Американское безумие (1932)

Не совсем драма и недостаточно комедия, скорее напоминающее логикой сюжета рождественскую историю «Американское безумие» представляет собой выразительный образчик раннего звукового кино. Все построено на акустическом образе профсоюзного банка, где для каждого персонажа, включая последнего уборщика найдется своя звуковая формула. В этой партитуре, удачно обрамляемой каждодневными утренними шутками одного из ключевых героев, выделяется несколько партий, главную из которых ведет сам директор банка, человек, довольный жизнью по той простой причине, что он уверен в своей не просто коммерческой, но гуманистической позиции. Капра, конечно, безусловный защитник частной собственности, но в фильме недвусмысленно звучат социалистические нотки. Собственник не есть «тяжелозвонкий» персонаж реалистического искусства 19 века, напротив, это, по сути, идеалист, считающий, что buisness может быть выстроен лишь на доверии, особенно во времена экономического кризиса.

Тот, кто представляет себе логику рождественского рассказа, может легко представить себе, что и как должен временно утратить подобный герой, и как в итоге будет найдет тот механизм компенсации, который восстановит утраченное на время равновесие банковского микромира. Значение не героя-индивидуалиста, но коллектива, особенно в контексте классической оппозиции «преступление ради выживания vs принципиальное следование своему выбору» объясняет помимо прочего, почему этот фильм оказался в десятке любимых у режиссера Майка Ли, хотя где-то рядом вспоминается и Кен Лоуч. Конечно же, Капра должен быть противопоставлен этим английским режиссерам, его апология вполне себе крупного собственника, но вполне себе хорошего человека (привет протестантской логике) никак не размещается в жестко социальной парадигме британцев, но сравните финал «Американского безумия» с лоучевским «Меня зовут Джо», чтобы понять типологическую общность этих фильмов. Требование и выполнение справедливости и в том, и в другом случае оттеняет недостатки сюжета, так что можно простить Капре дидактическую очевидность, все же провернуть историю, в которой исходный ростовщический интерес начинает звучать едва ли не как гимн гуманизму, стоит дорогого в прямом и переносном случаях.