Я — негр (1958)

«Я — негр», фильм предвещающий совсем уже классическую ленту Руша «Хроника одного лента», помимо прочего повлиявший на становление африканского кинематографа и прекрасно демонстрирующий минусы и плюсы принципов «синема верите», создателем которых Руш и стал.

Личность режиссера вообще интересна. За пределами киноискусства он профессиональный этнограф, систематизировавший метод кинематографической фиксации материала. Обращение к самым первым страницам постколониальной действительности во времена массового обретения независимости бывших африканских (и не только) колоний, потому закономерно. Фильм интересен не тем, что он показывает Африку конца 1970-х, в этом смысла мало, а как он демонстрирует новое, медленно расстающееся со старым. Вроде бы перед нами независимый регион, но все в нем напоминает о прошлом. Сам город делится на три зоны: самую раннюю, европейский деловой квартал и самые новые трущобы Трейшвилля, в которых и обитают протагонисты фильма. Их отношение к миру чем-то напоминает карго-культ и эклектику, более знакомую по Гонконгу, когда твое происхождение и влияние другой культуры образуют странную смесь. Герои фильма разыгрывают свою жизнь. Это один из принципов режиссера — принцип импровизации перед камерой. Он не статично наблюдает за реальностью, а позволяет ей некоторым образом состояться как образ, поэтому назвать «Я — негр» стопроцентно документальным фильмом нельзя. Он снят как документальный, но вот его герои ведут себя по законам игровым. Одни сцены каждодневны, потому и кажется, что это сама действительность. Но другие откровенно разыграны, да и озвучка фильма показательна: герои-актеры не проговаривают заученный текст, но опять же импровизируют по поводу происходящего на экране. Самое интересное, что коренные африканцы выбирают себе для фильма специальные американизированные прозвища, так как один из них грезит боксом, а второй и вовсе представляет себя агентом американской разведки, как он себе может представить агента, конечно. Получается любопытный эффект. Новая африканская культура никак не возврат к «корням». Нарезанные в суматохе территории, границы которых никак не совпадают с историческим расселением народов, получают другую возможность, как бы заново, после перезагрузки, включаясь в контуры мира, совершенно готового к глобализму, ведь там где есть крупный город, есть город любой. Герои Руша, которые ходят в клубы, танцуют под модные ритмы и пьют пиво по забегаловкам, лейтмотивно завидуя всем тем, у кого есть деньги на более изысканные и престижные развлечения, — не такие уж аутентичные жители. Понятно, что культура большого города, информационно подключенного к совсем другим потокам, нежели неглубокие речки на родине главных героев, совершенно точно влияет на них преимущественным образом.

Метод Руша в чем-то противоположен методу Вертова. Вертов со своим киноглазом скорее «вуайерист». Ему неинтересна личность, человек лишь часть нового социалистического мира, главный же герой Вертова — сама камера. Руш скорее «эксгибиционист», его фильм антропоцентричен, но герои, пытаясь скрыть за жалкими массовокультурными тряпками истинное убожество своих одежд, лишь разоблачают свою приверженность к унифицированным ценностям современного мира. Поэтому в данном фильме режиссер скорее не политичен (мы привыкли видеть Африку на экране именно в мифологическом образе континента, «сбрасывающего с себя цепи колониализма»), а социален. Колониализм ушел как внешняя структура, система управления, но глубоко сидит в сознании тех, кто предпочитает назвать себя англоязычным именем и продемонстрировать «цивилизованные» привычки, несмотря на скудость существования. А вот дальше Руш не делает никакого определенного вывода, скорее фиксирует тот не слишком продолжительный момент, когда развитие африканских стран еще не вступило в фазу реконструкторскую, но это уже совсем другая истормя.