Вечер шутов (1953)

А кошка-то сыграла лучше всех!

Шучу, конечно. Сыграли все безупречно. А уж Харриет Андерсон каждой своей работой бьёт меня наповал в самое сердце, и всё больнее и больнее. Меня прямо сводит с ума её брутально-грубоватая естественность при всей внешней хрупкости и миловидности. Наверное, такими могли быть дерзкие подруги древних викингов.

Фильм такой… феллиниевский (хотя Бергман, естественно, не нуждается в поощрительных сравнениях!), и не только потому, что здесь всякие арлекины-коломбины, а по посылу своему феллиниевский. Обычно об этом фильме пишут как о крайне трагичном, почему-то не замечая в конце знаменитую «улыбку Кабирии». Улыбку человека, всё потерявшего, но — улыбающегося! Идущего по жизни налегке, но — идущего! Причём, для героев Бергмана ситуация даже менее трагична, чем для Кабирии. У той рухнула мечта, эти же просто преодолели кризис. Та — лишилась всего, эти — остались при своём. Их неудачная попытка обрести бюргерскую основательность и стабильность только сблизила их.

Мне хочется думать, что не принудительно сблизила. Что Анна и Альберт просто подустали от своей неустроенной жизни. Рано или поздно от жизни устают все — от устроенной тоже. Но этот тяжёлый момент их жизни выявил главное: они по-настоящему близки и нужны друг другу. Недаром же в начале фильма нам показывают, как заботливо Альберт укутывает Анну одеялом. Нет, не безысходностью они связаны! В их, таких вроде бы неподходящих друг другу, телах живут истинно родственные души. Но на мгновение бес попутал их обоих, бес уныния. Они устали. Они отдохнут. Вместе. А их кочевая жизнь… «О ком жалеть? — Ведь каждый в мире странник», как сказал Поэт.

И всё-таки, как от кошки добились нужных эмоций?! Ведь на её мордашке — стопроцентное осознание ситуации и сопереживание хозяевам!

9 из 10

В своем труде «Или-или» Кьеркегор выделяет три стадии человеческого существования: эстетическую, этическую и религиозную, если первую характеризует привязанность к повседневным чувственным удовольствиям (не зря человека на этой стадии мыслитель называет «рабом минуты» и предельным воплощением такой жизни выступает Нерон), то на второй человек совершает своего рода «выбор выбора», признается разделение добра и зла, чего нет на первой стадии, где человек погрязает в неартикулированном, неотрефлектированном эротизме (выражением жизни на этической стадии выступают терзания Дон Жуана), наконец, на религиозной стадии выбирается служение Богу, даже готовность преступить человеческие этические законы (образом такого существования становится ветхозаветный Авраам).

Бергман полностью посвятил исследованию терзаний третьей стадии одну из самых известных своих картин «Седьмая печать», а первым двум — «Вечер шутов», ленту, которая несколько стилистически устарела спустя годы, что с фильмами мэтра происходит не часто, но все равно заслуживает нашего внимания. Как пишет Лурселль: «Для Бергмана это очередной образ семейного ада на двоих, раскрытый в стиле тяжеловесного барокко, с назойливой театральностью и довольно замшелым экспрессионизмом». С подобной характеристикой трудно не согласится, в отличие от бесспорных шедевров Бергмана, эта лента порой скучна и занудна, особенно, когда описывает повседневную жизнь бродячего цирка.

Однако, это осознанный ход со стороны режиссера — ведь для любого экзистенциалиста быт — это ад, в котором умирает, затухает человеческое существование, он всегда оценивается философами и художниками этого направления как явление сугубо негативное, бездна экзистенции раскрывается во внебытовых ситуациях переживания близости смерти, страха, любовного томления. Герои «Вечера шутов» (несмотря на обилие персонажей конфликт сосредоточен в треугольнике Альберт-Анна-Франц) много разглагольствуют о жизни, прожитой зря, их монологи решены постановщиком в присущей ему эмоциональной беспощадности к зрителю и героям, они психологически истязают друг друга и себя самих мыслями о тщетности существования.

В этой картине Берман, как и в большинстве своих прошлых и будущих лент (за исключением, может быть лишь «Змеиного яйца»), игнорирует социальный фон, сосредотачиваясь на вневременных конфликтах. Герои мечутся между эстетической и этической стадиями, признавая проблему, но оказываясь не в состоянии изменить свою жизнь. Франц выступает в образе искусителя, вынуждая Анну изменить Альберту, но чувственность уже приелась героям и уже не приносит радости, они готовы признать существования добра и зла, но слишком запутались, чтобы видеть мир в черно-белых этических тонах.

Лурселль справедливо утверждает, что «унижение — главная тема фильма», героев, как и клоуна во вставной новелле на пляже, постоянно оскорбляют, над ними насмехаются, их не ставят ни во что, они срываются друг на друге, истязают, мучают то, что они больше всего любят. Экзистенция через требования совести, через приоткрывающийся мрак неизбежного взывает к переменам, но они возможны лишь тогда, когда выбор между добром и злом состоялся, когда человек совершает по словам Карла Барта «прыжок веры». Герои же «Вечера шутов» топчутся на месте, будучи к этому неспособны.

Можно смело утверждать, что эта картина удалась Бергману лишь частично, ведь перед нами монофильм, в котором ставится лишь одна проблема, он концептуально целостен, продуман, в какой-то смысле даже совершенен, но ему не хватает богатства проблематики, он тематически беден, одномерен. Кьеркегоровский экзистенциализм здесь еще лишен своей главной, религиозной составляющей, но связь с философской проблематикой датского мыслителя уже очевидна.

Этот фильм Ингмара Бергмана, кроме непосредственно художественных достоинств интересен тем, что именно в нем, на тот момент 35-летний постановщик, сформулировал для самого себя личное творческое кредо. Основные лейтмотивы фильмографии Бергмана находят в «Вечере Шутов» образное воплощение в, на первый взгляд, контрастирующих героях. Это циркачи Альберт и Анна. Первый — хозяин загнивающего цирка, вторая — его любовница. Важной, опять-таки, символически, фигурой в их отношениях является клоун Фрост — не то Пьеро, не то Арлекин. Противопоставляются им театральный актер Франс и директор театра, у которого циркачи просят в долг костюмы перед выступлением в родном городе.

Фильм начинается ретроспективно, стилизацией под атмосферу начала века, одновременно напоминая дискомфортный сон о личных комплексах, фильм ужасов и бульварную зарисовку самородков, катавших «синематограф», в качестве аттракциона наравне с четвероногими женщинами и шоу карликов.

Таким образом, задается концептуальная траектория сюжета. На протяжении его развития, мы будем наблюдать, как театр и цирк, два мира, воплощающих крайности одной плоскости, будут постепенно сдвигаться с полюсов к контрапункту. Это очень типично для Бергмана. При всей возвышенности его драматургии, его герои, сколь бы ни были утончены, сталкиваются с крайними проявлениями своей натуры: это дикие инстинкты, родом прямиком из подсознания, жажда разрушения, направленная вовне и вовнутрь. Также как и Альберт с Анной, они оказываются на обочине жизни. Разница лишь в том, что для циркачей это реальность буквальная (для нас же именно что символическая), а для Бергмановских буржуа — психическая, зафиксированная на уровне субъективного ощущения.

И так же как поздние герои режиссера, Альберт и Анна не могут забыть себя, живя сытой жизнью в физическом комфорте. Обыденность проходит в «Вечере шутов» тонкой полоской, по которой не могут и пару шагов ступить колоритные герои. Успокоение в бытовых мелочах для Бергмана раз и навсегда становится иллюзией, в разы более эфемерной, чем самый обрывочный сон. Таким образом, цирк воплощает созидательное начало режиссера, мятежный творческий дух, вечно скитающийся по бескрайним ландшафтам сновидений и размышлений. Кроме того, это, конечно и фарс бытия, злая карикатура на закомплексованного обывателя, не способного разобраться в себе. Остракизм со стороны социума для героев Бергмана это и вовсе закономерность. В лучшем случае они самоизолированы, в худшем — порицаются и преследуются. Клоун Фрост это еще один архетип, скорее уже коллективный в своей амбивалентности — он олицетворяет память о трагической участи, лежащей печатью на судьбе персонажей. Но трагедия не ломает его — поэтому Фрост выполняет и конструктивную роль баланса в психологическом самоощущении Альберта, появляясь каждый раз в самый критический для того момент.

Одним словом это все можно охарактеризовать как настоящую «карнавализацию» по Бахтину. Цирк для Бергмана, что абсолютно логично, это первооснова. Это те самые инстинкты, рвущиеся наружу, первобытная тоска и мифологическая жертвенность. Но все-таки это лишь первый слой. После того, как цирк наведывается на территорию театра, тот потом наносит ответный визит. Обнаруживаются общие черты. Интересно, что связь между цирком и театром осуществляется через Анну, то есть, аниму, творческое начало, на двух уровнях — сексуальном и сублимированном, непосредственно творческом. Девушка самых нестрогих правил, не имеющая ни воспитания, ни других навыков, кроме как в роли «прекрасной наездницы» вдруг преподает актеру настоящий урок профессиональной игры. И неудивительно, что кончается все открытой конфронтацией. Будто люди, похожие друг на друга в своих недостатках и вдруг это осознавшие, сталкиваются два творческих ядра, и побеждает, что характерно, именно театр.

Но на самом же деле, побеждает, конечно, кино. Роль кинематографа в «Вечере шутов» это уже упомянутое сновидение из самого начала, формально ретроспектива, но, на самом деле, это наследие и предзнаменование, не столько и не только грядущих событий. Его можно охарактеризовать как некое интуитивного прозрение подсознания, как для героев, так и для самого режиссера. Гениальное решение — оформить флешбек флешфорвардом в концептуальном, непосредственно с сюжетом не связанном, смысле. Но все-таки Бергман до конца своих дней так и оставался в душе драматургом. Констатировать это наблюдение можно на основе фильма «В присутствии клоуна» (надо полагать, Фроста), в котором режиссером была проведена обратная прогрессия, закольцевавшая его грандиозную фильмографию. Но это уже немного другая история.

9 из 10

Шедевр, достойный внимания не как ранний фильм будущего мэтра исследований глубин человеческой психики и экзистенции, а сам по себе. Внятная драматургически история, рассказанная с авторский интонацией, соблюдением разумного темпа повествования.

Бергман избежал постановок собственно цирковых номеров и не впал в социальное умиление в отношении циркачей, столь свойственное фонтанировавшему на тот момент неореализму. Несложную историю режиссер расцветил декоративной, постановочно-костюмной составляющей, играющей карнавализирующую, расцвечивающую роль. Возможно, более визуально совершенного черно-белого фильма Бергман и не поставил.

Работа Свена Нюнквиста является совершенной: постановка света, съемки крупным планом, чистота и фокусировка кадра на высочайшем уровне. Особо стоит отметить сцену соблазнения Харриет Андерсон, в которой зеркальные отражения с планами лиц персонажей привели к созданию идеальных кадров, представляющих самодостаточное совершенное произведение искусства. Стилизация в духе немого черно-белого кино в начале фильма совершенно нетипична для Бергмана, но прекрасна как лаконичностью, так и объемом содержания.

Один недостаток все же хочу отметить. Понятно, что по сюжету требовалось унижение главного героя, но избранная для этого сцена борьбы в цирке своей надуманностью, условностью и нереальностью несколько идет вразрез с общим настроем фильма и, в общем-то, неудачна.

Образ Хассе Экмана в этом фильме был почти без изменений воссоздан Греем в незабываемой роли конферансье в «Кабаре».

Как же иногда всё-таки противно смотреть со стороны, на то что, ты и так видишь каждый день собственными глазами, но под каким-то другим углом, не позволяющим осознать всей этой мерзости. Другое дело, когда тебе показывают, и ты как вне этого, ты непосредственный зритель, наблюдающий сверху всего происходящего, и тогда и только тогда тебя как пронизывает нечто, подхватывая и унося куда- то далеко-далеко от всех этих свойственных простым людям проблем: любовь, нелюбовь, страх не страх, трах не трах.

Что же делать, как жить дальше? Насмотришься такого и куда теперь деваться? Зачем жить то вообще, в чём радость этой самой жизни? Когда вокруг все несчастны и убоги, когда все вокруг несчастны и убоги, когда они постоянно ноют и плачут, что делать, куда деваться?

Где те счастливые люди, которых мы постоянно видим на экранах, в голливудских, наполненных абсолютным счастьем и добрым окончанием, комедиях и даже драмах? Куда они все подевались, или всё то, что мы видим — это не о нас, а ком то другом, живущем где — то там, в сказочной стране, в стране, которая недосягаема для обычных людей?

Или это Бергман всех обманывает? Это наверно он снимает не такое какое то кино, где все поголовно, все вместе, всей оравой несчастливы? Даже те у которых казалось бы нет не единого намёка на несчастье — у него всё равно Несчастливы. Они, эти герои, даже не могут сами себя убить, до того они несчастливы, они упорно живут в своём несчастье, живут и живут…

Единственный кто, казалось бы, вроде как счастлив, бывшая жена героя, брошенная им же, которая осталась одна с двумя маленькими детьми. Как же это печально и радостно в одно мгновение получать ту свободу, которая на первый взгляд ведёт к обрыву, а по итогу нереально красивый мост в другую жизнь. В ту, Другую жизнь, в которой уже нет места этим самым Циркачам и интеллигентным актёрам театра, между которыми есть такая чёткая грань в мире обычных людей, но которой нет совсем и не будет никогда Там.

Как же убог этот Вечер Шутов.

8 из 10

В чем смысл фильмов Бергмана? В бесконечных попытках вырваться из порочного круга жизни, обрести свободу, начать все заново. И, в то же самое время, в невозможности этого сделать. Все мечты и стремления рушатся, столкнувшись с суровой реальностью. Реальностью бессмысленной и беспощадной.

Это вечное стремление человеческой души преодолеть себя, изменить мир и свою жизнь к лучшему, оборачивается у Бергмана настоящей голгофой. Герои проходят через все круги ада и заново возвращаются к столь постылой им жизни, находя силы жить дальше.

Фильм обладает, каким-то запредельным эмоциональным уровнем. Можно найти множество перекличек с произведениями Достоевского, Горького и Новым Заветом. Смотреть ли его, конечно, решать вам. Но стоит сразу предупредить, что фильм тяжелый оставляет после себя чувство пустоты и безысходности.

Познакомился наконец с творчеством Бергмана. Давно хотел, но все как то не решался. Знакомство оказалось весьма приятным.

«Вечер шутов» произвел на меня те же впечатления, что когда то произвела «Дорога» Феллини, тем более что оба фильма повествуют о жизни циркачей. :)

Этот фильм, однако, не представляет нам цирк в яркой оболочке, где все красиво и бесподобно, этот фильм скорее показывает закулисье — нищета, голод, клопы и блохи и все подобное. И хоть закулисье цирковой жизни в кино не ново, но все равно, фильм произвел сильное впечатление именно показами этих сцен.

Кроме того фильм, конечно же, рассказывает о любви, которой, как оказалось, в фильме нет. Директор цирка любит артистку, но ненавидит цирк и скучает по родному дому. Эта самая артистка вроде бы тоже любит директора, но ей также опротивел цирк, а еще за ней приударивает симпатичный артист, но артистка его ненавидит и по ходу фильма будет понятно, почему.

Эта картина повествует о том, как легко все потерять, тем более то, чего так долго добивался. Главные герои не хотят жить, потеряв любовь — то единственное, что хоть как то скрашивало их нудную и бедную жизнь в цирке. Действительно, гениальная картина, которую стоит посмотреть каждому.

Актеры играют в высшей степени гениально. Я, к сожалению, не знаю их имен, пока, но я думаю, что они снимались еще в фильмах Бергмана, запас которых у меня большой и эта картина убедила меня, что стоит посмотреть его работы.

В итоге я получил яркую картину о бедной жизни, о лицемерии, о худших сторонах человеческого характера и о хрупкости любви.

10/10

Эта картина о поиске, о тяжелом поиске любви, своего места в этом мире. О муках преодоления душевного кризиса и неустроенности.

Это хорошая картина и ее нужно смотреть. Я бы советовал ее всем родителям приучать своих чад именно к таким фильмам, которые не позволят их чадам сделать большое число ошибок, хотя бы заставит подумать.