Рождество обитателей леса (1912)

«Это человек, который обогнал всех аниматоров мира на несколько десятилетий».

Уолт Дисней.

У каждого гения свои причуды, причем специфика подобных отклонений порой кажется столь неестественной и пугающей, что способна заглушить фанфары заслуженной славы и предать полузабвению величайшие открытия. Во многом именно так сложилась судьба странного мальчика, родившегося в 1882 году в семье революционеров польско-литовского происхождения. Независимый, увлеченный, со школьных лет воспылавший страстной любовью к энтомологии, именно он, благодаря не только выдающемуся таланту и железному терпению, но удачному стечению обстоятельств и личному знакомству с Ханжонковым, стал наряду с балетмейстером Александром Ширяевым создателем первых в мире кукольных мультфильмов, о чем сейчас вряд ли вспомнит кто-то, кроме убежденных киноманов и знатоков отечественной анимации.

Ранние мультфильмы Владислава Старевича — это визуализированный ад инсектофоба и вместе с тем качественно беспрецедентная на тот момент работа с киноаппаратом в условиях камерной съемки мельчайших объектов. Разнообразные роли наделенных антропоморфными чертами существ исполняли до дрожи реалистичные муляжи насекомых и чучела земноводных, которых лондонская «Evening News» в 1912 году назвала «поразительным явлением нашего века» после сенсационного выхода на экраны «Прекрасной Люканиды» — шокирующей эстетическое восприятие бумажно-букашечной пародии на рыцарские романы. Год спустя — еще более умопомрачительная по накалу страстей «шуточная» салонная мелодрама «Месть кинематографического оператора», раскручивающая любовную историю с элементами адюльтера в мире жуков, кузнечиков и стрекоз.

Не самая известная, но предельно атмосферная короткометражка «Рождество обитателей леса» — инфернальная сказка про елочную игрушку, фигурку Деда Мороза, ожившую по воле волшебства в канун праздника, чтобы порадовать подарками вовсе не мелкое пушное зверье, на что обманчиво указывает название, а фактически одушевленные экспонаты энтомологической коллекции. Потусторонняя ирреальность происходящего заключается еще и в том, что роль маленькой девочки бок о бок с реалистичными членистоногими чудищами исполняет обычная детская кукла, какую и сейчас можно заметить на полке любого магазина игрушек. Пока пластиковый пупс сладко спит в своей кроватке, каким-то невообразимым по тому времени спецэффектом в лесу распускает иголки новогодняя елка. Вокруг дерева раскручивается хоровод насекомых, более походящий на макабрические пляски постапокалиптических бестий. Бескрайняя фантазия кукольника в жутком симбиозе с хладнокровным натурализмом таксидермиста заставляет стрекоз кружиться в танце на коньках, а жуков исполнять радостные сальто. Почетный гость мистер Квак отвешивает поклоны и обнимает скользкими лапками сопоставимого с ним по росту виновника торжества — хозяина снежного царства. Иными словами, эти кадры легко могли бы оказаться на злополучной видеокассете из фильма «Звонок», заставляя юного зрителя реветь белугой, а впечатлительного взрослого глотать валокордин. Больше, чем сам визуальный ряд, настораживают только интертитры, повествующие о том, что «дети-то знают, кто приходил к ним в ночь перед Рождеством». Стоп-стоп-стоп, Дед Мороз же посещал «обитателей леса», в то время как ребенок мирно спал и видел сны?.. Жуки, стрекозы и лягушки — вот любимые «дети» Владислава Старевича. «Дети», которым он посвятил всю свою жизнь и практически все свое творчество. И можно было бы окрестить фанатичного энтомолога-кинематографиста психопатом и извращенцем, если бы все это не было снято так гладко, аккуратно, профессионально, с нестандартным чувством юмора и безграничной преданностью «седьмому искусству». Снято в 1912 году, спустя всего десятилетие после «Путешествия на Луну» Жоржа Мельеса, когда Чарли Чаплин еще не отыскал образ Маленького Бродяги, а Уолту Диснею было всего 11 лет.

В начале 1920-х с волной эмиграции Старевич перебрался в Париж, а слава первого «кукловода» страны незаметно перекочевала к Александру Птушко, ставшему одной из ключевых фигур «Мосфильма» и всей советской довоенной анимации. И это ожидаемо, ведь его кукольные лилипуты, связывающие Гулливера, не могут вызвать ничего, кроме улыбки, а лисички и зайчики хоть и кажутся механически бездушными, зато не пугают зрителя мерзкими усиками, рожками, клешнями и панцирями, увеличенными на экране до непотребных размеров. Нынешнее же поколение растет на готичных мульт-сказках Бёртона и Селика и, что самое забавное, ожившие скелеты, монстры и нечисть всех сортов и расцветок, романтичный труп вечной невесты и девочка Коралина, путешествующая в Страну Кошмаров, выглядят гораздо веселее, симпатичнее и добрее, чем мертвые насекомые, столетие назад позировавшие перед объективом выдающегося, но все же мрачного и немного безумного гения, чьи новаторские идеи сильно обогнали свое время.