Париж принадлежит нам (1958)

10 вечера. Холлс-стрит. Приют. Подвыпившая компания спешит в ближайший кабачок. Да, ну их! Там и оставим. Хай!

Пригород Парижа. Пред маем. Голлисткое правительство упорядочивает естественные тенденции капитализма, еще больше подрывая национальную экономику.

Марина Влади повернула голову направо,

Марина Влади повернула голову налево,

и это ничего не значит.

Это будет потом, а тогда:

Новые волны только зарождались, их еще не выбрасывало на лазурный берег, не ждали их и распростертые объятия. Все это будет потом.

А пока…

Вирус театральности поразивший Риветта, оказался заразен:

Пьеска!.

Действующие лица:

Американка — она русская по происхождению, но Virginia ее прельстила — ночною мглою.

Ирокез — когда в место горячих североамериканских прерий, сибирская стужа — остается только смеяться.

Мадлен — вслед за Аненербе ищет Дзен.

Действие первое. И единственное.

Среди окутанных паутиной канцелярских кушеток, байлаорой танцует Американка, греется футболом Ирокез, в ожидании благодушных речей стынет Мадлен.

Американка. (72 удара в минуту) «Париж принадлежит нам» фактически можно считать первым фильмом новой волны. Только из-за финансовых проблем, он вышел позже дебютов Годара, Ромера, Шаброля. Снимался целый год. По рассказам участников съемок, между началом и концом отдельных сцен, проходили месяцы. Сценарий переписывался на ходу, подстраивался под приходящих и уходящих актеров. Сам фильм, снимался на обрезках чужой пленки, а проблемы с осветительными приборами решались разными ухищрениями, из-за которых съемочной группе иногда приходилось объясняться с полицией. Возможно, в виду подобных трудностей и сформировался талант Риветта-импровизатора, умевшего: разрозненные, а иногда — неожиданно взявшиеся сцены — органично ввести в фильм.

Ирокез. ЛОЛ. Риветту, переписать сценарий на ходу, раз плюнуть. Поющие романсы финансы, сподвигли его на критику французского кинопроизводства — этих киномаркитантов, деревянной ложкой медленно убивающих любое оригинальное начинание, даже если сами купят нестандартную авторскую идею — все равно загубят, а деньги выделят только на шаблонные вебдванольные аттракционы. «Як шо», к ним — Риветт, отсылает упоминанием в фильме «строгого дядюшки» Буало -сгенерировавшего рад догм и строгих правил, которым должно подчиняться искусство: в том числе театр и кино.

Мадлен. Бетти Шнайдер и Француаз Прево прекрасны в своих антонимичных образах — чувственной простушки Анне и холодной расчетливой Терри.

Американка (72 удара в минуту) В творчестве Риветта два центральных мотива: театр и заговор. В «Париж принадлежит нам» оба явственно проступают. Театр — как аллегория кинематографа, которому присваиваются его пороки. Заговор у Риветта разноуровневый: от глобального до бытового. Он есть, либо его нет — хотя сам Риветт склонялся к первому варианту. Но, однозначно в фильме — это не показывал. Антагонистическая двойственность — проступает сразу же: когда, после названия фильма — «Париж принадлежит нам», появляется эпиграф, поэта-социалиста Пеги — «Париж никому не принадлежит».

Ирокез. Любил, дядя, двойное дно!… А вообще, если глобально по теме беседы: то об отношении Риветта к театру, хорошо написал Жиль Делез в эссе «Три круга Риветта» — «Проект Риветта — кинематограф, который противостоит театральности того театра, реальность которого взята из мира, который стал фальшивым, — кинематограф Риветта спасает от театра и заговоров, угрожающих уничтожением».

Мадлен. И, просто браво, Даниэль Кроэм — играющий Филиппа, практически держащего на себе интригу: безумец либо правдовещатель? Джани Эспозито — без комментариев, он не вероятно органичен в роли режиссера Жерара. Да, и все актерские работы в фильме просто на загляденье.

Американка.(72 удара в минуту) Риветту удалось уловить современную ему действительность — назревание протестных настроений которые выльются в май 68-го, как и его «красную» окраску. Социальный подтекст — где за послевоенным бытом Парижа, показанного с неожиданных ракурсов разноплановых городских пейзажей — четко проступает: начавшееся классовое расслоение и монополистическое построение экономики.

Ирокез. Эх, в горемычных противоречиях капиталистической системы изначально заложены: «маи», «майданы», «октябри»… Что, мне нравится в Риветте — так это, как он задорно рвет шаблоны киноязыка. Не только в изображении, и в постановке сцен — тут и диалоги — будто Кафка с Плотоновым писали. У Риветта сам фильм, в зависимости от контекста, интерпретации деталей (иногда обретающих собственную коннотацию) может приобретать различные значения. Тут, есть что-то близкое к «деконструкции» Деррида, хотя в его формально-болтологической философии и нет «смыслов»… Вообще, для постмодернистов смысл — ругательное слово… Надоели мне эти формы и содержания…

Мадлен (с досадой). А мне фильм показался аскетично-хамским…

Ирокез (хе-хе). У Вас длинный синдром, сначала хвалите, а потом предъявы — вообще с потолка.

Американка. (Wow!) Wow! Wow! Wow! Замечательный, умный фильм. Жаль, что не оцененный современниками по достоинству…

Французский сецессион тогда только набирал силу…

Он тоже взялся из Быков Солнца, бродивших средь канцелярских кушеток…

А сейчас:

Марина Влади повернула голову налево,

Марина Влади повернула голову направо,

и если ее зовут Жульетт Жансон и на ней

темно-синий свитер с двумя полосками,

то это по прежнему, ничего не значит…

P.S. Памяти Жака Риветта. MEMORIA 2016

8 из 10