удовольствием смотрела на игру, с удовольствием переживала за них.

Я очень недовольна тем, что молодые влюбленные находились под неусыпным взором и гнетом общественного мнения. Конечно, это важно — не допустить ошибок в молодости, но и не допускать их совсем — нельзя. Иначе как научиться любить, отличать зерна от плевел, понимать, кто тебе друг, а кто за спиной пишет доносы? Только на личном опыте ты можешь выстроить систему принципов, которым будешь следовать всю жизнь.

Эта старая черно-белая картина и по сей день актуальна. Наступит время, когда мне самой нужно будет объяснить дочери, как нужно себя вести с молодым человеком, что позволительно, а что нет. И дай мне Бог проявить выдержку, понимание и мудрость. Я постараюсь всегда помнить о том, как я осуждала мать Ксении, и попробую принять в своем ребенке и ее чувства, и ее выбор. Картина нам об этом буквально «кричит»: дети имеют право на свободу, мы можем лишь координировать, но не лезть в их созревающие отношения.

Ксении Прохоренко не стало в 2011 году. На ее отпевание приехали только близкие и друзья. Так вот Игорь Пушкарев тоже был там. Это удивительно, когда мужчина всю свою жизнь носит в себе образ любимой, пусть даже их отношения развивались только на кинопленке.

Зрителю дается шанс самостоятельно ответить на вопрос, который служит названием картины. Да, а если это — любовь? Если это единственная любовь, которая больше никогда не повториться? Зритель, благодаря своему опыту и уже сформировавшимся жизненными взглядами может поставить утвердительный ответ: да, нет. К сожалению, я очень сомневаюсь, что картину будут смотреть подростки, но все же скажу, что и им необходимо ее оценить. Возможно, она научит их защищать свои чувства.

8 из 10

Много раз в жизни приходилось сталкиваться с мнениями вроде «Раньше трава была зеленее, у нашего поколения всё было лучше, у нас были ценности, не то, что у нынешних детей». Я рада, что наконец нашла фильм, в полной мере содержащий в себе то, что я обо всём этом думаю.

О каких ценностях идёт речь? О тех самых, которые позволяли соваться в чужую жизнь, распоряжаться ею по своим принципам и ни на секунду не сомневаться в своём решении, от которого, возможно, зависит судьба неокрепшего человека? О тех, где считалось приемлемым матери бить практически взрослую дочь на глазах у всего двора, даже ни в чём не разобравшись, а свой жестокий и бессмысленный поступок оправдывать аксиомой «мать лучше знает и желает добра»? О тех, где самые разнообразные сплетни о своих же соседях — это нормально? О тех самых, где можно читать чужие письма? Тех самых, в конце концов, где из пустяка раздувают проблему вселенских масштабов? Ведь всё, чего, по сути, боялась администрация школы, была подростковая беременность. Но, видимо, в их ценности также входило искать решения проблем путём запретов, а не какими-либо более действенными методами. Поговорить с ученицами хотя бы, для начала.

Это те самые ценности, которых так не хватает нынешнему поколению?

Отвечая на вопрос фильма: нет, это не любовь. Были её зачатки, была привязанность и взаимная симпатия, но всё ещё не любовь. Была бы любовь, Ксеня с Борисом не так быстро бы сломались под гнётом общественного мнения, которое при ближайшем рассмотрении оказывается мелочью, не стоящей переживаний, и это не то что я тут сейчас пишу, — Ксене это раза два в фильме сказали точно. Но это и есть самое страшное — общество на корню задушило простую невинную влюблённость. А ведь о ней так красиво сочинял Пушкин, о ней так хорошо написано в книжках, которые читают в тех же школах!

Жаль только, что в негласном своде правил поведения коммунистического социума об этом ничего нет. Жаль, что живой мир Ксени был беспощадно вытравлен из неё вместе со всеми чувствами, мечтами, и теперь дальнейшая жизнь её расписана пошагово до самой старости и ничего романтического в себе не предусматривает.

Прежде всего, хочется, безусловно, похвалить фильм — за блестящую режиссуру, актёрские работы — всё в лучших традициях золотого века отечественного кино. Фильм смотрится на одном дыхании, волнует и заставляет задуматься о многом.

Конечно, кто-то с высоты прожитых лет скажет (и будет прав), что любовь в школе это так несвоевременно, так некстати. Ведь молодым надо для начала выучиться, как-то встать на ноги — одним словом, стать человеком во всех смыслах. Да только в жизни, к сожалению, нередко бывает совсем наоборот, и первая любовь приходит задолго до наступления зрелости во всех прочих смыслах этого понятия.

Так что же со всем этим делать? Никто не даст рецепта на все времена и обстоятельства. Однако, думается мне, рождение нежного и глубокого чувства в душе подростка требует невероятного такта, мудрости, терпения и подлинной любви от старших. В фильме же всё совершенно наоборот, как, увы, нередко бывает и в реальной жизни. Единственными людьми, высказавшими правильные мысли, оказываются молодая учительница, да отец Бориса. Директор школы тоже кажется женщиной разумной, но как-то больно слабохарактерно ведёт она себя по отношению к явно зарвавшейся «немке». Вот уж кого с полным правом следовало бы выгнать из школы (за полную профнепригодность как педагога), а вовсе не ни в чём не повинных детей.

Впрочем, на жизненности сюжета как раз хотелось бы остановиться подробнее. Да, я не жил в 60-е годы, зато жили родители. Мама (как раз учившаяся в 60-е годы в школе) была крайне удивлена таким поворотом. Вспоминает как в её классе любовные записки не раз летали между партами, а учителя (в те годы и вправду славившиеся суровостью), подбирали их, но вместо раздувания никому не нужного скандала на пустом месте, только смеялись и, не читая, возвращали потерявшим. В фильме же «немка» нагнетает просто таки кошмарную атмосферу. Не берусь судить насколько типичен подобный поворот (сдаётся мне, что не очень). А вот реакция родителей в самую точку. Мать Ксении лупит дочь при всём дворе, опозорив при всех ни за что. Всё оборачивается скверно, но в жизни ещё и не такое бывало. Мама до сих пор вспоминает одну историю школьной любви, которая произошла не с ней, но стала известной всей школе лишь благодаря её крайне печальному концу — оба покончили с собой. В те годы это было как гром среди ясного неба. Но, опять таки, никакая не школа, никакой там комсомол их довели до этого, а собственные любящие родители. Насмерть залюбили, так сказать.

Так что, как бы там ни было, фильм поднимает тему важнейшую и актуальную на все времена. Не очень это здорово, когда у детей любовь не вовремя, но как с ней быть? Ведь это же любовь! Уж точно не так, как поступают взрослые в обсуждаемом фильме. И фильм, конечно, задаёт много вопросов, значительно меньше при этом давая ответов. А кто бы смог вот так сходу дать ответ, если это любовь? Хорошо бы посмотреть картину всем родителям и усвоить одну простую истину — твой сын/дочь не игрушка, с которой можно вытворять что угодно по принципу «хочу приласкаю, хочу с кашей съем», а живое страдающее существо, человек, к то тому же впервые в жизни полюбивший.

8 из 10

Начать эту рецензию мне бы хотелось с довольно неожиданного (в том числе и для меня самого) заявления. «А если это любовь?» — это один из самых страшных фильмов, виденных мною. Попробую объяснить, что я имею в виду. В детстве меня больше всего пугали «Дети кукурузы». Повзрослев я понял, что никакие страшилки не сравнятся с травлей человека обществом, с угнетением этим самым обществом личности и духа «отщепенца». Нет ничего страшнее, чем всеобщее осуждение, издевки, неприятие, непонимание.

Эта картина очень явственно показывает, что бывает с людьми, которых ломает система, — из них вытравливается все живое, все чистое, искреннее и личное, а на смену приходит общее коллективное сознание и желание «быть как все»: учиться, работать и ни о каких любовях даже не думать. Как страшна, как чудовищна эта промывка не только мозгов, но и души. После такой промывки человек становится безвольным, картонным, серым. И еще резче, еще суровее видится эта перемена человека на фоне другого, не поддавшегося, не сломленного, уцелевшего и спасшего в самом себе нежность, истинные идеалы, не позволившего другим умертвить свою душу.

Я очень удивлен тому, что этот фильм вообще разрешили к показу. То ли так силен уже был к тому времени авторитет режиссера Райзмана, то ли цензура просто не понимала того, что это кино — едва ли не сильнейший удар, который когда-либо наносил советский кинематограф по советской идеологии, то ли Райзман так умело и тонко упаковал эту ядерную бомбу в оболочку идеологической правильности, что те, кто оценивал и утверждал это кино, просто ничего не заметили, захлебнувшись от восторга по поводу того, какое идейно правильное и сознательно выведено в картине общество, порицающее любое проявление чувств, не согласованных с линией партии.

Если продолжать говорить о «страшности», то сцена с избиением матерью на глазах у всех дочери — одна из наиболее пугающих из числа тех, что я видел. А видел я многое: расчлененку, обнаженку, извращения и изощрения (чего только не видел, словом), но вот эти удары матери по щекам взрослой дочери перед лицом всего двора… у меня в этом месте все нутро сжалось в тугой ком, а к горлу подкатила тошнота. Здесь нет лакированной и прекрасной страны советов из «Девчат» и «Весны на заречной улице». Здесь только один голый акт убийства в человеке всего человеческого. У меня и сейчас дрожь по всему телу проходит, когда я только воскрешаю перед мысленным взором эту уродливую сцену.

Мне вспоминается программа «Временно доступен» со Львом Лещенко. Он там рассуждал о том, что то поколение обязано было пахать и свою «пахоту» сознавало, как фундамент для счастья будущих поколений — поколений своих детей и внуков. С этим можно согласиться. И мать, вроде бы искренне кающуюся перед Ксеней, тоже хочется понять — она одна пашет с утра до ночи на работе, чтобы прокормить и вырастить двух дочек. Понять-то можно, только сама мать, занятая этой «пахотой», никак не поймет, что настоящее счастье дочери не в том, чтобы сразу после школы успешно вступить ровно на ту же стезю — пахоты, пахоты, пахоты, приближающей светлую эру коммунизма.

Очень страшное, чудовищное просто кино, которое бьет одновременно и по мозгам и по сердцу.

10 из 10

P.S. Жанна Прохоренко — ангел. Андрей Миронов (кстати, первая роль!) такой интересный. Евгений Жариков — красавец.

В 60-е этот фильм вызвал острую полемику. Ведь в стране, где «не было секса», все только и занимались ежечасным строительством коммунизма. Счастливые лица, смотрящие с плакатов, салюты, первомайские демонстрации, «широка страна моя родная», заводы дымят, ученые запускают ракеты в Космос, удои молока превышают все разумные пределы, советский человек гордо шествует по планете, вызывая зависть у заокеанских бедняг, стонущих под пятой империализма и капитализма. И вдруг — что это? Откуда эти перекошенные ненавистью лица? И это — лицо матери? Советской матери, хлещущей по щекам свою дочь-комсомолку? Разве такое может быть? А это Учителя? Откуда этот нарост на теле советского образования, воспитывающего людей будущего, молодых строителей коммунизма?

Где мир улыбающихся людей? Где мир любви и дружбы, о котором говорили с экранов Рыбников и Харитонов, Румянцева и Гурченко, Орлова и Утесов, пели Кристаллинская и Хиль, Анофриев и Гуляев, Герман и Ведищева, писали Носов и Пантелеев, Бикчентаев и Воронкова, Сотник и Погодин, и мечтали — все? Где счастье? Ведь в этих книгах, фильмах, песнях — любят искренне и чисто, нежно и страстно! Пусть немного стеснительно и чуть-чуть инфантильно, но «так Пушкин влюблялся, должно быть!»

Почему же здесь любовью клеймят, как великим позором? Забрасывают камнями за поцелуи, мучают допросами, «выносят на обсуждение», откровенно и похабно грязными руками делают лоботомию первому, кристально чистому, честному юношескому чувству, выпалывают первые ростки любви!

И автором этого фильма-проблемы, фильма-предупреждения, фильма-вопроса, фильма-разоблачения был выдающийся советский художник Ю. Райзман. К тому времени — лауреат 6 сталинских премий, создатель «Коммуниста», программного фильма 50-х, обладатель премий Канн, Берлина, Карловых Вар. Возможно, именно поэтому ему было можно говорить правду. Ту самую правду о своих современниках, которая пряталась за стройные спины сладкоголосого ряда «Высот», «Весен на заречной улице», «Неподдающихся», «Карьер Димы Горина», «Трактористов», «Свинарок с пастухами» и др. пафосных лент. Райзман с высоты своего положения не боялся «мосфильмовских псов» — чиновников, которые резали каждую картину, если в ней что-то не соответствовало духу коммуниста и патриота. Ну, и помогла еще хрущевская оттепель, когда казалось, что наконец-то пришло время кардинальных перемен и говорить можно почти все.

Фильм вышел почти не испорченным, был просмотрен миллионами и до сих пор остается одним из любимейших советских картин. Он говорил с тем поколением на их языке; режиссер с мировым именем искренне проникся проблемами подростков, честно показал, что проблема отцов и детей и в новом обществе никуда не ушла, а, напротив, строится и растет вместе с новостройками, куда вселяются один за другим еще дикие, малограмотные, несмотря на все старания «ликбеза», закомплексованные от вековых предрассудков крестьяне, по привычке гнущие спину и мало отдающие отчет, для чего они это делают. Никуда не делся тысячелетний индивидуализм и эгоизм, он просто скрылся под маской морали, правил, принятых на веру с простодушностью папуаса, непоколебимых истин, в которых переплелись церковные догматы с ленинскими нравоучениями, идеализированные кумиры с нелепой обывательской «мудростью.»

Что страшного произошло? Просто любовь. А что? Уже вроде время. Ребятам по 16 лет. И любовь зачем-то нужно выстрадать! Сперва град насмешек одноклассников, потом учительский разбор, потом всеобщее порицание, вынесение проблемы во двор, на обозрение! Зачем? Как это глупо, мерзко! Оставаться индивидуалистом во всем, кроме как раз самого интимного, самого душевного. Общество с перевернутой моралью, в котором страшно не то, что любить, даже подумать о любви. Потому что любовь — это частное, мелкое. Что это по сравнению с грандиозностью планов великого будущего?!

Райзман в рамках абсолютного реализма, без всякой романтики и при этом ложного мелодраматизма снимает бинт, под которым кровоточит вековая рана непонимания, нежелания понять и принять в подростках людей, равноправных, имеющих право на мнение, на вопросы, ответы, на любовь. Вы строите новый мир? — спрашивает Райзман и показывает красивые светлые новостройки, а в этот новый мир тащите весь тот мусор, всю грязь, как будто старую трухлявую мебель из своего крепостного прошлого, в котором любовь была лишь в дамских романах, жили с нелюбимыми, а любить могли себе позволить только свободные художники, да психи вроде Дон Кихота. Даже объяснение в любви происходит в разрушенной церкви. Ничто не исчезло, никуда не делись века истории, нет никакого нового мира, есть только искусственно созданная жизнь. И уродливый призрак сталинизма, разрешающий любить только вождя, Родину, партию, коминтерн… но не такую мелочь, как человек…

Мальчик и девочка любят друг друга, и первая любовь не выдерживает столько грязи, плевков и оскалов! Да и какая выдержит? Но это только верхушка айсберга. Истинный драматический конфликт происходит здесь не столько между героями, сколько между ними и окружающей их средой, всем обществом, позволяющим появляться таким уродливым проявлениям людских страхов, мещанских комплексов и обывательских запретов. Именно в разоблачении этой среды художник достигает таких масштабов и глубины, что местечковая драма с почти деревенскими страстями поднялась до высот шекспировской трагедии.

Только герои Райзмана обречены жить. Девочке навсегда отбили охоту любить, а мальчик — свалит на какую-нибудь очередную суперстройку. Двойная, ханжеская мораль, лицемерие, ложь во всем, грязные интриги, подозрения, недоверие к своим собственным детям, важность некоего «общественного мнения», превращающегося в доминанту обывательского существования — вот с чем мы идем строить «новый мир»!

Райзман предельно жесток в своих оценках, иногда не совсем справедлив, но он ни разу не нарушил жизненную логику. Фильм сделан не ради жалости к двум влюбленным, он сделан для вопроса «Ну? Узнаете? Может, рановато идти в коммунизм? Может, рано гнаться за Америкой? Ведь в своем двое куча мусора и с ней нужно что-то делать!», он сделан для факта: «Мы сами портим своих детей! Мы сами зарубаем все хорошее, что в них стараемся взрастить! Мы учим их любви и сами отказываем им в праве на любовь.»

Старая советская беда — счастливое общество по-отдельности несчастных людей. Где только отрешившись от мирской жизни, отказавшись от чувств, почти став монашкой (ой не зря там сцена в церкви) можно встать в строй. Где в обществе яростных поборников морали каждый учитель, каждый человек трясется только за свою шкуру — «кабы чего не вышло не того». Думаете, старой директрисе не жаль детей? Жаль, но — не дай бог чего — и три шкуры спущены и место потеряно. Любовь? Любовь здесь только у детей. Взрослым лжецам просто спокойнее, когда они делают вид, что начеку. Тиски необходимости изображать заинтересованность в других были слишком сильны. И любви в этом обществе нет места. «Я буду счастлива и без любви» — сказала Ксения.

9 из 10

Вот какая основная мысль прослеживается в фильме Юлия Райзмана. И несмотря на то, что в наше время десятиклассников за раннюю любовь уже не стыдят (скорее стыдят за ее отсутствие), фильм не утратил актуальности и поныне. Напротив — он ее еще приобрел. Это не фильм про Советский Союз, не фильм про конкретный политический строй, и даже не фильм про любовь. Любовь в фильме должна быть в принципе, как и в любом другом произведении искусства. В фильме «А если это любовь?» на первое место выходит иерархия. Высший слой сует нос в дела низшего слоя, по той причине, что от действий низшего слоя — не важно, плохие они или хорошие — зависит их благополучие и престиж.

Фильм задает вопросы. Что же это за мир, в котором учителя, которые действительно разучились любить по-настоящему, найдя письмо, написанное человеком, по-настоящему любящим, начинают проводить большое расследование? Что это за мир, в котором мать сначала хочет навязать новорожденной дочери свою веру, основным принципам которой она не следует абсолютно, а вырастив, прилюдно избивает ее? Что это за мир, в котором грозят исключить из школы поддавшихся на провокации, а не провокаторов? Что это за мир?! Да это мир, в котором мы до сих пор живем, только декларируемые приоритеты несколько сменились. Реальные же приоритеты людей все те же — обеспеченность, репутация, сотворение себе подобных. Любви же нет ни там, ни там. Отнюдь не угроза чести школы и коммунистическому строю страшит директора! Отнюдь не за уход дочери от общепринятого мать распускает руки! Люди, не способные полюбить, а способные лишь лицемерить, будут всегда завидовать людям, которые полюбить способны. Их страшит, что любовь Бориса и Ксени может стать настоящей, а не то, что Ксеня может забеременеть. Фильм вышел в 1961 году, был очень актуален, обсуждаем и посещаем, а уже в 1964 было максимальное за всю историю нашей страны число абортов. Репродуктивная проблема не страшит общество. Страшит то, на что оно не способно — настоящая любовь. Поэтому любящего человека надо морально сломать, сделав вид, что трудишься ради его же блага. Сломленный человек любить не будет.

И диалоги одноклассников наших героев между собой… Они сами удивляются — отчего же все так взъярились? Кстати, прослеживается момент, что персонаж Андрея Миронова (кстати, первая его роль), которого бы за его провокацию следовало бы примерно наказать, сам не прочь завести любовные отношения с кем-нибудь из симпатичных одноклассниц. Но он подчиняющийся человек, он станет жить по тем законам, которые диктует иерархия.

Грузовики, постоянно мешающие школьникам переходить дорогу, символизируют тяжеловесность и неповоротливость иерархии, неспособность сделать ни одного человека счастливым и при этом идею (декларируемую) осчастливить всех. Люди создают новую технику, стремятся построить новый мир. И сами уподобляются технике, лишая себя всего человечного. И зачем нужно счастье людям, которые убили в себе все людское?..

Посмотрев этот фильм, я подумала, как жаль! Жаль детей. Так глупо и жестоко загубили их первое чувство!

Странное впечатление у меня сложилось от тогдашнего общества — какая мотивация была у людей создавать семьи? Расчет что ли? Но какой? Все живут одинаково! Может быть, быть как все? Не выделяться из стаи? А то заклюют, как заклевали Ксению…

Борис оказался сильнее, как человек, как мужчина. Понравилось, как он заступился за Ксению когда их вызвали к директору. Защищал. А вот она его не защитила, не осталась рядом с ним. Мне кажется, этот момент знаковый для фильма — тут начинается ее слом.

Этот фильм мне посоветовала посмотреть мама, сказала Юлий Райзман — твое, он говорил о том, что тебя волнует, и не только тебя. Мама, ты бы только знала, как я люблю тебя! Благодаря тебе «Мост Ватерлоо» и «Дикая собака динго» для меня не пустой звук! Спасибо, дорогая!

Хорошее кино, хотя и жестокое, люди словно забыли любить — забыли, что они тоже любили, кто уж как был способен! Письмо Бориса… мужчиной, который способен писать такие письма, нужно дорожить! Мне кажется, рядом с таким человеком будни никогда не потеряли бы свое очарование! Жаль, что мы не ценим это чувство, Любовь! Не понимаем, как оно необходимо нам! Мы, возможно, поймем это только потом, как может быть, поняла бы Ксения — с годами.

Поразило смущение людей перед их любовью, у одних растерянность, а у других (мать Ксении) бешенство. С одной стороны я могу понять ее, мать, простая женщина, что она видела в своей жизни… Но, она женщина, она пожила, для того, чтобы не сделать такую ошибку как надавать пощечин своей дочери на глазах у всех. Какой смысл просить прощения? Хотя зашевелилось в душе что-то, какое-то понимание, что не права, что не так нужно было… воспитывать. Душа то ребенка ранена. Мне кажется, такое не простить, даже если хочешь переступить свою обиду потому, что это мать…

Училка немецкого… дааа… она даже не поняла, что она сделала!!! Не ощутила своей вины, ведь это ее чертова педагогическая самоуверенность позволила ей судить ближнего своего! Крыса одним словом. Жаль мне таких как она. Человеки подобные ей так уверены в своей правоте! Блевать тянет! Встречала таких.

Жаль, что Ксения сломалась, Бориса жаль, хотя он сильный, он будет двигаться дальше, а она так и будет всю жизнь подстраиваться под других…

Живо все, очень… Сегодня вспоминала свою историю. Конец 80-х. Такая же любовь в 16 лет. Такая же ненависть и неприятие со стороны близких и родных людей… Конечно, нет травли со стороны школы, друзей. Поменялись взгляды и интерес к личной жизни соседей перестал быть таким острым: других событий хватало.

«Вам и не снилось…», «Валентин и Валентина»… ну, и «Ромео и Джульетта», конечно — старые как мир истории и прекрасные фильмы.

Но, пролистав свои воспоминания, получила картинку именно этого. Щемящее чувство одиночества, пустоты, выброшенности из общей жизни в этой картине переданы феноменально. Именно в то время, когда любишь! Когда мир расцветает и наполняется неизвестными до этого звуками и красками!

Один единственный вопрос. За что?…

Зависть, глупость, короткая память, нежелание понять, страх. Большой сильный мир этим встретил двух ребят. Все заняты: им не до детей, которые выбились из колеи…

И из влюбленной девочки остается нечто, могущее ходить на работу и передвигать ноги в правильном направлении. Как из киносказки»… что воля, что неволя — все одно…»

Неумение дарить любовь и радоваться ее присутствию в других… Грустно..

Фильм сильный. Про жизнь.

Я сегодня задумалась — как жили наши мамы и бабушки при СССР? И что в то время считалось моралью?

Поводом стал очень жестокий фильм Юлия Райзмана о первой любви «А если это любовь?» Не ожидала такого от советского кино. Испытала искреннее возмущение поколением «взрослых».

В каком же моральном коллапсе жили наши родители, если весь мир ополчился против двух несчастных влюбленных школьников, которые и целовались-то один всего раз в щечку, и о любви своей вслух говорить боялись — писали письма. Весь фильм два запуганных подростка бегут от толпы — учителей, соседей, одноклассников, собственных родителей и даже дворовых мальчишек, метающих им в спины молнии насмешек. А все потому, что имели неосторожность слишком рано полюбить друг друга и — о ужас! — обронить лист любовного послания.

За прогулку с мальчиком в лес соседи за глаза называют Ксеню шлюхой, а мать дает тумаков перед толпой. Это как же выстоять хрупкой девушке, когда про ее «стыд» знают все вокруг и все показывают пальцем? И она сломалась.

Какую же «работу» провела над дочерью озлобленная на жизнь одинокая мать, что Ксеня в конце фильма похожа на полуробота-получеловека, который расчертил себе жизнь: школа — институт — работа. И по-человечески больно за нее — Борис очень цельная натура, cтал бы отличным, верным мужем. И станет кому-то — но не героине…

Жалко ребят, родившихся в стране и обществе «высокой морали», где первая любовь прибабахнула печатью позора.

10 из 10

Только что посмотрел фильм. Очень даже жизненно. Смысл, по-моему, в столкновении традиционалистской косной деревенской морали с эмансипационными тенденциями урбанизации. Интересно то, что происходит все это в СССР начала 1960-х — как раз тогда, когда города быстро заполнялись деревенскими, которые вносили в новые бескорневые города свои предрассудки. Весь этот социальный процесс показан Райзманом блестяще.

Характерно то, что сами эти люди существуют неосознанно, не пытаясь проанализировать истоки собственных представлений. То, что мама Ксении, простая неквалифицированная работница, такова, неудивительно. А вот то, что рефлексия явно чужда и учителям, уже гораздо показательнее. Это — итог той ускоренной модернизации, которую прошла страна в 1920—1960-е.

И вот что выходит: мальчик с девочкой (великовозрастные — уже и половозрелые, уже и полками можно командовать, как Гайдар, и детей рожать, и замуж выходить — по Семейному кодексу Италии девушки могут с 14 лет, юноши жениться — с 16) прогуляли уроки, ушли в лес, их кто-то увидел, а двор-то пятиэтажек общий — тут же всем стало известно, ну и поехало: мама начинает бить прилюдно дочуру — ну как же — позор-то какой!

А дальше «помощь» начинают оказывать пе(или пи?)дагоги, вызывая на ковер страшных злодеев. Училка немецкого мотивирует это необходимостью профилактики: «В Березовской школе 9-классница родила!» Ой-ой-ой, какой кошмар, мир обрушился просто! (Учитывая, что той «девочке» лет 15—16, что ж тут кошмарного? Как же эти люди «Войну и мир» преподают, где мать Наташи Ростовой в 13 вышла замуж? Как же они все это объясняют здоровым лбам на уроках? Андрей Миронов, играющий старшеклассника-болвана, спровоцировавшего утечку информации, выглядит особенно забавно — на нем просто пахать надо, а он все дитятко, все школьник — эпизод с папироской в зубах «шкилета» как раз иронически и обыгрывает это миропонимание: что 16 лет, что 8 — всё «детки, несмышленыши», нуждающиеся в опеке и руководстве «взрослых» (пусть они сами и нерефлектирующие истуканы).

Социологически точно (как обычно у него) Райзман противопоставляет несчастным школьникам молодых рабочих, ровесников наших «пионэров» — вероятно, они после 7-го класса пошли на завод и доучиваются в вечерней школе — и они гораздо самостоятельней и уверенней в себе, и трудно представить, что их кто-то «лечит» так же прямолинейно.

Двусмысленное положение «взрослых детей» доводит героиню Жанны Прохоренко до попытки самоубийства (кстати, удивительно внешнее сходство актрисы ХХХ-жанра Риты Фалтояно с молодой Прохоренко).

Кончается все, как водится, в духе высмеянного Довлатовым «открытого финала»: «И он долго-долго смотрел Ксении вслед». Но это, видимо, объективная трудность художника, ждущего продолжения во внеэкранной реальности — конфликт пока не разрешен в ней самой — и разрешится уже в наше время сексуальной «вседозволенности» и распада «традиционной» (сельской) морали.

Эпизод в заброшенной церкви, где происходит первое любовное объяснение героев, мною не был понят: то ли Райзман издевается (но непохоже), то ли намек на «вечные ценности» — пред лицом Господа «обручились» (режиссер, кстати, будучи удостоен 6-ти (!) Сталинских премий, будучи Героем Соцтруда и прочая, членом КПСС так и не стал — так что такие мотивы ему не «противопоказаны»). Но вот лично я смысла эпизода не понял.

Резюме: прекрасный фильм, который и через 47 лет смотрится с немалым интересом, картина настоящего мастера, классика советского кинематографа.

8 из 10

В своё время этот фильм вызвал массу споров среди кинокритиков. Основная претензия — неубедительные характеры главных героев и, особенно, главной героини — Ксении (Жанна Прохоренко), не сумевшей отстоять свою любовь. Даже можно сказать, не понятно любит ли Ксения Бориса… Кажется, она так и не смогла разобраться в своих чувствах. И если Борис действительно готов страдать и бороться ЗА СВОЮ ЛЮБОВЬ, то образ Ксении воспринимается скорее, как случайная жертва сплетен и ханжества соседей и учителей.

Вот так. Об идее фильма, сценарии, характерах героев можно спорить и теперь, но для нас, современных зрителей, и особенно тех, кто интересуется и увлекается советским кинематографом, ценность этой картины — в другом. В прекрасно созданных образах второстепенных героев — матери и бабушки Ксении, учительницы немецкого языка, старушки-директрисы, соседей, особенно «женщины с тазом» и даже эпизодических героев, например, бабке в приёмной директора, рассказывающей, как озорник-внук сунул «шкилету» папироску в зубы…

Благодаря талантливейшей игре актёров получились очень правдивые, очень жизненные и даже колоритные персонажи. И, конечно же, прекрасные сцены с яркими, запоминающимися диалогами! Чего, например, стоит сцена во дворе (пусть даже немного утрированная), где соседи обсуждают Ксению… Или разборка у директрисы, или разговор Ксении с матерью…

Именно благодаря всему этому фильм смотрится с удовольствием и, подобно другим шедеврам советского кинематографа, его можно пересматривать по многу раз.

9 из 10